Я запрокинул голову, глядя на приличных размеров дыру. Там и правда что-то было, но забраться наверх? Нет, без шансов.
— Мы рухнули вниз вместе с мантикорой. Понимали, что это последний шанс одолеть чудовище. Её крылья были повреждены, она сама почти не могла шевелиться, находясь в воздухе… Но мы ошиблись. Это не она оказалась в безвыходной ситуации, а мы. Ей нипочём оказались все наши атаки. Она убивала нас одного за другим, пользуясь лапами, хвостами и ядом. Помню, что я успел применить свой самый сильный навык последнего шанса, Молот Предков, но мантикора всё равно успела до меня дотянуться… — Дворф продемонстрировал мне культю. — Я пытался закрыться щитом, наивный. Она всего лишь взмахнула хвостом, а у меня теперь ни руки, ни глаза. Повезло, что я успел достать противоядие, ведь иначе мне не помогли бы никакие зелья. Но ещё большим везением оказалась встреча с тобой, человек. В этом жестоком мире чужаков не принято спасать, особенно… других.
Этот рассказ куда больше был нужен самому дворфу, нежели мне, так что я смиренно слушал, попутно переводя дух и отдыхая. Я был далеко не на пике формы после тягания валунов, и перерыв был мне действительно необходим.
Хотя бы для того, чтобы не совершить ошибку в бою с новыми врагами, если таковые нам встретятся.
— Я благодарен за твою помощь, человек, но не могу не сказать об этом. Такие как ты не выживают здесь. Протягивая руку помощи, они всё чаще получают в ответ удар кинжалом. Большую часть из вас, слишком мягких и добродушных игроков, отсеивают Испытания. Остальные или гибнут в Первом Городе, или меняются. — Он поднял голову, вперив в меня взгляд своего единственного глаза, алого, с чуть приплюснутой и растянутой вширь алой радужкой. — Я бы правда хотел, чтобы ты остался таким же, но тогда у тебя будет мало шансов прожить даже год. Понимаешь?
Я кивнул. Мне даже добавить было нечего, хоть я и не мог этого сделать чисто физически. Спасая кого-то несомненно подставляешься сам — это истина. А защищая кого-то — подставляешь ему спину. Даже этот дворф, теоретически, мог оказаться мерзавцем, и в конце нашего путешествия на мою голову обрушился бы боевой молот. Или во время сна, что сути не меняет. Понимал ли я это, когда помогал ему? Понимал.
В этот раз со спасённым мне повезло, но стоит ли развивать тенденцию в дальнейшем?..
— Тьма, которой вы, игроки, так страшитесь, гонит вас всё выше и выше. А ведь там и опытным воинам непросто, и милосердия ещё меньше, чем здесь. Ради выживания даже самые светлые существа могут предать, а ведь света в этих подземельях не так уж и много. — Он удручённо качнул головой, встав со своего камня, крякнув и как будто принюхавшись. — Так что ты обязан измениться, если хочешь выжить, человек. Пусть я буду последним, кому ты слепо доверишься, ладно?
Я не кивнул, лишь пожал плечами, на что дворф вздохнул удручённо, но настаивать не стал. Лишь рукой махнул — иди, мол, следом, да подхватил свой боевой молот. И он на удивление легко с ним обращался, стоит заметить.
Уж точно не так, как ожидаешь от тяжелораненого инвалида…
— Я сведущ в архитектуре крепостей и форпостов нашего народа, человек. Потайные ходы разбросаны не бессистемно, нет: определить их наличие можно, хоть и сложно. И один из таких должен быть в паре километров отсюда, во-он у того выступа, видишь? — Я честно глядел туда, куда указали, но для меня своды пещеры оставались всего лишь сводами. Как можно различить что-то с такого расстояния? Зрение у дворфов, что ли, особое? Впрочем, зрачки у них и правда другие, да и раса эта, вроде как, подземная…
Но на вопрос своего товарища поневоле я всё равно отрицательно покачал головой.
Потому что и правда не видел.
— Плохо вам, людям, под землёй. Не ориентируетесь вы здесь, не видите ни черта там, где даже одноглазый дворф замечает всё до мелочей. — Шествующий впереди дворф обернулся. — Но ступаешь ты тихо и мягко, не тревожа породу. Похвально… и полезно в наших краях. Скольких глупцов из ваших я повидал, у которых что ни шаг был — то грохот на всю пещеру. Передохли все, кого я знал из таких.
