Феликс не сразу заметил, как рядом с ним, тихой походкой, прошествовал Эн. Он увидел его лишь тогда, когда тот приблизился к Дэю. Теперь и он казался куда более высоким, чем был на самом деле, а его прямые черные волосы будто бы удлинились, доставая ему почти до пяток, и одежды засияли мистическим звездным светом. Подойдя к сифу, он положил руку тому на сердце, и в этот же миг пламя угасло, а вместе с ним уменьшились и сами Дэй с Эном. Благородный сиф по-прежнему был в своем алом облачении, а его правый глаз и рука пылали огнем, но уже не яростным, а спокойным и теплым.

— Благодарю тебя, мой добрый друг. — переводя дыхание проговорил Дэй, и его голос больше не содержал той бесконечной горечи и отчаяния, что совсем недавно слышались в его словах. — Теперь мне гораздо лучше, хотя и ценой моей собственной клятвы. Сколько раз я убеждал себя не брать в руки меч. — Дэй остановился, и до него только сейчас дошло, что в шатре, кроме них, находятся и другие люди.

— Прошу простить меня, ваше величество, император Алисандр, что посмел напугать вас. — покорно приклоняя голову, сказал Дэй. Одним движением он укрыл пылающую руку своим красивым плащом, а на голову накинул капюшон.

— Кто… — растерянно выпучив глаза, начал говорить Алисандр, но его прервал Гелиос. Быстро прошагав вперед, он приобнял Дэя за плечо, и посмотрел на ошарашенных лордов.

— А это, если позволите, еще один из тех храбрецов, кто помогал мне нести скрижаль в прошлый раз. — бодрым голосом объявил он, одарив присутствующих теплой улыбкой. — Он один из семи сыновей Иакира, хотя и не любит признавать этого.

— Я не достоин твоей похвалы, Гелиос. — проговорил Дэй, склоняя лицо и пряча его в тени капюшона. — Я бросил тебя, так и не выполнив обещания.

— Ты слишком строг к себе, друг мой. — сочувственно проговорил Гелиос, похлопав того по спине. — Я понимаю какие великие усилия ты прилагаешь, и не считаю тебя предателем, хотя ты, как я погляжу, и думаешь по-другому.

— Пресвятые панталоны Силестии! Да что тут, черт побери, происходит?! — хрипло выругался Харон, поднимаясь с пола. Огонь застал громовержца врасплох, и он сполз на шелковых пледах со своего кресла, как со снежной горки.

— Мне тоже хотелось бы это знать. — уже более уверенно подал голос Алисандр, и Феликс поразился как молодой император так быстро смог совладать с собой после увиденного. Даже у него самого перехватило дыхание, а сердце продолжало бешено стучать в груди. — Но к этому вопросу мы вернемся утром, а сейчас я слишком устал. — продолжил говорить Алисандр. Он наклонился и помог испуганному старому виночерпию выбраться из-под стола.

Медленно, остальные лорды и арлекины стали тоже приходить в себя и подниматься со своих мест. Начали слышаться шепотки и еле слышные взывания к Силестии, Владыкам и Господу. Кто-то попросил еще вина.

— А что прикажете делать с леди Зено? — услышал Феликс голос главнокомандующего.

— Если позволите, ваше величество, то я могу поручиться за нее. — тут же, вскочив со стула, произнес Феликс. — Леди Зено не раз помогала мне, и лечила раны нашим товарищам. — он метнул быстрый взгляд на Зено, на лице которой снова заиграла ее обычная, хитрая улыбка.

— И я не перестаю удивляться вашему благородству, господин Феликс. — проговорила она, все еще сидя на стуле.

— В этом нет необходимости. — устало махнул рукой Алисандр. — Я снимаю с нее все обвинения. По крайней мере на время, пока мы не закончим со всем этим безумием, что свалилось на наши головы. Лорд Декстер, проводите леди Зено до ее фургона, и приставьте к ней охрану. И еще попросите кого-нибудь из храмовников прочитать молитвы, уберегающие ото зла. С того момента, как мы обосновались тут, меня не покидает тревожные чувства. — взгляд императора вновь метнулся ко входу, где собрались несколько военачальников. Среди них Феликс заметил Эскера, который, по-видимому, только что вошел в шатер.

— Эскер, мальчик мой! — возвел руки Гелиос, который уже успел нацепить себе на лицо свою золотую маску, и поспешил обнять своего приемного внука. — Ты и представить не можешь, как я рад тебя видеть!

