Или может быть было переохлаждение пока спал? Да нет вроде бы, я не замерз под одеялом.

В срубе имелась аптечка, позже нужно посмотреть, что там в ней есть.

На этот раз я растопил печь так же быстро, как и вчера. Дрова в голландке весело потрескивали, охваченные оранжевыми языками пламени, то и дело вспыхивали маленькими искорками.

Немного пахло дымом и это придавало зимовью дополнительный уют. Огонь в жерле печи плясал, бросая отблески и тени на пол.

Я встал хотел взять свечу, но пошатнулся едва удержав ее в руках. Мое тело обмякло.

Это неприятное открытие поразило меня и немного напугало. Я заставил себя успокоиться и собраться.

Встав очень осторожно, я все же сумел двигаться опираясь руками на крупные предметы и мебель.

Потом я поставил на печь воду, чтобы вскипятить себе чай.

Пока вода закипала я думал о том, что могло служить причиной моей слабости.

Одна из версий это зараженная кровь и слюна волка, попавшая мне вчера на лицо.

Все же волк достал меня, я вспомнил, что бешенство может передаваться через слюну зараженного животного.

Теперь я припоминал странности в его поведении. Его качающуюся походку, манеру то приближаться, то удаляться. Кланяться все время, то поднимая, то опуская голову.

Сначала я думал, что это от боли, вызванной моим ударом ножом в бочину во время нашей первой схватки, так у балка. Что он так «хромает» из-за поврежденных внутренних органов.

Теперь же, мне так не казалось. Это было поведение не просто раненого, а не здорового зверя.

Сука, приехали! Если это бешенство, то у меня мало шансов. Я добрался до медицинского справочника и попробовал найти статью.

Но кроме краткого описания я ничего не нашел. Я стал чувствовать сухость во рту. Потом появилось чувство стеснения в груди. И теперь мне вовсе не хотелось есть.

Целых два часа я таскал и таскал дрова в помещение, до тех пор пока не заставил все свободное пространство, оставив узкие проходы.

Затем решил лечь обратно в кровать, предварительно растопив печь, так чтобы не дать ей погаснуть.

В прошлом бешенство в простом народе называли водобоязнью. Это когда при попытке выпить воды или даже при виде и мысли о воде человека охватывают судороги.

То же самое с едой.

В течении нескольких дней из-за невозможности пить и есть начинается обезвоживание, снижение массы тела.

Потом наступает паралич. Бешенство обманчиво, после периода паралича больному становится лучше. Паралич исчезает.

Человек перестает испытывать страх, начинает потихоньку двигаться, есть и пить. Но это всего лишь признак скорой смерти.

Шансов у меня так скажем было немного. Я еще раз проштудировал медицинский справочник и перелопатил всю аптечку и не нашел никаких лекарств, которые могли бы помочь.

Значит буду обслуживать себя и дожидаться помощи. Сколько смогу.

Главное не дать очагу погаснуть.

На следующее утро я почувствовал себя хуже. Но сумел поддержать огонь в печи.

Я знал, что меня может ожидать период обезвоживания и паралича, поэтому я нацарапал записку с рисунком, описывающим, то что со мной произошло.

Я разместил свой топчан, служивший кроватью так, чтобы я мог видеть в окно мой маршрут, по которому я сюда пришел.

Это нужно было для того, чтобы увидеть идущих в зимовье оленеводов.

Изо дня в день мне становилось хуже, я лежа на боку смотрел в окно на безмолвную белую пустыню, искал глазами оленьи упряжки с людьми и никого там не замечал. Я просто медленно терял силы.

В какое-то утро мне совсем худо. Я уже никого не ждал и не взглянув в окно, просто перевернулся в полузабытье на спину.

Я не слышал, как отворилась дверь и в зимовье вошли люди, а просто увидел расплывчатый женский силуэт, склонившийся надо мной.

Это была внучка Выквана, Тынатвал. Которую старик позволил мне называть Таней.

Онаа что-то говорила, спрашивала, но смысл ее слов был не постижим для меня. Звуки ее голоса просто не доходили до моего слуха.

Она посмотрела мне в глаза, погладила нежной ладонью мое лицо, оглянулась, и увидев мою записку на столе, схватила листок.

Пока она читала я устало закрыл глаза, теперь можно расслабиться не следить за костром. Я знал, что мне может не хватить сил открыть их. Но это не важно. Сруб больше пах одиночеством.

Сквозь навалившуюся на меня дремоту я услышал что-то про больной красный волос на голове, про неизвестную мне птицу гоилак, которая единственная может спасти меня от вселившегося духа волка.