Хессир Мелль орал два дня. Голос у него не то что у капитана Свана, с каким-то мерзким привизгом, но глотка у допрашивателя была воистину неутомимая. Как человеку самому не надоело?

Впрочем, иногда хессир прерывался и уходил. По каким-то своим делам и, как он сообщал, ночью спать. Тогда у меня было время «подумать». В камере со мной оставался страж, настоящий старм-камнеед, здоровенный, бесформенный и бездушный. Я не знал его имени, но оно было не нужно, ибо разговоры с этим чудом были немыслимы. Он неподвижно и безмолвно сидел напротив, но, стоило мне задремать, протягивал через стол мощную, похожую на стропило ручищу и, встряхнув за шиворот, будил.

В этом несомненно была забота. В конце второй ночи я все-таки умудрился заснуть, повалился вперед и, когда зазевавшийся старм все-таки встряхнул меня, сильно, до ссадины приложился переносицей об угол стола. Не очень-то просто унять кровь скованными руками, особенно если льется она и снаружи носа и изнутри. Старм оставался бесстрастным, ручища каменная.

На утро третьего дня хессир Мелль придумал новый способ допроса. Он приволок какой-то список и принялся зачитывать из него имена, постоянно спрашивая, знаю ли я этих людей. Хельга, Оле Сван, полковник Андор Гъерн, доктор Трюг, все, кто играл в жизни города хоть сколько-нибудь значимую роль. Конечно же знаю. Какое хорошее короткое слово «да»! Стоит сказать его, и меня может быть, отпустят немного поспать, даже снимут наручники, позволят изменить положение больной руки…

У, а я ведь слышал от Хельги об этой хитрости времен недоброй памяти охоты на ведьм. Чем короче ответ, тем легче подогнать его под нужное утверждение. Именно так простое знакомство приравнивалось к соучастию.

Я поднял голову и глядя в красную, как у тилла, рожу хессира Мелля, медленно, выделяя каждое слово, произнес:

– Я знаю этих людей как добрых горожан и верных подданных Его Величества Хрольва II Ясного.

– И я в это верю.

Ох, и подскочил же почтенный хессир Мелль, услышав этот голос!

Я никогда прежде не видел Хрольва Ясного, но не признать в вошедшем короля было трудно.

Глава клана может быть молодым, невзрачным, плохо одетым. Он может молчать и стоять позади своих вассалов. Но что-то во взгляде, в позе, в движениях, что-то, что невозможно скрыть, нельзя подделать всегда безошибочно указывает – это вождь.

– Ваше Величество…

Я попытался встать и приветствовать верховного сюзерена как должно, но забыл, что запястья мои скованы, и приложить ладонь к левому плечу не так просто. Раненая рука, оскорбленная недостаточным к ней вниманием, решила отомстить. От резкой боли и усталости потемнело в глазах и я повалился прямо в объятия короля. Дальше уже мало что сознавал. Меня вынули из надежных монарших рук, крепко взяли с двух сторон, но было уже все равно, куда ведут и зачем. Да хоть на виселицу, отстаньте только.

Я будто вернулся во время своей болезни прошлой зимой. Снова то проваливался в глухой черный сон, то ненадолго, на минуту-две возвращался в Видимый мир. Вокруг снова вертелись доктор Трюг и все наши, только Флорансы не было. Помню, как увидел потолок своей комнаты и обрадовался ему. Помню, как в полусне гладил Вестри, а пес лизал мне руку. Как Хельга смазывала мне ссадину на переносице какой-то холодной мазью, и пахло травами, словно в оранжерее Гудрун на чердаке. Как Оле говорил, что убьет кого-то, а потом сразу подаст в отставку. Или наоборот. Хельга отвечала, что в таком случае Гехт останется и без главного прознатчика, потому как она тоже будет участвовать в убийстве.

Потом я вдруг на что-то рассердился, решил, что хватит дрыхнуть, поднялся, оделся и пошел вниз.

Вестри бросился ко мне и положил лапы на плечи. Я обнял пса.

Наши сидели за столом. Хельга, Оле, Гудрун. И все. Кружек стояло четыре, но одна явно была предназначена для меня.

– Ну вот, – довольно хлопнул в ладоши Оле. – Все Къоли в сборе.

– Не все.

– А, ты ж не знаешь. Герда-то наша, замарашка Герда, теперь жрица. Жрица, Ларс, и объявлена девушкой, особо угодной Драконам. Говорят, даром наделена каким-то редкостным.

