***

А в своей комнате бесился Ян: – Выпустите меня! – его крик разрывал барабанные перепонки стражи, застывшей у его двери и гневно глядящей на проходивших мимо и жавшихся у стен мастеровых. Все жалели Яна, но открыто в противостояние со стражей короля вступать боялись.

«Бывшие друзья… Да, какие они друзья, так использовали меня, то унций одолжи, то хлеба… Вот же попал».

Когда за дверью послышалось сопение и он услышал падение нескольких тел, Ян присмотрелся к двери: – Что там происходит?

Дверь рывком раскрылась впуская в комнату черноволосого мужчину с капюшоном на голове и окутанного серебреным светом: – Ты Ян Дешерот? – спросил незнакомец, сбрасывая с головы капюшон. Перед Яном стоял худощавый мужчина, длинные черные волосы и сверкающие на бронзовом лице глаза-изумруды.

– А ты значит нейтральный? Анн, кажется. Мэл про тебя говорила.

– Если говорила, значит, знаешь, где она.

– Только приблизительно, – отреагировал Ян и бросился за курткой. – Покои королевы далеко, идем, и убери свет от магии.

– Вообще-то через час будет темно. Это я так на всякий случай, – глядя как мечется по комнате кузнец, ответил Анн, но магию убрал, и капюшон на голову набросил. – А что делать будем со стражей за дверями?

– Ничего, ее приберут, как только мы уйдем, – Ян уже собрался, навесив на пояс и кинжал и меч, и даже лук в руки взял, а колчан забросил себе за спину.

– Давно готовился?

Ян осмотрел стоящего перед ним Анн: – А ты значит маг? Меч дать?

– Да нет, здесь я так справляюсь.

– А есть место, где ты справляешься не так? – удивился Ян, оглядывая нейтрального.

– Есть. Там внизу есть выход из этого мира. Я только что от туда, как раз шел к Мэлисенте чтобы все рассказать.

Ян кивнул: – Вот нам все и расскажешь, когда мы ее спасем.

***

Питер сидел на полу каменной клетки и ждал. Ждал когда принесут еду, воду. Вчера их накормили. В тот момент, он не сразу среагировал, и пришлось ждать следующего приема пищи. То есть сейчас у него есть шанс, вырваться из клетки. Селван не отрываясь, наблюдал за ним. Расслабленный, но это лишь видимость, мышцы напряжены, голова опущена, но поза такая, чтобы хватило секунды и противник будет мертв. Время течет медленно, когда нет возможности себя чем-то занять. Вчера время они отмеряли по потухшим факелам, а сегодня уже по урчащим животам.

Когда в темноте коридора послышались шаги стражи, Селван напрягся, хотя с виду он просто смотрел на сидящего Питера. Сицилия встрепенулась и встала, от долго сидения замлели ноги, болела спина. Но она хотела пить, потому просто ждала стражу, надеясь, что воды будет больше, чем ей предоставили вчера. В туалет ее вчера сводили лишь после того как она устроила крик, что не будет справлять нужду здесь, при всех.

– Сицилия, ты же хочешь в туалет? – громко спросил ее Питер, так и не поднимая головы.

Девушка секунду недоумевая смотрела на него, а потом поняла о чем он просит: – Очень хочу.

– Тогда кричи громче.

И Сицилия улыбнулась. Сидеть в темноте было скучно, а сейчас ей предоставляли право немного пошуметь, размять косточки, походить и даже можно попрыгать.

– Эй, там есть кто-то?

В зал входил старик, седые пакли волос свисали с головы, рот искривила улыбка, показывая сломанные зубы, в руках коробка в которой по идее должна была быть их еда и вода: – Что красавица опять хочешь по маленькому?

– Очень, – улыбнулась Сицилия.

– Хорошо, но тогда тебе воды больше не дам. Надоела ты мне, а вас молодой человек приказ пришел выпустить, – ставя перед клеткой Питера коробку. – Так что тебе еда уже не полагается, там поешь куда пойдешь, – и открыл клетку, в которой сидел Питер. В следующий момент старик отлетел к стене и закрыл глаза навсегда, так и не поняв, что умер.

– Выходите, – открывая клетки Селвана и Сицилии, тихо сказал Питер и добавил. – Сицилия, вода и еда твоя, у нас долгий путь, лучше, если ты будешь сытая. Не люблю женщин, которые жалуются на жизнь. Да и кричишь ты громко, до сих пор уши болят.

