Еще через километр я остановился. Идя по волчьему следу я чуть не сбился с пути.

Дело в том, что оленя что-то спугнуло, и если до этого он двигался вдоль ручья, то метров двести назад он стал уходить в вправо в сторону. Возможно от атаки стаи.

Я вовремя спохватился и не ушел далеко, стал возвращаться обратно к ручью.

Хотя стая ушла в сторону от тропы, по которой шел Латкин странное ощущение тревожности меня не покидало.

Вернуться было правильным решением, потому что еще через час пути я вышел к месту, где ручьи делились и мне нужно идти по правому.

Пейзаж начал меняться опять то тут то там появились серые валуны, камни заросшие мхом. Сначала реже, потом все чаще и чаще.

Они разбавляли белое пространство, придавая ему немного разнообразия.

И тут впереди мое зрение определило что-то необычное. Я заметил выглядывающие из-под снега полосы зеленой ткани.

Пока они были далеко, но по мере приближения я стал узнавать очертания брошенного рюкзака и других разбросанных повсюду вещей.

Мои худшие опасения оправдались. Я стоял на площадке, где мой сосед по балку нашел свою свою смерть, от которой так старался убежать.

В том, что несколько разбросанных костей принадлежали ему я не сомневался, потому что одну из них окольцовывал браслет мои часов, которые Латкин прихватил вместе с остальным.

Я вслух обратился к тому, кого догонял:

— Ну, что же тебе не сиделось на месте? Дождались бы оленеводов в балке. Что ты натворил? Отбыл бы свой срок, вернулся, встроился бы в жизнь или уехал бы на свой любимый Запад. А теперь доволен? От тебя ничего не осталось. Хоронить даже толком нечего.

Потом спокойно снял часы с кости, протер их и надел себе на руку. На часах остались неглубокие царапины от волчьих клыков.

Я посмотрел на время, часы остановились на половине восьмого. Вряд ли это быд время атаки хищников, просто запаса хода хватило до этого положения стрелок.

Судьба сыграла с Латкиным злую шутку. Он бросил меня на произвол судьбы, на съедение волкам, а в итоге сам оказался съеденным.

Блатной лагерный принцип «умри ты сегодня, а я завтра», который исповедовал и применял Латкин обратился против него самого.

Какая неожиданность. Если ты бесконечно делаешь плохо другим, живешь за счет других, возвышаешься или выживаешь, вставая другим на голову, топя их, то будь готов к тому, что судьба рано или поздно пришлет тебе бумеранг.

Маятник огромным молотом прилетит тебе в морду обратно. И не увернешься, как ни старайся.

Эти твари догнали и сожрали его еще до снегопада. Скорее всего позавчера.

Собрав все что можно было найти, а это всего лишь несколько костей, я выкопал небольшую яму и похоронил то, что осталось от Латкина.

Ведь место могло привлечь других хищников.

Сложив могильный холм из крупных камней для того чтобы животные не могли добраться, я принялся собирать и разгребать вещи, оставшиеся от Андрея Латкина.

Потом я решил не терять времени и провести ревизию всего, что мне «досталось в наследство».

Я ходил и вырывал из-под снега предметы. Первым делом мне попался бинокль, чему я был несказанно счастлив этой находке. Но это пожалуй, оказалось единственной причиной для радости.

Надежды на то, что запасы еды сохранились оказались несбыточными.

Рюкзак оказался почти почти пуст. Ни муки, ни остальных припасов продовольствия найти мне не удалось.

Видимо Латкин все же начал выкидывать в том числе и еду, надеясь облегчить свой груз. Волки долго преследовали его. И не решались напасть.

Волки?

Я не видел следов по снегом. А может это был один волк? Тот самый, который привиделся мне в начале пути у озера?

Из полезных вещей мне удалось откопать теплую одежду нож и пустую флягу для воды.

Я не злорадствовал, он получил свое и мне было его даже жаль. Просто в таких ситуациях когда нервы обнажены и чувства обострены до предела глупость и жадность особенно чувствуется.

У меня оставалось пол куропатки и я решил из четверти сварить и съесть бульон, а затем двигаться дальше.

