Снова выбравшись на крыльцо, Герда оглянулась. Все посмотрела? Ой, еще подвал!

Она не стала возвращаться и искать вход в подвал в недрах дома, а просто открыла решетку на окошке у самой земли.

Подвал был просторный и странно пустой. Будто тот, кто жил в доме раньше, покидая жилище, постарался забрать с собой все вплоть до мусора. Осталась только заполонившая все светящаяся плесень.

Герда огляделась. В дальнем конце подвала была дверь. Именно что была, на ней словно кто-то выместил всю свою злость на неудавшуюся жизнь и что-то еще. Покореженная, обожженная, она непонятно как держалась на одной петле. Через всю дверь шла надпись копотью, буквы осыпались, не разобрать, но вряд ли тот, кто орудовал горючим кристаллом, желал здешним обитателям здравия и благополучия.

Герда зябко поежилась. Жить в этом странном доме ей хотелось все меньше.

Надо было уйти, позвать Флорансу, спросить ее мнение об этом доме, но Герда стояла словно в забытьи, глядя на дверь, покуда с той стороны не раздались тяжелые мерные шаги. Кто-то поднимался по лестнице. Дверь заскрипела, открываясь.

Слабые, если хотят выжить, очень быстро учатся убегать и прятаться. Нескольких секунд хватило Герде, чтобы опомниться, оглядеться, отскочить и прижаться к стене, да так, что открывшаяся дверь полностью заслонила ее от выходящего.

Тот, кто поднялся из подземелья, теперь шел к выходу из подвала. Герда замерла, прислушиваясь. Это не мог быть человек, слишком частые шаги, будто пола касались не две ноги, а четыре. И это клацанье о камень…

Ужас, особенно если не до конца понятно, кто или что его вызывает, имеет над человеком жестокую власть. Кого-то он повергает ниц, лишив воли и разума. Кого-то заставляет, покинув убежище, бежать прочь. А есть такие, кто широко распахнув глаза, делают шаг навстречу страшному. Не от отваги и не из глупости, а просто потому, что тот краешек, который являет ужас, – звук, запах или тень, – гораздо хуже целого.

Герда сама не поняла, как выглянула из-за двери.

Возле лестницы, ведущей из подвала наверх, стояло чудовище.

Сначала Герде показалось, что это человек. Неимоверно тощий, костлявый, как и положено быть узнику, вырвавшемуся из подземелья. Свисающие складки кожи в слабом свечении плесени напоминали серые лохмотья. Круглый лысый затылок. Спина согнута, опущенные руки с отросшими ногтями касаются пола.

Потом стоящий спиной к Герде «страдалец» повернул голову.

Герда не закричала. Какой там крик, она вздохнуть-то не могла от ужаса. Тем и спаслась.

Не заметив сжавшуюся за дверью девушку, чудище снова повернуло жуткую, похожую на обглоданный звериный череп башку к лестнице, качнулось, примеряясь, и, не сгибая колен, прыгнуло вперед и вверх, перемахнув сразу через несколько ступенек. По-паучьи переставляя лапы, заторопилось по лестнице.

Только через несколько минут после того, как хлопнула крышка люка, Герда решилась пошевелиться.

– Я тогда не знала, что это хлына. Никогда про нее прежде не слышала. Потом поняла, когда ты рассказал.

Я сидел оглушенный, словно сам только что смотрел, как хищная тварь выбирается из подвала заброшенного дома.

– Ларс, – тихо окликнула Герда. – А приезд короля, это праздник только для вурдов?

– Нет, для всех.

Ближе к полуночи по всему городу зажгут огни, выкатят бочки с зеленым пивом, вынесут столы, на которых разложат всяческую снедь. Гулянье продолжится до утра. Страшно и опасно выходить ночью на улицу одному, а когда весь город веселится, так и ничего. Пьяный привалится к стене дома в темном переулке, ребенок, расшалившись, убежит от старших. Шум и огни не помеха для охотящейся хлыны.

– Ларс, а я ведь в тот дом совсем ночью пришла. Время совы, не раньше. Если хлыну в том подвале встретить… Ее ведь можно будет… остановить?

