— Так мы к ним и держим путь, получается? — расширил глаза Милу. — К древесным-то девам.

— Получается, что так. — согласилась Приветочка.

— Вот так дела. — удивленно покачал головой Милу.

— Они умелицы первозданного искусства работы с металлом, и именно они раскрыли некоторые свои древние секреты арлекинам, которых вы, если верить рассказам тетушки Аньи, уже встречали.

— Тетушки? — удивился Феликс.

— Я еще не закончила свой рассказ, не перебивайте. — раздраженно, словно суровая наставница, подняла руку Приветочка, не дав Феликсу расспросить ее дальше. — Так вот, Эль-Лалафэй отрезала свою светозарую косу, и отдала ее умелицам послушницам. А они уже выковали из нее в древесных кузнях ятаган Зоаншаль, и сиял он ярче всего остального в мире, и разгонял мрак великанов, словно ветер разгоняет облака. А еще дала Лалафэй Шалагарму свой хрустальный лук Лураль, который всегда разил без промаха, чтобы герой смог сражаться с великанами и на расстоянии. Хасиналь же дал ему свое священное знамя и ночных гончих, которые помогали Шалагарму нести снаряжение. Подняв над головой светлый Зоаншаль, Шалагарм поскакал один на войну с великанами, и слышали сыны Хасиналя как дрожит земля и гремит гром, когда Зоаншаль и Лураль разили вражьи ряды. Девять дней — а дни в то время считались по цветению Великого Древа Элун — гремела та битва, и падали орды великанов, сраженные храбростью и мастерством великого воина. Но на десятый день вышел из-за гор повелитель великаньих орд, с бородой из раскаленного железа и свирепо пламенеющей короной, которого звали Хронглах. И тогда вступил в свою последнюю схватку Шалагарм, и так гремела их битва, что остальные великаны в страхе убежали, спрятавшись за высокими горами, и с ужасом смотрели как бьются два великих воина. Еще три дня скрещивали они свои мечи, и в конце концов Зоаншаль перерубил каменный меч Хронглаха, и ноги, а затем, когда тот упал, и голову с огненной короной. Но и сам герой Шалагарм упал замертво, так как не осталось больше в его теле сил. Тогда, увидев это, подняли свои сверкающие клинки сыны Хасиналя, и сам Король-Ворон расправил свои черные крылья, и ощетинились серебряные копья древесных воительниц-прислужниц, и затрубили золотые рога Короля-Чародея. Тогда ужаснулись еще больше великаны, увидев, что на них движется огромное воинство таких же храбрецов, и пустились со всех ног обратно в свои мрачные норы, вереща во все горло от страха, и забились в самые дальние дали, и не показывались больше на свет. Тогда же, найдя тело Шалагарма среди гор трупов поверженных им врагов, Лалафэй вместе с Ильфеймой — королевой всех земных птиц — подняли его тело на ночное небо, вместе с Зоаншалем — сверкающим ятаганом, потому что никто не смог разжать предсмертную хватку Шалагарма. Так на небе появился этот месяц, который виден над тем местом, где и погиб первый герой людей. — Приветочка указала пальцем на яркую дугу. — Видите, там три звездочки рядом с одним из рожков. Это латная рукавица Шалагарма, которая создана из рахаля. А вот там, — она указала на небольшое скопление звезд, — остальное его тело, облаченное в звездную кольчугу.

— Выходит, прямо тут он и сражался. — еще больше удивился Милу, осматриваясь вокруг себя завороженным взглядом. — Прямо тут, получается?

— Где-то в этих местах. — кивнула Приветочка.

Феликс мечтательно поглядел на месяц, и его рука сама собой легла на меч, который ему перебросил Хольф во время погони. Оголенный, тот теперь покоился у него на коленях, так как ножен у меча не имелось. После того, как погоня закончилась, Феликс хотел было вернуть его, но Хольф лишь отмахнулся от маленького никса, назвав меч «подарочком». А ведь меч был совсем не тяжелый, как прежде, и его вес совсем не соответствовал размерам, которые так же успели поменяться. Опустив взгляд, Феликс увидел в наполированном до зеркального блеска лезвии отражение полумесяца. А еще свое собственное лицо, которое совсем не изменилось, если не считать цвета волос. За то время, что он не глядел на себя, его волосы совсем почернели, даже у самых кончиков. И почему никто из его товарищей не сказал ему об этом? Он провел рукой по отросшим волосам, полагая, что может быть под светом костра они станут чуть светлее, но нет. Они так и остались темнее ночи, да еще и в руке у него оказалась пара черных перышек.