Теперь, когда запасов еды не нашлось, а искать их под снегом бессмысленно перспектива оказаться в зимовье уже не казалась такой уж привлекательной идеей.

Единственная надежда — найти там патроны. И дожидаться до прихода оленеводов.

Я еще раз взвесил мои шансы на возвращение к балку. Инстинкт подсказывал мне, что лучше всего идти вперед к зимовью.

Поэтому собрав пожитки, я взвалил рюкзак и начал подбирать и прилаживать винтовку и пику на плечи.

Тут боковым зрением я почувствовал на себе взгляд. Я резко повернул в его сторону голову и обомлел.

Из-за большого серого камня на меня смотрел один выглядывающий волчий глаз. Внутренний голос приказал скинуть рюкзак и выхватить пику.

Через секунду я уже стоял в стойке с выставленным вперед острием пики. Я держал древко наизготовку.

Но хищник не планировал атаковать. Он медленно, с достоинством отступил назад и скрылся из виду, снова спрятавшись за валуном, покрытым снегом и мхом.

Я осторожно приближался к нему обходя камень на достаточном расстоянии, готовый в любой момент среагировать на атаку.

Но когда я добрался до места, где, как мне казалось, я должен был увидеть прячущегося зверя, то обнаружил, что за валуном уже никого нет.

Зверь уходил, не оглядываясь и очень нетипично шагая, как бы прихрамывая на все лапы одновременно. Он успел отойти от валуна метров на двадцать.

Я разглядел, что вся его бочина была испачкана в запекшейся крови.

Сначала я подумал, что это кровь Латкина. Но потом я приметил мелкие капельки крови на снегу, которые он за собой оставлял.

Это был тот самый одноглазый волк, которого я казалось бы убил ударом в бок. Как он выжил — уму непостижимо.

Сказать, что я удивился — ничего не сказать. Я понял, что это его шкуру я видел там, у озера. Четыре дня назад. Он поборол смерть, но видимо чувствуя, что молодые самцы могут разорвать раненого вожака, ушел сам.

Теперь он преследовал тех, кто учинил бойню его стае и можно сказать, что полностью обнулил его место в звериной иерархии, деклассировал.

На мгновенье я невольно почувствовал уважение, которое люди могут испытывать к врагу, который с достоинством борется за свое право на жизнь.

Но тут же отогнал от себя эти мысли, потому что вспомнил, что он является людоедом и убийцей Латкина, кем бы тот не был по отношению ко мне.

Это вряд ли было местью. Скорее он почувствовал слабость человека.

Поразительно, что он не напал на меня хромого с костылями, а выбрал Латкина. Значит тот был только внешне бодрее меня. В душе сломлен и обессилен.

Волки всегда чувствуют силу и никогда не станут нападать на более сильного, слишком уж рациональными их сделала мать природа, чтобы тратить энергию на менее вероятную добычу.

Теперь нельзя забывать, что волк добился своего, он чувствует свои силы. Он не напал на меня только потому, что был сыт без меры.

Я стоял так до тех пор, пока он не скрылся за ближайшей каменной сопкой.

Я видел, как он тяжело уходил, но был уверен, что он будет идти за мной и ждать когда меня точно так же как и Латкина охватит паника, когда я побегу, а потом упаду без сил. Вот тут он меня и возьмет.

Я развернулся к рюкзаку, накинул его на плечи, подобрал свой остальной скарб и пошел по своему маршруту, одолеваемый мыслями.

Мне не давали покоя мысли о предстоящем ночлеге. Чем дальше я шел, тем более каменистая местность проявлялась в окружающем пейзаже.

Если так дальше пойдет, то снега скоро станет меньше нормальный бивак не сварганишь.

Придется спать на открытом воздухе. Камней в округе море и даже больше, а вот стланика или любого другого топлива для костра, который мог бы отпугнуть зверя пока не было видно.

Мне показалось, что Латкин шел без остановки, пока полностью не выбился из сил и не рухнул. Он тут же уснул волк напал на него во сне.

Мысль, что я не смогу остановиться на ночлег становилась навязчивой.