— Что тебе надо, незнакомец! — пораженно прокричал Изеул, как и все, ненадолго впавший в ступор от подавляющего возгласа Эна. — Как ты смеешь вставать на пути суда Всеблагого Чуда?!

— Это все бессмысленно. — ответил Эн, делая еще один шаг в направлении застывших бойцов. — Я сам все закончу.

— Но тебе недозволенно вершить исход! — лицо Изеула потемнело от нахлынувшей злости и крови. Но взгляд его тут же переменился, когда Эн дотронулся до кровоточащего древа, и то мигом вспыхнуло, издав леденящий душу крик.

— Этого будет достаточно твоим богам? — спокойно ответил Эн, и его красивый голос, как и прежде, казалось, исходил отовсюду.

— Так вот в ком сидит прогнившее семя! — злобно усмехнулся Изеул, и перевел взгляд на своего сына. — Тогда можешь занять место этого несчастного калеки.

— И когда все закончится, ты клянешься, что возвратишь все наши вещи и коней. — все таким же громким голосом сказал Эн, и Феликс понял, что это был не вопрос. — И больше не посмеешь нападать на нас. — произнося эти слова, Эн поднял с земли узловатый посох Дэя, который тот обронил, когда взял в руки меч.

— Мне незачем терзать души тех, кого оберегает Чудо. Если ты победишь, то я отпущу всех. — уже более спокойным тоном ответил Изеул.

Но Эн уже не слушал его. Подойдя к Дэю, который согнулся, и выглядел так, будто меч для него внезапно стал непосильной ношей, аккуратно взял у него клинок, вручив за место него посох. Феликс не слышал, что пробормотал ему в ответ пастух, но это было и не важно. После того, как Дэй устало поплелся к остальным, молодой ювелир перевел взгляд на Труцидара.

— И последнее. — проговорил он, глядя на Изеула через плечо Труцидара. — Прежде чем ты совершишь эту роковую ошибку, я дам тебе шанс опомниться. Отпусти нас, и я сохраню твоему сыну жизнь.

Феликс подумал, что Изеул сейчас злорадно рассмеется, такое самоуверенное у него было лицо.

— Мне не страшны гнилые слова еретика, ибо в них есть лишь ложь! — провозгласил он, окидывая ряды собравшихся пиктов свирепым взглядом. — Начинайте!

Все произошло настолько быстро, что Феликс даже не сразу уловил всю суть. Как только Труцидар сделал шаг в направлении Эна, тот среагировал незамедлительно. Молниеносным движением, он оказался прямо перед своим противником, и прежде чем тот сообразил в чем дело, в яркой вспышке стали, пронзил того мечом в сердце. Рука огромного пикта все еще двигалась, поднимая меч, но в глазах уже застыло ужасное осознание своей роковой участи.

— НЕТ! — крик Изеула был преисполнен неподдельной горечи. Бросившись вперед, он упал на колени, подхватив умирающего сына. Эн не стал ничего предпринимать, и просто стоял, глядя с высока на плачущего отца, который слишком поздно осознал, что нужно прислушиваться к словам своих врагов.

Искры костра, словно маленькие золотые мошки, рождались из яркого пламени и серого пепла, стремясь поскорее улететь в ночное небо, сливаясь с холодным светом звезд. Треск сырых веток не мог заглушить громкого храпа Милу, и еще нескольких наемников, которых боги одарили этим неоднозначным талантом — даже во сне отпугивать диких животных. Феликс увидел, как в темноте промелькнула то ли лиса, то ли какой другой пушистый зверь, решивший проверить что это так шумит и светится. Убедившись, что неизвестный ему зверь скрылся и больше не появится, Феликс вновь обратил взгляд на свою ладонь, на которой все еще можно было разглядеть еле заметную отметину от кровавого символа. Он сжал и разжал пальцы, в который раз стремясь убедиться, что эта рана никак не повлияла на их работоспособность. Прошло уже больше двух недель с того момента, когда он в первый и последний раз испытал на себе ужасную боль от богохульного ритуала пиктов, и порой ему казалось, что когда он двигает пальцами, то эта боль, словно призрачное эхо, возвращается в его руку. В эти моменты он не мог совладать с собой, и часто гладил шрам, в надежде что эти иллюзорные боли пройдут. Еще никогда в жизни он не испытывал столь невыносимой пытки, как от этого маленького шрама. Милостивая Дочь, как же эту агонию мог переносить Джелу в течении нескольких дней?!