— Что за напасть. — промолвил он, выбросив перья в огонь. — Который раз уже…

До конца своего дежурства Феликс так больше не проронил и слова. Он сжимал меч, и временами проводил по своим прядям рукой, выискивая еще невесть откуда взявшиеся перья. Но так ничего и не отыскав, он отправился спать, чтобы опять увидеть свой сон про пустыню и черное солнце.

***

Утром они снялись со стоянки, и отправились дальше в навевающую грусть лесную чащу. Перед самым отбытием Приветочка попросила Феликса показать ему скрижаль, а затем, чуть ли не в упор уткнувшись в нее маской, стала разглядывать мерцающие синим пламенем буквы.

— Занятненько, занятненько. — сказала она, а затем провела пальцем по буквам, словно пытаясь стереть назойливое пятно. — Вы не обижайтесь, это я так, ради науки. — сказала она, когда Феликс отдернул от нее драгоценную табличку.

День вдался пасмурный, но настроение у Феликса было странным образом приподнятое. Он то и дело озирался по сторонам, примечая все более причудливые деревья, попадающиеся им на пути. Чем дальше они углублялись в этот древний лес, следуя по давно заросшим колеям и лесным тропам, тем сильнее изменялись растущие там и сям деревья. Сначала они были вполне обычные, напоминающие осенние клены, дубы и ясени. Но по мере движения к чаще, верхушки деревьев все ниже склонялись к земле, словно плакучие ивы, а затем и вовсе стали закручиваться в спирали. Глядя на их кривые ветки, Феликс вспомнил странные деревья из Каирнала, которые росли у могильника, где на него напали своры разозленных мухоподобных фей. Те деревья тоже имели закрученные ветки, которые больше напоминали резные изделия, будто бы выполненные из цельного куска обработанной древесины. Деревья же, которые сейчас видел Феликс, имели более природный вид, и на ум невольно приходили птичьи гнезда, которые имели схожее строение, напоминающее водоворот из веток и сучков. Вскоре это лесное нагромождение полностью скрыло от них небо, превратившись в длинный арочный тоннель, с искривленными стволами по бокам. Наступивший серый мрак заставил их зажечь лампы, а Приветочка, которая возглавляла колонну, выпустила целый рой светящейся мошкары, бабочек и жуков, некоторые из которых были размером с кулак. Эти издающие свет создания теперь порхали вокруг веток, которые Приветочка смазала белой смолистой субстанцией.

Но странность была не только в закручивающихся лесных деревьях. Вопреки ожиданиям Феликса, чем дальше они забирались в глухую чащу, тем живее становилось природное полотно вокруг них. Под копытами лошадей теперь была не жухлая листва, а насыщенная летним духом трава и пышные кустарники, цветущие папоротники и благоухающие лесные ягоды. Их сопровождало щебетание птиц, а дорогу то и дело перебегал какой-нибудь напуганный зверь. Один раз они увидели в темноте потревоженное стадо кабанов, которое с громким треском поспешило убраться подальше от незваных гостей. Но больше всего остального тут было пчел. Они грозно жужжали над ухом у Феликса, садясь ему на одежду и ползая по ней, словно дотошные смотрители, обыскивая каждый карман и каждую ниточку. Феликс, который в общем-то побаивался пчел, старался быть спокойным, но не смог удержать холодного пота, выступившего у него на шее, когда одна из пчел недовольно зажужжала у него в волосах. Милу так и вовсе надел на голову мешок, чтобы укрыться от них, но это не сильно ему помогло. Досмотрщики пробрались и туда, а сам Милу стал выглядеть как деревенский дурачок, у которого не слишком много ума.

— Вот ведь пристали как репей! — прохрипел Хольф, отмахиваясь от пчел своими большими волосатыми ручищами. — Им бы мед собирать, а они нас обнюхивают! — он еще раз махнул на небольшую стайку пчел рукой, когда как другая уже вертелась вокруг его набитого всякой всячиной мешка. — Смотри, чего удумали, обокрасть, значит, бедного Хольфа решили!