Путешественники, отправляясь в северные края, всегда запасались луком, а те, кто этого не делал, часто погибали от цинги и других болезней.

Лук помогал людям пережившим блокаду Ленинграда. Говорят, что еще помогала кислая капуста.

В здешних местах в сезон дикий лук рос в изобилии, и, если я находился в партии, то обязательно собирал его.

Несмотря на то, что нас обеспечивали аскорбиновой кислотой, пришедшей на смену луку в борьбе с цингой.

— Вот это да! — воскликнул Латкин, — я кажется попал в сказку. Как думаешь, лучше использовать вчерашнюю воду из снега или будем растапливать принесенный лед?

— Давай оставим вчерашнюю воду для умывания, а готовить и пить будем ту которую притащили.

— Есть, товарищ геолог! Так и поступим.

Латкин взялся за готовку напевая какую-то песенку про шкварки. Что-то про: «журчание на сковородке шкварок, судьбы немеряный подарок».

Мне даже показалось, что он на ходу придумывал слова и у него это стихоплетство неплохо получалось.

Сразу было видно, что в поварском деле Латкин знал толк.

Его действия были четкими и уверенными. Можно было бы предположить, что он проработал в ресторане, если бы я не знал, что он инженер-станкостроитель.

Растопив воду на печи и вскипятив ее, он засыпал туда крупу. Взяв немного сухого лука — не больше трех щепоток, он обдал его кипятком и оставил в воде.

Потом он ловко нарезал мелкие брусочки сала, бросил их на раскаленную сковороду. Наш ветхий «Приют диссидента» наполнился божественными ароматами жарящихся и шипящих шкварок.

Мой желудок был готов свернуться в морской узел. Но можно было сказать, что Латкин был неумолим и безжалостен.

На каком-то этапе он добавил в сковородку лука, который разбух от кипятка.

Еще один удар в мозг через обоняние. Мне было интересно наблюдать за его манипуляциями с продуктами.

Помещение наполненное этими вкусными запахами вдруг стало отдавать домашним уютом и теплотой.

За окном быстро стемнело и мы зажгли свечу и лучину.

Несмотря на то, что я был готов проглотить свой язык, хотелось, чтобы это продолжалось бесконечно.

В какой-то момент, Латкин виртуозно перевернул содержимое сковородки в кастрюлю с крупой.

Когда каша была готова, и Латкин начал раскладывать ее в две зеленые эмалированные миски. Наложив порции он отложил их, повернулся ко мне и заговорил.

— Внимание дамы и господа, поверьте мне, сегодня у нас особый деликатес! — декламировал голосом конферансье мой сосед по балку, — нет-нет, это не черная икра, так же, как и не балык, и не осетрина. Как в могли такое подумать о нашем заведении?

Он сделал вид что снял шляпу перед публикой, которая состояла из одного меня, поклонился и продолжил:

— Это не рябчики, не расстегаи и не засстегаи! Не крабы, не раки, не устрицы! Забудьте все, что вы знали до этого дня об утонченной еде. Все что, вам раньше казалось изысканным и пикантным, с сегодняшнего дня вам покажется пресным. Я вам ответственно заявляю: в вашей жизни сейчас произойдет революция! Те, кто пробуют впервые, должны знать, что вкушение этого блюда опасно!

Он сделал паузу, взял миски поставил их перед нами на стол, положил ложки и продолжил:

— Опасно потому что вы не сможете контролировать себя, будьте внимательны, не откусите себе пальцы и не прокусывайте ложки! Зализывать посуду до дыр так же не рекомендуется! Итак, товарищи и товарки, мэдам и мсьё, дамы и господа, леди и джентльмены, встречайте: ее Величество, Перловая Каша со шкварками! Всё честь по чести, как на большой земле! Приятного аппетита!

Свежий воздух и физическая нагрузка сделали свое дело. Я чувствовал, что безумно проголодался.

— Ну после такой рекламы, я даже съесть ее не смогу. Ведь место этого кулинарного шедевра в художественном музее Эрмитажа.

— Нет нет, ешь, пожалуйста. Ведь если будут продукты, я еще приготовлю.

