Волки преследовали оленя. Чуть поодаль, но пересек ручей. Значит не зря мне померещилась позавчера волчья голова у озера. Все-таки они тут есть.
Вопроса идти дальше или нет не стояло. Надо идти вперед. У меня не было выбора. Минимум пищи не позволил бы мне долго продержаться.
У тех же куропаток теперь появилось огромное преимущество. Их белый цвет позволял им полностью сливаться с окружающим пространством.
Заметить куропатку издалека без бинокля было невозможно. Разве только вспугнуть ее, подойдя вплотную.
Но даже в этом случае без ружья мои шансы были невелики. Снова мой единственный вариант — вернуть свои запасы, а это означало, что необходимо догнать Латкина.
Кроме того, что я держался ручья, я еще пытался представить и отследить по этим местам как шел тот, кого я преследовал.
Если Латкина не застала непогода, то скорее всего он уже добрался до зимовья. Я так и не видел следов длительных остановок или мест, где он мог заночевать. В таком темпе без остановки он добрался бы до места за двое суток, максимум трое.
У меня же пошли пятые и я только прошел две третьи части маршрута. Скоро я должен добраться до водораздела, точки где пересекаются два ручья. Там я пойду вправо.
Я планировал, что доберусь туда до темноты. Через час, километрах в трех впереди я заметил темные точки на снегу.
Вот черт! Не хотелось, чтобы мои опасения подтверждались. Я остановился и стал вглядываться. Латкин конечно, сейчас бы со своим орлиным зрением, высмотрел.
Нет. И еще раз нет. Трудно себе в этом признаваться, но скорее всего впереди двигалась небольшая стая волков.
Меня охватила злоба. Не для того, я столько терпел и мучился, чтобы отступить и дать стае нарушить мои планы.
Я не знал были ли это остатки той самой семьи, которая напала на наш балок или это были какие-то другие волки, на чью территорию я заходил. Меня ждут люди. Они рассчитывают на меня.
Плевать, пусть волки бояться человека, а не наоборот. Они должны уйти при моем появлении. Я подбадривал себя, и моя душа наполнялась решимостью.
С этими мыслями я наступил на что-то твердое под снегом и, споткнувшись, чуть не упал.
Какой-то длинный предмет. Я вернулся и откопал его. Это был черенок от лопаты. Я вспомнил, что такой был в балке. Значит его обронил или выбросил Латкин.
Странная ситуация. Он избавлялся от того, что можно использовать. Я посмотрел туда, где была стая.
Такое ощущение, что он все время бежал от чего-то, а когда сдали нервы и он отчаялся, начал швыряться всем, что попадалось под руку в своих преследователей.
Я снова услышал волчий вой. Примерно такой же, как и ночью, но на этот раз ни какими сквозняками из вентиляционных отверстий «не пахло».
Меня охватило дурное предчувствие. Мне стало казаться, что Латкин попал в беду. Я стиснул зубы и поспешил в направлении стаи, движущейся впереди.
Глава 24
Такое ощущение, что он все время бежал от чего-то, а когда сдали нервы и он отчаялся, начал швыряться всем, что попадалось под руку в своих преследователей.
Я снова услышал волчий вой. Примерно такой же, как и ночью, но на этот раз ни какими сквозняками из вентиляционных отверстий «не пахло».
Меня охватило дурное предчувствие. Мне стало казаться, что Латкин попал в беду. Я стиснул зубы и поспешил в направлении стаи, движущейся впереди.
* * *
Я шел по следам в своих мыслях, мучимый тревогой за Латкина.
Время от времени я останавливался и разглядывал следы, пытаясь угадать, как шла охота. Где-то стая шла рысцой, где-то переходила на шаг. Иногда переходила на галоп. Это было сразу по видно по прыжкам. На ум пришли воспоминания, связанные со стариком.
— Ваши дети слабые. Они не могут выживать на Севере, наши дети сильные, — с укоризной говорил мне Выкван.
— Почему, ты так считаешь?