Он сделал ещё пару шагов, после чего припал на одно колено, ткнув пальцем в один из шершавых, крошащихся камней.
— Видишь этот камень? Таких здесь много. Особая порода, «любовь следопыта», как его величают в народе. Изначально он гладкий, но очень мягкий. Достаточно просто наступить… — Дворф проделал то, о чём рассказывал. Перенёс вес на одну ногу, как бы шагнул — и убрал её, продемонстрировав мне раскрошившийся камень… на котором остался вполне себе заметный след. — Ты не иначе как на инстинктах стараешься на них не наступать, но иногда ошибаешься — и следишь. Любой мало-мальски опытный авантюрист из тех, кому не наплевать на свою жизнь умеет эти следы читать. И есть ещё одна особенность у этих камней, делающая их такими полезными. Во влажных пещерах они быстро слёживаются, крошево превращается в кашу и становится единым целым с основной частью камня. Вот, как этот…
Дворф указал на другой камень. По сути своей он тоже был раскрошен, но как и было сказано — слежался, можно даже сказать что «растёкся».
Тут-то я и начал «сечь фишку».
— Так что коли ты видишь такую породу, несущую на себе следы — её можно и нужно осмотреть. С опытом придёт понимание того, как быстро и в каких условиях она слёживается, и ты начнёшь ясно видеть возраст каждого следа. Вот эти, например… — Я вновь перевёл взгляд туда, куда мне указывал благодарный наставник, решивший повысить мои шансы на выживание. — … совсем свежие, раздроблены час-другой назад. Если взять осколок-другой и раскрошить их пальцами, получится песок.
Это он и проделал, пустив по ветру кусочек породы. После этого он подцепил обломок слежавшегося камня, начав растирать его, но тот упрямо держал форму и не желал крошиться. Лишь разваливался, словно размокший пластилин.
Я же, кивнув, вновь обратил внимание на свежие следы. Не наши, так как туда мы не заходили, да и по форме они напоминали скорее отпечатки большой трёхпалой лапы с когтями на кончиках, очень уж характерные углубления там оставались.
— У тайных лазов всегда есть безопасный источник чистой питьевой воды, так что туда нередко стекается всякая живность. Внешние запоры не выдерживают времени. — Мы снова пустились в путь, но на этот раз я старался контролировать каждый свой шаг, выбирая подходящие камни. Дворф так делал с самого начала, что я заметил, едва начав пытаться так же. — Этот след, три пальца и углубления от когтей, принадлежит нашему сегодняшнему ужину. Скалистый трицвет — хищный зверь, скрывающий опасность за скромным внешним видом и размерами. Весит он под сотню килограмм, съедобного в нём много, так что в освоенных авантюристами местах встречается зверюшка редко. Это ещё одна причина, по которой число погибших от его клюва и когтей куда выше, чем у прочих монстров того же ранга опасности…
Говорил дворф на удивление негромко, и голос его, казалось, затухал в ту же секунду, как я различал слова. Ощущение было очень необычным и очень интересным, но я не мог даже спросить, что это и как этому научиться.
Хотя… для меня — и учиться тихо говорить? Спасибо, мозг, я поржал над тем, какие идеи ты генерируешь…
А тем временем расстояние до указанной дворфом точки всё сокращалось и сокращалось, и даже я в какой-то момент сумел различить пресловутый выступ, рядом с которым находилось особенно аккуратное даже не нагромождение камней, а цельная порода, подобно застывшим волнам возвышающаяся на несколько метров над каменистой почвой. И там же носились, иначе и не скажешь, похожие на страусов зверюшки с относительно длинными шеями, массивными клювами и основательными тушами.
По тому, как я замешкался, дворф безошибочно определил, что я их наконец-то заметил.
— Это и есть скалистые трицветы, человек. Одна взрослая особь и выводок детёнышей, которые сбегут, как только мы прикончим их родителя. — Его молот угрожающе покачнулся. — Факел потуши или убери, уже пора. Дальше пойдём, полагаясь на естественное освещение пещеры.
