Феликс подумал, что его сердце вот-вот разорвется от страха. Внезапно его охватило сильное желание спрыгнуть на землю и дотронуться до таинственного обелиска, обнять его, но в то же время, где-то на краю своего ослабленного сознания он понимал, что это делать ни в коем случае нельзя. Чтобы хоть как-то отвлечь себя от терзающих его мыслей, он посмотрел на небо, и увидел, что там сияет огромная бледная луна, куда больших размеров, чем он привык видеть. Вокруг царила светлая ночь, но из-за яркого лунного света она ощущалась как пасмурный день. Прошло немного времени, прежде чем Феликс понял, что луна не просто светит, а затмевает собой солнце. А вот черная звезда теперь переместилась в самый центр лунного диска, что тоже выглядело весьма жутковато. Сам же лунный свет был таким же мертвым и безжизненным, как и все вокруг. И даже тишина в этом месте была потусторонней, словно кто-то специально убрал все звуки из мира, чтобы они не потревожили то, что покоится на этой земле.
Но ехать с запрокинутой головой было неудобно, и Феликс, чтобы не смотреть на мрачный обелиск, вновь стал осматривать своих спутников. Встретившись взглядом с Гелиосом, маленький никс увидел, как тот приложил палец к губам, а затем обвел рукой полукруг, показывая, что им следует ехать в обход. Но увидели его жест лишь несколько человек. Декстер, Эскер и Зено окончательно потеряли сознание, и оставшимся членам отряда приходилось их поддерживать, чтобы те не свалились со своих мест. Эн, который выглядел на удивление спокойным, залез на повозку рядом с Зено, а Арель пересел на лошадь Декстера. Самого же главнокомандующего он уложил поперек седла, словно мешок с зерном. Эскера положили рядом с Зено, где еще оставалось свободное место. Синох же отказался от помощи, подняв ладонь и отрицательно помотав головой. И хоть его глаза все еще были закрыты, он все же был в сознании. Чтобы тот не потерялся, его лошадь привязали к фургону, и таким составом двинулись дальше.
Как и во сне, Феликс перестал ощущать время, и ему казалось, будто они шагают по краю этого глубокого кратера целую вечность. С каждым ударом сердца его все сильнее тянуло еще раз посмотреть на обелиск, и каждый раз он могучей силой воли заставлял себя не делать этого. Наконец над его головой нависло что-то большое и темное, заставившее сердце маленького никса испытать новый страх перед неизведанным препятствием. Подняв взгляд, он увидел, что они проезжают под одним из сухих деревьев, к которому тянулись длинные железные цепи. Сначала Феликс даже обрадовался тому, что у него появился повод не смотреть на обелиск и заняться рассмотрением дерева, но затем тут же проклял себя за глупую неосмотрительность, когда увидел, что было привязано к кривому стволу. Вначале он подумал, что ему это привиделось, но потом догадался, что это было на самом деле. Вверх ногами, к истрескавшемуся дереву был привязан старый монах, причем в такой скрюченной позе, что было непонятно, как вообще человеческое тело может так изогнуться. Руки и ноги были обвиты вокруг ствола и наполовину вросли в его серую кору, а голова была плотно примотана крепкими веревками, из-за чего уже растеряла правильную форму. Но самое ужасное было то, что монах был живой, и без конца проговаривал одни и те же слова, которые Феликс, даже если бы от этого зависела его жизнь, не смог бы повторить или запомнить. Это были те самые молитвы, которые он слышал в своем сне, и которые он надеялся больше никогда не услышать в жизни.
Феликс не мог представить, сколько этот бедный монах провел в таком мучительном положении, но по тому, как его тело скрючилось и срослось с серой корой, было ясно, что это был не один десяток лет. Чувствуя, что на него накатывает новая волна безумия, Феликс, на секунду потеряв ориентацию в пространстве, повернул голову, и его взгляд тут же вперился в большой каменный столб, что стоял в центре кратера. Все вокруг будто сжалось и вздыбилось, словно водная гладь, в которую угодил камень. Обелиск, находившийся далеко от него, в одну секунду приблизился, застыв в десятках шагах от маленького никса. Феликс не мог отвести взгляд от грубой каменной поверхности, на которой, помимо древних рун, выведенных белой краской, были еще и отпечатки рук, а также выпуклости, напоминающие застывшие лица. Помимо этого, в одном месте обелиск был проткнут огромным ржавым мечом, на рукояти которого висели колдовские амулеты.