Феликс ненадолго задумался над тем, а знает ли Эскер кто его дед на самом деле? Но все эти вопросы быстро улетучились, когда он увидел стеклянные глаза своего друга, которые блестели под маской и были направленный куда-то в пустое пространство поверх плеча Гелиоса. Даже когда тот обнял его, Эскер не подал вида, и продолжал безвольно пялиться в пустоту.

— Что-то случилось? — спросил Феликс, и в животе у него прошел холодок от странного предвкушения чего-то очень плохого. Эскер посмотрел на него все таким-же затуманенным взглядом, и из-под его железной маски скатилась одинокая слеза.

— Серафиль умер. — тихо молвил он.

В тот день Феликс больше ни с кем не заговорил. Ему было больно произносить слова, а горло щипало от нахлынувшей на него печали, будто он проглотил комок острых иголок. Он шел в предрассветной тьме через палаточный лагерь, который теперь казался ему серым размытым пятном, а многочисленные шатры — лишь невнятными, выросшими из земли тенями. Даже слабый свет костров не наполнял его теплом, а лишь раздражал взор своими тусклыми, лишенными выразительности красками. Рядом с ним шагали и остальные его спутники, но видел Феликс лишь одного Дэя, который в своих красных одеждах казался еще одним подрагивающим языком костра, на свет которого и шагал маленький никс.

Когда они подошли к тому месту, где расположился их отряд, тело Серафиля уже было укрыто белоснежным саваном с ног до головы, а его серебряная маска лежала поверх ткани. Вокруг него собрались и остальные члены отряда. Рольф сидел ближе всех, бессильно подперев руку своим коленом и уткнувшись в изгиб локтя лицом. Милу выглядел потерянным и бледным, лишенный всяких живых чувств, словно тряпичная кукла. Синох, закрыв глаза, тихо начитывал какие-то свои мантры, держа в руках деревянные четки, а рядом с ним сокрушенно лил слезы Хольф. Даже Арель, достав большой, вышитый северными узорами платок, вытирал мокрые глаза. Такими были все никсы — простыми и открытыми в своих чувствах. Если горе их настигало, то они плакали, и не важно, что подумают другие.

Опустившись на колени перед неподвижным телом Серафиля, Феликс взял его руку, которая уже утратила тепло. Сорвав с шеи кулон Силестии, он зачем-то переложил его в ладонь наемника, а потом сомкнул его холодные пальцы. Странно, ведь Серафиль никогда не был приверженцем этой веры, но Феликсу хотелось думать, что Всеблагая Искупительница сжалится над ним, и проведет его в свои Небесные Сады. Внезапно Феликс почувствовал тепло в груди, которое, словно крепкое северное вино, начало согревать его тело, расползаясь во все стороны, и отгоняя холодный мрак, который в последние тяжелые часы поселился в его сердце. Он понял, что это было тепло от человеческого горя, пусть тяжкого, но все же живого бремени, которое противопоставлялось тому запредельному отчаянию, которое обосновалось в этих горах.

— Нужно поскорее похоронить его, пока зло не добралось и до его души. — голос Гелиоса прозвучал очень громко и отчетливо, хотя первый император и стоял дальше всех.

Феликс и опомниться не успел, как гвардейцы, по просьбе Гелиоса, соорудили большой погребальный костер. Провожали Серафиля в основном те, кто хорошо его знал. В большинстве своем это были наемники из Железных Масок, но также среди них встали и некоторые высокие арлекины, в том числе и король Фафанаиль. Он положил на тело наемника белую ветвь неизвестного Феликсу древа, а затем распустил Серафилю волосы и снова обвязал, но уже радужной лентой с колокольчиками. Когда все было готово, вперед вышел Дэй, и своим огненным мечом поджег сухие ветки, обильно смоченные маслом. Хотя, Феликс был уверен, что даже если бы Серафиля обложили мокрыми камнями, они бы горели не хуже, чем хворост.

Сам же маленький никс стоял чуть вдали. Он, вместе с Хольфом и Арелем, нарисовал на своем лице погребальные узоры, которые северные жители обычно наносят себе на лицо во время похорон. Так же, как и с кулоном Силестии, маленькому никсу показалось очень важным проделать этот ритуал. Глядя на теплое пламя костра, полностью скрывшее замотанное в саван тело Серафиля, Феликс ощутил, как в груди у него рождается горестный крик, который плавно перетек в неспешные, преисполненные печали напевы. Вместе с ним песню подхватил и Хольф с Арелем, а потом и еще несколько бородатых наемников, среди которых был и Рольф.