— Я рискну.

В приоткрытое окно доносились голоса подвыпивших поздних гуляк. Астид и Танкри, так и не снявшая наряда, сидели на полу. Меж ними лежал мешочек, в который они по очереди запускали руку. Астид вытащил очередную палочку, присоединил к остальным, зажатым в левом кулаке, и повернул их к Танкри, демонстрируя нанесенные символы.

— Двадцать девять.

— Ты жульничал! — возмущенно воскликнула Танкри.

— А ты поддавалась, — вкрадчиво ответил Астид, бросил палочки на пол и протянул руку, спуская ткань с её плеча.

Танкри засмеялась, и, послушная движению полукровки, прильнула к нему.

— Ты победил. Но и я не проиграла. Ведь наши желания совпадают.

Широкий серп растущей луны подсвечивал рассеянным светом комнату с рассыпанными по полу деревянными палочками и раскиданной одеждой. Проникающий в окно легкий ночной бриз разбавлял аромат ирисов запахом соли.

Она не стонала, не кричала, но едва не свернула Астиду запястье, стиснув его в миг экстаза. Полукровка сжал зубы и стерпел. Свернувшись калачиком, Танкри долго содрогалась всем телом, а потом, протяжно вздохнув, с умиротворенной улыбкой вытянулась на животе. Полукровка обнял её, уткнувшись в шею под ухом, в то место, где волнующий запах был интенсивнее.

Кто-то завозился снаружи у двери. Астид поднял голову, увидел, как в щель между дверных створок просунулся белый клочок бумаги и с тихим шорохом упал вниз. Астид осторожно, стараясь не потревожить мерно дышащую Танкри, высвободил и вытянул руку к двери. Записка порхнула к нему в ладонь, Астид развернул её, подставил под лунный свет и прочел слова, написанные мелким ровным почерком князя. На секунду задумался, взглянув на лежащую рядом женщину, и скомкал клочок. Когда он разжал кулак, с ладони слетело облачко невесомого пепла и растворилось в воздухе.

Полукровка склонился над Танкри, осторожно поцеловал её в висок. Она не спала, улыбнувшись в ответ. Астид погладил Танкри по бедру, поводил пальцами по темно-коричневой обширной родинке с неровными краями и пучками коротких волосков.

— Хочешь, я избавлю тебя от этого пятна?

Танкри отрицательно покачала головой, не открывая глаз.

— Это мой оберег. Отпугивает многих, желающих провести со мной ночь.

— Ты странная, — Астид провел ладонью от ее бедра до плеча, прикрыв веки, наслаждаясь прикосновением к гладкой, мягкой, горячей коже.

— Чем же? — промурлыкала танцовщица.

— Отказываешься от того, чему другие были бы рады. От свободы, от красоты.

Танкри приоткрыла глаза, недолго смотрела на Астида сквозь длинные ресницы, затем усмехнулась.

— Просто я знаю, от кого можно принимать такие дорогие подарки, а от кого нет.

— То есть от меня принимать подарки ты не хочешь? — поднял брови Астид.

— Не хочу, — сонное выражение улетучилось из глаз Танкри, она улыбнулась. — Ты ведь заставишь платить за них рано или поздно. Как и твой господин. Вы не преподносите даров, вы делаете вклады. Деньгами ли, делами ли. И ждете отдачи от своих вложений. А я не хочу быть вам обязанной.

— Хочешь сказать, что я сейчас должен заплатить тебе? — прищурился Астид, приподнимаясь на локте.

— Нет, — улыбка Танкри стала лукавой. — Ты ведь выиграл эту ночь.

Астид хмыкнул, поднялся, подошел к столику и, налив из стоящего на нем кувшина воды в чашку, выпил. Оглянулся на Танкри. Она лежала, прикрыв глаза и блаженно улыбаясь. Полукровка двинул пальцами, и из брошенной на пол куртки к нему в ладонь перелетела маленькая коробочка. Неслышно её открыв, Астид кинул щепотку светлого порошка в чашку и налил воды.

— Пить хочешь? — присев на край кровати, он протянул чашку танцовщице.

Она потянулась, села.

— Что это? — приняв чашку, вопросительно взглянула на Астида.

— Вода.

— А еще? — прищурилась она. — Я видела. Что ты туда добавил?

Полукровка замялся, но, собравшись с духом, резко ответил.

— Из меня никудышный отец. Так нам обоим будет спокойней.

Против его ожидания, Танкри не возмутилась, не обиделась. Она расхохоталась.