– Ну, простите ваше высочество, уж больно было невтерпеж, – огрызнулась девушка, припадая к кувшину с водой. Обидно ей было и за то, что ей не дали погеройствовать и за слова Питера.

***

Дазан наблюдал за Хенолом. По слухам жизнь будучи игрушкой для него была тяжелой. Сначала его били. Били с толком, морили голодом и просто насиловали. Волю сломали напрочь. И вот перед ним стоит высокий сильный мужчина, да худой, но глаза сверкают местью. Может не все потеряно, может вся его напускная покорность, была лишь притворством. Тогда почему он не свернул шею Гревин?

– Ну, давай знакомиться.

– Дазан, правая рука короля в вопросах улья. Знаю, – усаживаясь на стул и показывая на стул рядом, ответил Хенол.

– Хенол, «игрушка» королевы. Тоже знаю, – ответил Дазан, присаживаясь напротив молодого человека. Какой контраст между ними. Белая рубашка Дазана стала серой, с кровавыми подтеками на спине, брюки потеряли свою белоснежность. Напротив, на Хеноле была серая рубашка слуги, с короткими рукавами и такие же серые брюки, и все было довольно чистым.

– Мэлисента сказала, ты мне все расскажешь, о той нашей жизни, – осторожно начал разговор Хенол.

– А что рассказывать. Я и сам ничего не помню. Это лишь рассказ Сицилии. Его могу пересказать. Правда в это поверить сложно. Я поверил лишь наполовину.

– Расскажи, я хочу знать все, – наклонившись к нему, попросил Хенол, – даже если в это трудно поверить.

«Я, Рада, это все что помню о себе. В темноте мира вокруг себя, единственный лучик света – это надежда, что когда ни будь мои глаза смогут взглянуть на этот мир, увидеть его, разглядеть. В темноте, которая меня окружала, я видела проблески света, плавные очертания фигур… Увы я могу лишь чувствовать тепло исходящее от человеческих рук. Именно руки, дают мне возможность заглянуть в самую душу, увидеть прошлое или будущее. И это было до того момента когда я почувствовала обжигающий жар исходящий от незнакомой женщины, такой светлой, что казалось мои глаза смогли уловить не только ее очертания, но и черты ее лица. Ее душа – исторгала тепло, покой и умиротворение. А ладошка была мягкой, кожа нежной. И тогда впервые я увидела свет, свет такой, что слепит глаза, свет, который и согревает и уничтожает, свет, который дает надежду и тут же ее забирает. Но вокруг этой золотой души я видела еще семеро душ, сильных, надежных, которые окружали и давай ей защиту. Именно в тот миг, я поняла, что я тоже хочу так, чтобы меня защищали, чтобы я могла освещать пространство вокруг себя и быть золотой душой, для них. И я поняла, что она моя надежда, потому мои слова, где я ее просила, вернуться за мной, были сказаны в пылу и с надеждой, надеждой умирающего».

В центре огромного каменного круга сидела женщина, укрытая черным кружевным плащом, с капюшоном на голове, руки сложены на коленях. Опустив голову, она казалось, смотрела на свои руки, вся в мыслях о прошлом и будущем этого мира. Мало кто знал, что она слепа. Серые глаза смотрящие на окружающий мир были слепы. О ней ходило много легенд, но одно было правдой – она видела души здесь живущих, потому что видеть их печальные лица, покрытые ранами, гнойниками и шрамами она не могла. А если бы увидела – наверное, ужаснулась бы. Ей прислуживал молодой человек, который даже под пытками не сказал бы, что его госпожа слепа. Так был ей предан. Он верил в ее силу, силу прорицания. Скудные крохи, которые он мог добыть для того, что поддерживать в обоих жизнь, были так малы, что женщина почти не вставала, боясь потерять последние капли жизненной энергии. То, что она зарабатывала прорицанием, мало им помогало, лишь давало возможность не умереть с голоду. Их не обижали, но и не помогали, считая, что прорицательница вполне ожжет прожить на те крохи, которые ей достаются при прорицании.

А вот слух у пророчицы был отличный. И когда по полу прокатился камешек, она подняла голову, поворачивая ее на звук шагов рослого мужчины: – Что тебе нужно путник? Сегодня я не отвечаю на вопросы, – а потом ее тонкий слух уловил с другой стороны шелест длинного плаща, которым запахнулся второй страждущий, правда, с другой стороны от нее. – Вас двое, против слабой женщины. Разве это честно?