Если чудище вырвется на крыши, с ним уже не совладать. Но если встретить в закрытом подвале… Или найти логово. Дождаться Хельгу и Оле, рассказать все? Но сколько людей хлына убьет сегодня ночью, наслаждаясь обилием легких жертв? Бежать в казармы? Вся стража патрулирует готовящийся к веселью город. Про хлыну никто и слушать не станет. Ты что, хронист, спятил? Поймали ж уже гада, человечишка оказался. Что? Не рано ль тебе, Ларс, хмельным баловаться?

Время до пробуждения хлыны еще есть.

– Ведь ее как-то можно остановить? – тихо повторила Герда.

– Если я не пойду, ты отправишься туда одна?

Герда виновато кивнула.

Девчонка, в жизни не державшая в руках оружия, не решающаяся произнести вслух слово «убить», даже когда оно относится к кровожадному монстру, собирается выйти против этого монстра в одиночку. Как говорил Оле? «Если девушки будут вынуждены драться, то мужчинам этого города останется только удавиться от стыда».

– Рассказывай, где этот дом.

– Я покажу.

– Ты останешься дома.

– Почему?

– Хлына слишком опасна.

– А для тебя – нет?

– Ты слышала что-нибудь про судьбу хрониста? Всегда писать только правду и быть там, где происходит что-то важное для памяти города, всей земли Фимбульветер. Не считаясь с опасностью. Я могу погибнуть в любую минуту и должен быть готов к этому.

– А я, значит, должна как дура сидеть дома и думать, наступила уже эта минута или нет?

Хельга, Оле и Гудрун втроем так и не смогли отучить Герду от дурной привычки показывать кукиши.

Я был почти уверен, что Герда говорила о доме Орма Бъольта, но моя радость повела меня в другую сторону, к храму Хандела.

Город растянулся, как большой хитрый зверь. Он неподвижен, он притворяется, что спит, он смежил веки-ставни, но незаметно подглядывает за дерзкими, нарушающими давно установившийся порядок.

Народу на улицах не меньше, чем днем. Навстречу нам то и дело попадаются спешащие куда-то люди, одетые празднично или еще повседневно, эти торопятся сильнее. Из переулка доносится пение нескольких голосов, не слаженное, но воодушевленное.

На поле за храмом Хандела, печально известном месте битв ухажеров Гиды, деловито расставляют длинные столы. Кори, опершись о железную метлу, беседует с Торой Хольм, придерживающей у бедра корзину со свежими булками. Дочка Кори, худенькая и большеглазая, успевшая вместе с караваном Геста Гастиса приехать в Гехт из Форка, где она гостила у родных, упоенно взирает на гигантский поджаристый уже надкушенный крендель, который ей приходится удерживать двумя руками. Нас почтенные горожане не замечают.

Герда оставила свое новое бежевое платье дома и снова облачилась в старые вещи: рыжую юбку, теплую мешковатую кофту, башмаки на толстой подошве и белый чепец. На плечи накинула клетчатую шаль. Она выглядела совсем как в день нашей первой встречи. Только волосы, остриженные в приюте, отросли.

В тот день моя радость ходила смотреть на рассвет. Сейчас солнце появляется раньше, но до восхода осталось еще шесть часов. Должно быть, успеем. Должны успеть.

Мы пересекли площадь и теперь шли меж слепых стен торговых складов.

– Вот он, этот дом, – сказала Герда.

Нежилые склады с широкими плоскими крышами подступают почти вплотную друг к другу. Лучшего места для логова хлыны не придумать.

– Ты ж говорила, что дом стоит на отшибе.

– Я говорила, что вдалеке от других домов.

– А это что? – указал я на склады.

– Какие ж это дома? – искренне удивилась Герда. – Сараи. В домах люди жить должны.

Не поспоришь.

Дом на вид был старше погибшего ныне жилища Орма Бъольта и куда как некрасивее. Я небольшой знаток архитектуры, но знаю, что такие приземистые раскоряки, начисто лишенные украшений, строили лет триста назад, сразу после основания Гехта. Плохо обтесанные с боков каменные блоки клали один на другой без выдумки, лишь бы скорее закончить, подвести стены под крышу, навесить двери и ставни, а потом укрыться в своей маленькой цитадели от морозов, холодных ветров, коварных кочевников. Сейчас в Гехте таких домов почти не осталось, хозяева или сломали неказистые постройки и возвели на их месте новые, получше, или переделали и украсили до неузнаваемости. Жаль, что я не знал заранее, куда мы пойдем, мог бы посмотреть в архиве, кому этот дом принадлежал раньше и куда делись владельцы.