Разглядывая обелиск, Феликс не сразу увидел, что рядом с ним застыли несколько одиноких фигур. Они, в отличии от бесчисленного множества других тел, все еще держались на ногах. Точнее, на ногах была лишь одна, остальные же пять стояли на коленях, покорно опустив свои головы, словно послушники в храме, готовые читать долгие молитвы. Тогда Феликс заметил, что у всех, кто стоял на коленях, из груди торчали окровавленные клинки. Возможно по одежде, или по длинным красивым волосам, но Феликс догадался, что это были муакирэ, которые прислуживали Полуночной Матери. Все они, встав вокруг обелиска, разом лишили себя жизни, проткнув тела своим же оружием. И в эту же секунду Феликс понял кто был тем последним человеком, который все еще держался на ногах.
Моргайза стояла перед кошмарным обелиском, и так же, как и все остальные, тянула к нему руки, словно пытаясь обнять. Видимо, ей не удалось сбежать от имперской армии, и она решила скрыться в этом проходе. Феликс неотрывно смотрел за ней, и в какой-то момент ему показалось, что она так и останется неподвижно стоять, превратившись в еще одну бездушную каменную фигуру. Но затем его сердце охватил неописуемый ужас, когда она сделала шаг и действительно обняла каменный столб. Видеть это проникнутое духом зла изваяние уже было великим испытанием для разума, а мысль о том, чтобы к нему прикоснуться, могла бы свести с ума кого угодно. Но увидеть своими глазами, как живой человек дотрагивается до этого могильного камня, не смог вынести даже Феликс. В тот момент, когда руки Моргайзы обхватили это надгробие зла, множество лиц, что выпирали из камня, одновременно ожили, раскрыв рты и пустые глазницы. Воздух наполнился ужасающим воплем, а из каменных лиц полилась кровь. Раздался невыносимо громкий скрежет камней, и за обелиском взметнулись два огромных черных крыла.
Из груди Феликс вырвался страшный крик, смешавшись с воплями каменных лиц и истошным криком Моргайзы, которая вспыхнула золотым пламенем. Феликс не ощущал боли, но чувствовал, что из его тела вот-вот вырвут саму жизнь, и она вспыхнет тем же драгоценным огнем, что и тело Моргайзы. Он видел, как золотые языки поглощают тело женщины, и вскоре от нее ничего не осталось, кроме большого облака черного дыма. Поднявшись в небо, дым устремился на север, туда, где по рассказам Синоха, находилось королевство Зуриаль.
Пока Феликс кричал, или думал, что кричит, его глаза затмила пелена бесконечной тьмы, и свет померк. Но в этой тьме ему внезапно стало очень спокойно и уютно, словно он попал в теплые объятия дорогого ему человека. Когда его мысли пришли в норму, Феликс ощутил на своем лице чью-то руку. Ощупав ее, он отвел пальцы, а затем увидел пышные красные одежды. Дэй, который шагал рядом, закрыл ему глаза своей здоровой рукой, и тем самым спас от окончательного сумасшествия. Убедившись, что Феликс успокоился, он молча отъехал чуть вперед, вновь возглавив отряд. К этому времени они уже достигли другого конца кратера, где виднелся еще один большой проход, который на этот раз выглядел уже не как грубая трещина в скале, а как вполне себе рукотворный тоннель с расписными арками и полуразрушенными столбами.
Ощущение злого присутствия стало постепенно отступать, словно Феликс выбирался из удушливого облака от пожара на чистый воздух. На их пути перестали встречаться тела потерявших души людей, а Эскер, Зено и Декстер постепенно стали приходить в себя. Совсем скоро Феликс ощутил, что невидимая петля, которая сдавливала его шею, исчезла, и он снова может говорить.
— Я… Все закончилось? Мы… выбрались? — проговорил Феликс, и испытал великое облегчение, услышав звук своего голоса. Он боялся, что, как и Серафиль, мог навсегда лишиться дара речи.