— Астид! Ты думаешь, что я сама не в состоянии решить эту проблему? Девочек в заведениях, подобных Устричному дому, учат предохраняться едва ли не в первую очередь. В противном случае я давно уже была бы многодетной матерью. Но ради твоего спокойствия…

Она, глядя на полукровку смеющимися глазами, поднесла чашку к губам, но выпить не успела.

— Дай сюда, — Астид выдернул чашку из рук Танкри и сунул под кровать. — Сама так сама.

— Что так?

— Я не знаю, какое средство ты применяешь. Совместное их действие может быть чревато полным бесплодием.

— Ты такой заботливый, — Танкри насмешливо покачала головой.

Она закинула руки Астиду на шею, привлекая к себе.

— Ты ведь не торопишься?

— Нет, — солгал полукровка.

Она заснула, когда небо за окном из черного стало темно-синим. Астид нехотя поднялся, оделся, взмахом руки собрал с пола игральные палочки, сложил их в мешочек. Задумчиво подержал его в руке и тихо положил на бюро. В комнате было зябко от проникающей в окно предутренней прохлады. Астид укрыл съежившуюся Танкри одеялом, постоял несколько минут, глядя на её умиротворенное лицо, и беззвучно выскользнул из комнаты. Коридоры Устричного дома были темны и пусты.

Гилэстэл встретил друга сдержанным кивком. Астид вооружился, надел плащ и взялся за сумки, но князь остановил его.

— Давай подождем еще немного.

— Чего? Островной стражи?

— Я уверен — он сломается.

— А если нет? Предлагаю выдвигаться в порт. Ванкранц — человек дисциплинированный, и отплывет вовремя. Если вы ошиблись в евнухе, нам придется почти три недели ждать возвращения «Серого странника», скрываясь от дусан-дадарских законников.

— Пятнадцать минут, Астид. До рассвета есть время.

Сдавшись, полукровка скинул сумки, сел на кровать. Ждали, глядя друг на друга, настороженно прислушиваясь к звукам снаружи. Внезапно Гилэстэл поднес указательный палец к губам, а затем указал на дверь. На негромкий короткий стук князь направился к двери, а Астид потянул из ножен меч. За дверью обнаружился заспанный слуга с листком бумаги, сложенным вчетверо. Он с поклоном протянул бумагу князю.

— Панжавар Падхар.

Заглянув через плечо Гилэстэла, в центре листа Астид увидел один-единственный знак дусан-дадарской грамоты, означавший «да».

Обескураженный предложением князя, Падхар пробыл в кабинете до середины ночи. Подвыпившим гостям не возбранялось оставаться на ночь там, где застал их сон — в большом ли зале, в приватных ли кабинетах. Но Падхар, улегшийся прямо на ковре, не спал. Его то охватывал возбужденный жар при мысли об открывающихся перспективах, то трясло, словно от холода, в ожидании вездесущей и всевидящей стражи.

Он скорчился на ковре, подмяв под себя подушки. Он изгрыз ногти на своих ухоженных пухлых коротких пальцах. Он переворачивался с боку на бок, то отшвыривая подушки, то сгребая их под бок. Два раза во входную дверь тихонько стучали. Падхар в ужасе замирал, притворяясь спящим, и сквозь прищуренные веки наблюдал, как в комнату заглядывал ночной слуга. Убеждаясь, что гость спит, слуга неслышно закрывал дверь. А Падхар, выдохнув, снова тискал подушки.

Мучимый страхами и жуткими видениями своей возможной казни, евнух в итоге решил, что существующее положение его вполне устраивает. В конце концов, многие из тех, кого он знал, были бы счастливы оказаться на его месте. Тот же Сеймё. Падхар богат, имеет вес при дворе, многие блага и капризы доступны ему. Зачем ломать с таким трудом достигнутое благополучие?

Понемногу успокоившись, евнух воспрял духом, с осуждением покачал головой, взглянув на искусанные пальцы. Он с удивлением прислушался к царящей в Устричном доме тишине и только сейчас осознал, что уже глубокая ночь. А еще почувствовал нестерпимое желание опорожнить мочевой пузырь.

Дрожащий слабый свет ночных фонарей освещал пустой коридор и лестницу. Падхар спустился в уборную, миновав дремавшего на скамье в большом зале слугу. Мысленно благословляя ночное безлюдье, Падхар воровато огляделся и толкнул дверь в женскую уборную. На высоком стульчаке, позволяющем дамам не испачкать платье, сидеть было не в пример удобнее, чем неловко корячиться над дырой в полу мужского клозета. И потому Падхар избегал посещать подобные места при наличии там людей. Евнух сморщил лицо, сжал губы, терпеливо пережидая боль, сопровождающую его каждый раз при посещении уборной.