Как только Изеул, после потери сына, смог вновь овладеть своими мыслями, он велел тут же отпустить всех пленников и вернуть их вещи. Вся его напыщенная набожность потонула в горе и слезах, которые катились из его глаз, когда он поднял на своих крепких руках безжизненное тело Труцидара. Феликс уже никогда не сможет забыть ту безмерную печаль, которая была в глазах старика, и его горестный крик, когда он увидел, как Эн пронзил сердце его сына. Самое странное, что почти такое же выражение Феликс видел и на лице Дэя, когда тот вынужден был взять в руку меч.

Оторвав взгляд от ладони, Феликс посмотрел на палатку, в которой сейчас спал однорукий пастух. Маленький никс до сих пор не мог поверить, что такой тихий, и даже, в какой-то мере, блаженный калека, смог дать отпор опытному и сильному мечнику. Феликс прекрасно помнил тот бой, и каждый раз, когда он снова вспоминал подробности той схватки, он убеждался, что противник Дэя был поистине великолепным фехтовальщиком. Такое мастерство владение двуручным мечом Феликс видел лишь у белланийских цепных ведьм, которые считались одними из самых грозных противников в Стелларии. Но даже этого мастерства оказалось недостаточно, чтобы победить однорукого, слепого на один глаз, пастуха. И сейчас Феликс понимал, что сила Дэя была не только в его умении быстро отражать удары и правильно выгадывать моменты для атаки, но и в самом его теле. Дэй, безусловно, обладал той удивительной силой, которая превосходит обычную человеческую мощь в три, а то и больше раз. Но это открытие почему-то не сильно удивило Феликса. Возможно, все из-за того, что он уже давно понял, что Дэй не просто какой-то бедный пастух, а человек, который скрывает в своем сердце некую тайну, которой еще не готов поделиться. Феликс уже несколько раз пытался завести с ним разговор на эту тему, но тот все время уходил от ответа, а после случившегося, как и во время ситуации с Казией, он на несколько дней замкнулся в себе.

Но если Дэя еще можно было хоть как-то прочесть, угадать его чувства и перенесенные им раны, то Эн оказался для Феликса еще большей загадкой, чем прежде. Маленький никс неоднократно ловил себя на мысли, что не может в полной мере оценить этого таинственного ювелира, который, как и Дэй, скрывал ото всех свои помыслы. Каждый раз, когда маленький никс думал об Эне, ему казалось, что в своих мыслях он преуменьшает силу молодого ювелира. И история с Труцидаром в который раз доказала, что Эн во много раз сильнее, чем Феликс предполагал. Это осознание пришло к нему, когда Изеул поднял своего мертвого сына, и Феликс увидел, что Эн не просто нанес пикту смертельную рану, но и смог на мгновение скрестить с ним свой меч. И это еще больше показывало, насколько искусен был Труцидар. Та яркая вспышка, которая мелькнула перед тем, как Эн пронзил сердце воина, была результатом их молниеносной атаки, незаметной с первого взгляда. Даже Феликс, глаза которого были натренированы примечать мельчайшие детали, не смог понять, что случилось, пока не увидел меч Труцидара, которым он отразил первую атаку Эна. Удар ювелира оказался настолько сильным, что оставил глубокую трещину на клинке воинственного пикта. Еще бы один-два таких удара, и меч Труцидара сломался бы пополам.

Но не только Феликс оказался в недоумении от такого исхода событий. Поражены были все, включая Эскера и Анью. После того, как их отпустили, Эскер спросил у Эна, что тот сделал с деревом, что оно так загорелось, на что тот, вопреки своему обычному прямолинейному характеру, ответил более философским высказыванием, что «произошло неизбежное». В отличии от Дэя, молодой ювелир не стал замыкаться и увиливать от ответов, но в его словах и поведении недолгое время прослеживалась еле уловимая перемена. Если раньше Эн пронзал своим золотым взглядом каждого, кто с ним вел беседу, то сейчас в разговорах он все чаще отводил глаза, глядя куда-то в пустоту, и казалось, целиком погружаясь в свои мысли, хотя ответы его были все такими же твердыми и решительными. Это длилось не долго, и спустя несколько дней он вновь стал самим собой, выражающий подавляющее высокомерие.