Проворная Хельга успела пододвинуть мне стул.

Жрица… Особо угодная Драконам… Обладающая редкостным даром…

Нет у Герды никакого особого дара, кроме доброты и дружелюбия, жалости и внимания, знания боли и одиночества, желания помочь, готовности поговорить по душам хоть с комнатным цветком, с игрушечным горностаем, хоть с живым Драконом! И потому…

– Ларс, – голос сестры звучал холодно, но без гнева и отчуждения. Не убивающий мороз, а облегчающий муки лед, приложенный к ране. – Ларс, она ведь всегда мечтала стать кем-то.

Вот и стала. Поднялась на высоту, которую даже многолетним простым служением в храме не достичь. Надо отличиться, совершить что-то великое, необычное. И отказаться от многого из прежней жизни.

Вдруг привиделось: серебряный снежный вихрь, закружив Герду, уносит ее все выше и выше, прямо к звездам. Там она и останется, чтобы светить миру, всем живущим, многими любимая и никому не принадлежащая.

Люди, добровольно посвятившие себя служению Драконам, живут обычной жизнью. Ни привилегий, ни особой ответственности храм не сулит. Жрецы просто должны хорошо делать свою работу, так же, как булочники, кузнецы, профессора Университета. Они следят за порядком в храмах, стараются, чтобы двери святилища всегда были открыты, и любой верующий мог прийти помолиться, когда ему вздумается, принимают пожертвования, свершают обряды, занимаются делом, которому покровительствует Дракон каждого из них. Верховный совет жрецов, первейший из которых король, как его патрон Прозрачный Магт первый из Девятерых, ведает работами и законами земли Фимбульветер. Жрецы всегда были помощниками Девятерых и никогда – посредниками между ними и человеком. Целители Леге, банкиры Хандела, суровые воины Троппера, все они вассалы, посвятившие себя Драконам, но не избранные ими. Служитель храма может по-своему толковать «Завещание Драконов» и иметь о каждом из них свое мнение. Равно как и любой из смертных.

Но иногда среди людей появляются те, кто отмечен особой милостью Драконов. Их мало, часто во всем поколении не рождается ни одного достойного. Но коль отыщется благословенный, ему внимают и верят безоговорочно, ибо он говорит от имени Девятерых, являя миру их волю.

Власть и богатство, влияние и слава, все доступно избранному, кроме любви, семьи и дружбы, ибо тот, кто вещает волю Драконов, не может выделять никого из смертных.

Отмеченный милостью Девятерых может отказаться от своего блага и бремени, но только отпущение, данное верховными жрецами всех девяти Драконов освободит его, и хроники земли Фимбульветер не помнят такого случая.

А теперь особо угодной Драконам сочли Герду. Мою Герду…

– Ха! – Оле хлопнул ладонью по столу так, что подпрыгнули кружки с барком. – А знаешь, Ларс, что за упырь из тебя двое суток душу тянул?

Это меня сейчас мало интересовало, но рассказ Оле, красочный, подробный, делающий грустное смешным, рассказ, коим капитан явно хотел меня отвлечь и успокоить, я выслушал. Даже, надеюсь, с должными откликами в нужных местах.

Хессир Мелль занимал должность секретаря Палаты Покоя, одну из многочисленных синекур при дворе Его Величества. Неизвестно, чем он занимался на службе до приезда двора в Гехт, но здесь, узнав о происках адептов секты Ждущих, решил проявить себя. Как этот дурак с инициативой увязал действия еретиков со злоумышлениями против короля лично, почему выбрал в жертву именно меня и что думал делать после раскрытия «заговора», неизвестно, но деятельность он развил бурную. Трое помощников, ключ от пустого винного погреба на Короне, и вот уже рьяный борец с преступностью почти готов доложить своему королю о самолично раскрытом заговоре.

Меня хватились не сразу. Хельга и Оле сами не ночевали дома, занятые поисками и отловом секты убийц. Тревогу поднял Кори. Вспомнив еще какие-то подробности дня, когда Гехт зрел полет Дракона, славный метельщик явился в Палату Истины с вопросом: почему второй день нельзя нигде найти хрониста? Замороченный Оле хотел послать Кори на дальнейшие поиски, но Хельга насторожилась. Поручив город на несколько часов полковнику Гъерну, родичи взялись за розыск.