— Ваши дети даже следов собаки от следов волка не отличат. А наши с сызмальства знают все следы, а в семь годков стреляют из ружья без промаха, на пятьдесят метров.
Я сам поначалу не знал, чем следы волка от следов крупной собаки отличаются. А потом заинтересовался и он мне показал.
След от лапы волка крупный и четкий, на отпечатке два средних пальца заметно длиннее двух крайних пальцев.
Средние пальцы располагаются выше кончиков крайних пальцев — между ними даже можно положить травинку. Если удалось — нужно быть внимательным, это волк.
А след собаки круглее и меньше, травинка на отпечатке собачьей лапы будет пересекать все четыре пальца.
Я всмотрелся вдаль.
Уже часа два, как я потерял из виду черные точки впереди. Моментально остановился от того, что в белой дневной тиши раздался пронизывающий душу вой. Зычный и глубокий.
Он далёким жутким эхом прокатился по сопкам и даже показалось, что вернулся обратно и запутался в ветвях чахлых сугробов с карликовыми ивами.
Вой давил на сердце камнем. По спине побежали мурашки от ледяной тревоги, закравшейся в душу.
Больше ничего слышно не было, похоже, волки выли где-то далеко. Я снова двинулся вперед, стараясь немного взвинтить темп, но больная нога пока этого не позволяла.
Я шел и всматривался вперед. Было душно и влажно, а вес за спиной и напряжение не давали не то чтобы расслабить плечи, но даже разогнуть толком спину.
Потом мне показалось, что я услышал какой-то крик в отдалении. Совсем слабый. Но прислушавшись, я решил, что это скорее игра воображения.
Передо мной впереди простиралась тундра и везде куда мог дотянуться не было никого, кто мог бы кричать и чей голос мог бы быть услышан.
Еще через километра три я наткнулся еще на один мешочек с золотом.
Он стоял на видном издалека месте, заснеженный на валуне, словно взятка местным духам.
Ах, он хитрая лиса, он умудрялся прятать от меня целых два мешка с золотом Гибаряна, которое теперь оказалось для него настоящей обузой.
Меньше полутора килограмм. Правда от того, что я был сильно истощен мне он казался значительно тяжелее.
Из ситуации я сделал два вывода: раз Латкин выбрасывал такую «ценность», то ему действительно угрожала опасность, мешок был не полный, скорее всего он уже отсыпал часть золота по пути. И самородки валялись под снегом.
Что-то подсказывало мне, что это не последняя находка на моем пути.
Ворованное золото было для меня сомнительной ценностью. Это Латкин считал его пропуском на волю.
Но скорее всего в его положении драгоценный металл был билетом на тот свет, потому что его нужно было променять на что-то стоящее в этом мире.
Обратиться к нормальным людям по понятным причинам он не мог, а маргиналы видели бы перед собой бегунка-доходягу, неспособного защитить свое «право собственности» в очень уязвимом положении.
Латкину предложили бы мизерный процент от черной цены — «рыночной» стоимости, который бы позволил ему разве, что с «шиком» пробичевать один сезон.
Конечно, считая себя обладателем большого ресурса, Латкин с его гордыней не согласился бы на такую сделку, чем тут же подписал бы себе смертный приговор.
Проще ограбить и кокнуть доходягу, потом подбросить тело, в котором милиция опознает беглеца, чем возиться с его переправкой на материк.
Марковская формула товар-деньги-товар здесь не работает. Эта схема дополняется факторами трех «с»: сила-страх-смерть.
Три «с» можно вклинивать в любое место марксова принципа. как частично, так и используя любое количество элементов.
Желудок меня пока больше не беспокоил, он будто свыкся со своей участью и перестал подавать сигналы о своем существовании. Скорее даже мысль о еде была неприятна, потому что я осознал, что голод может управлять моим рассудком и волей, отключая самоконтроль.
Вчера и позавчера я испытывал головокружение и слабость от голода, сегодня я почувствовал насколько мне стало легче. Исчезла боль в ноге.
Правда прибавилась боль подмышками от самодельных и неудобных костылей, но она была вполне терпимой.