Мне кажется, что вкус этой каши мне запомнился на всю жизнь. Она действительно была идеальна.

После ужина, я помог убрать посуду. Мы еще немного поговорили о жизни на Материке, пришли к выводу, что человек слишком избалован всеми современными удобствами в городах, поэтому разучился ценить то настоящее, что ему дает жизнь.

Вкус настоящей еды, можно почувствовать после того, как привыкнешь к тюремной баланде или неизменной строганине, как в яранге у Выквана в моем случае.

Общая изнеженность человека такова, что приводит к потере связи не только с природой, но и реальностью.

Латкин надеялся, что я не стану его привязывать в тот вечер. Но я не забыл про бритый подбородок и не стал отказываться от своего намерения соблюдать осторожность до тех пор, пока я не начну ему доверять на сто процентов и не выясню кто он такой на самом деле.

Я повторил процедуру с альпинистским канатом и на это раз.

После отхода ко сну, я не забыл, что собирался обыскать все сусеки и уголки снаружи, для того, чтобы обнаружить и забрать бритву Латкина.

Я вышел из балка, предусмотрительно взяв с собой винтовку. Когда я подошел к поленнице, то увидел,, как из-за угла появился горящий красный уголек, напоминавший волчий глаз.

Латкин надеялся, что я не стану его привязывать в тот вечер. Но я не забыл про бритый подбородок и не стал отказываться от своего намерения соблюдать осторожность до тех пор, пока я не начну ему доверять на сто процентов и не выясню кто он такой на самом деле.

Я повторил процедуру с альпинистским канатом и на это раз.

После отхода ко сну, я не забыл, что собирался обыскать все сусеки и уголки снаружи, для того, чтобы обнаружить и забрать бритву Латкина.

Я вышел из балка, предусмотрительно взяв с собой винтовку. Когда я подошел к поленнице, то увидел, как из-за угла появился горящий красный уголек, напоминающий волчий глаз.

Сначала я не поверил. Мне хотелось думать, что увиденное померещилось. Я же был уверен в том, что волки не станут подходить к балку, зная, что в нем находятся люди.

Но если у волка тысячелетиями сохраняются инстинкты, то и у человека они никуда не делись.

Я буквально кожей почувствовал присутствие зверя. Сознание может не верить глазам, но видимо сигналы поступающие через слуха и обоняние, на каком-то тонком молекулярном уровне сообщают мозгу об опасности.

Мгновение и я на автомате скинул с плеча ружье и направил его в то место, где, как кричало мое шестое чувство, находился хищник.

Пока я это все осозновал, даже не обдумывал, а скорее чувствовал где-то глубоко в подсознании, красный огонек исчез, пропал погас.

Может мне показалось? Может не было никакого глаза? Почему один? Ведь должны светится две точки, два глаза.

Мне не очень хотелось верить в то, что это был зверь. Я с большей радостью принял бы такое предположения, что это всего лишь игра моего воображения, навеянная рассказами и воспоминаниями бабушки об охоте с аэросаней.

Я медленно стал двигаться вперед, выставив вперед и оружие, с готовностью выстрелить в любой момент. Но как только я дошел до угла, то мне показалось, что я увидел мелькнувшую тень. Будто зверь бесшумно отпрыгнул в сторону и скрылся в тени.

Я не могу сказать, что стояла кромешная темнота. Небо все еще было затянуто густыми тучами не пропускающими лунный свет, но все же силуэты окружающих предметов и камней вполне можно было разглядеть.

— Что за хрень, ядрена вошь? — вслух спросил я сам себя и почувствовал чей-то взгляд в спину.

Мне не очень хотелось верить в то, что это был зверь

Я сейчас же резко обернулся и увидел теперь пару отвратительных волчьих глаз за пригорком неподалеку, метрах в сорока. Однако, они тут же исчезли будто кто-то заставил их погаснуть.

Я видел их лишь долю секунды. Мне стало не по себе. Во-первых, потому что мое предположение относительно игры сознания оказалось несостоятельным, а во-вторых, я чувствовал, что этих зверюг не двое, а больше.

Возможно, эта та самая стая, которую мы видели днем. Это их территория. Странным было то, что они решились подойти к нам.