А потом разделанное мясо — предварительно замороженное конечно — везли в Петровск, и там, в отдельном цеху, выстроенном на металлургическом заводе (но к заводу отношения все же не имеющего) это мясо, упакованное в заваренные полиэтиленовые пакеты, дополнительно замораживали уже в жидком азоте. Металлургический завод-то из воздуха только кислород забирал, а азот никому особо нужен и не был — вот и придумали его с пользой утилизировать. А польза от такой заморозки была очевидна: такое мясо в обычном вагоне-термосе так в замороженном виде до Тынды и доезжало. И там это мясо пряталось в шахте, где нормальная температура никогда не поднималась выше минус пяти. То есть она раньше выше не поднималась, но до пяти все же доходила — а теперь, после того, как секции шахты за зиму дополнительно охлаждались керосиновыми теплообменниками, в хранилище круглый год температура должна была держаться в районе минус двадцати…

И шахта продолжала строиться: по плану в нее вроде хотели запихнуть на долговременное хранение чуть ли не полста тысяч тонн мяса. Причем, похоже, этот склад считался вообще промежуточным: железную дорогу с невероятной скоростью тянули дальше, на север — пока только до Нерюнгри, но вроде планировали ее вообще до Якутска дотянуть — а там, по слухам, вечная мерзлота вглубь земли больше чем на километр простиралась, и вот в тамошних складах мяса планировалось чуть ли не миллион тонн хранить! Не сразу, конечно…

И не все мясо: тем, что привозилось в Тынду из Петровска, еще и рабочих, которые железную дорогу строили, кормили. Правда, повара, с которым Саша поговорить успел, ругались: мясо, уже из вагона вытащенное, даже летом на открытом воздухе размораживалось дня три до такого состояния, что его хотя бы топором можно было на части порубить. Но ругались беззлобно: уж лучше так, чем вообще без мяса сидеть…

Постройка дороги до Нерюнгри была распланирована на два года, но уже в феврале у руководства строительства дороги возникла надежда, что ее получится выстроить вообще за год. Потому что самым длительным этапом строительства считалось прокапывание тоннеля под Становым хребтом, но первые же испытания октогена (с синтетическим флегматизатором, предложенным Верой) показали, что весь тоннель можно пройти вообще за зиму. Потому что эта взрывчатка превращала камень вокруг шпура в мелкую крошку, но лишь на расстоянии в четверть метра от заряда, а дальше скала, казалось, вообще повреждений не получала — то есть не нужно было после каждого взрыва стенки тоннеля укреплять. Да и выгребать из него мелкую крошку было куда как проще, чем здоровенные камни, так что скорость проходки быстро достигла метров пяти за сутки. А так как тоннель копали сразу с двух сторон…

Конечно, железную дорогу на север тянули вовсе не для того, чтобы в вечной мерзлоте продуктовые склады устраивать: рядом с рекой Нерюнгри был найдет великолепный коксующийся уголь, которого стране остро не хватало. Да и золота в тех краях было найдено немало — так что пользу от новой дороги долго объяснять не пришлось. Хотя, конечно, тянуть дорогу по вечной мерзлоте было тем еще приключением, особенно учитывая число необходимых мостов. Но сами стальные конструкции делались и в Петровске, и на Известковой — а чтобы мосты после таяния мерзлоты не рушились, именно Вера предложила (уже опробованный в Тынде) простой способ не дать ей растаять: вокруг каждой опоры моста в мерзлоту загонялись стальные трубы, заполненные керосином. Вроде все просто — но керосин зимой сильно охлаждался, холодный опускался в трубе на самое дно — и мерзлота вокруг еще сильнее замерзала. А летом нагревшийся керосин оставался вверху трубы и мерзлота не подогревалась…

С наступлением весны на природе стали распускаться новые стройки, крестьяне приступили к полевым работам — а на Украине в соответствии с новой Конституцией устроили выборы в республиканский Верховный Совет. Очень хотелось отдельным товарищам поруководить самостоятельно, без оглядки на отсутствующий еще Верховный Совет СССР…

Никаких возражений из Москвы по поводу этих выборов не последовало, а Иосиф Виссарионович, специально зашедший к Вере в гости, посмеиваясь поинтересовался у молодой женщины:

— Вот ты мне скажи, когда, по твоему мнению, они поймут, что ты их обманула?

— Я никого не обманывала! Да и зачем бы мне это делать? Если люди родились идиотами, то их уже не исправить, а обманывать идиотов… она сами себя прекрасно обманут. Честно говоря, лично я думаю, что устраивать там референдумы в этом году не стоит, а вот следующей весной результат может получиться очень интересным. Потому что к следующей весне народ все же сообразит, что выбрали они именно идиотов.

— А если вдруг…

— Никаких «вдругов», время у нас есть. То есть про Дальний Восток я ничего сказать не могу, а на западе вроде никаких опасных поползновений не предвидится. Точно-точно, у меня Марта новый заказ подготовила, немцы так точно еще пару лет минимум будут ковыряться, пытаясь что-то такое сделать, но пока что с англичанами у них отношения… неважные отношения. А если они только в августе получат от нас эти три миллиона пар подошв, то еще полгода пройдет, пока они на этих подошвах обувь нормальную сделают. То есть научатся ее нормальную делать: клей-то мы им поставлять не будем. А без обуви…

— А сами они этот клей…

— У нас сколько сапоги стоят, двадцать рублей? Если они сами такой клей сделают — а они смогут, у них химики талантливые есть — то у них пара сапог получится, в переводе на наши деньги — уже слегка так за сотню. А самим сделать титановые реакторы у них ну никак не выйдет.

— Спасибо, успокоила. Тебе что-то нужно?

— Нет, спасибо вам, но у меня все нужное уже есть. И ненужное тоже есть: мне уже подарков разных натаскали, что пришлось в маленькой комнате для них просто склад сделать.

— Я просто спросил, а то вдруг… А когда, тебе врачи сказали?

— Как только, так сразу…

Двадцать пятого апреля в полдень у Веры Андреевны Синицкой родился сын — и жизнь ее (и Виктора тоже) сильно изменилась. То есть вообще изменилась…

Капитан Дарья Поленова считала, что со службой ей очень повезло. Потому что «изображать домохозяйку» было, в общем-то, несложно: даже уборка в очень большой квартире занимала не так уж много времени, а еду готовить вообще хорошо, если пару раз в неделю приходилось. И больше всего времени отнимало мытье посуды, особенно после того, как гости многочисленные приходили — но это и случалось-то не особо часто, а уж просто пару тарелок да чашек вымыть она вообще за труд не считала. Что же до стирки — да, стирать приходилось довольно много, но и это трудом считать было бы неправильно: загрузить белье в машину, а потом достать его и развесить по веревкам мог вообще ребенок.

После того, как Вера Андреевна вернулась двадцать девятого из роддома, работы все же немного прибавилось. И стиркой приходилось заниматься каждый день, и готовить — ведь Вера не на работе обедала, а дома, да еще капитану Поленовой и следить нужно было за тем, чтобы еда была «правильной». Но когда под руками подробные инструкции по приготовлению блюд от врачей, а нужные продукты по звонку на дом доставляют, это тоже не сильно утомляло. А вот что действительно ее сильно раздражало, так это то, что Вера «режим не соблюдала». Приказ от начальства был простой: никакой работы! И Вера на работу не ходила — но ведь постоянно что-то дома придумывала! И помешать ей в этом никакой возможности не было…

А Вера и не «работала», она просто вдруг поняла, что очень много нужных в быту вещей почему-то никто не делает. И не потому, что не хочет — а потому, что никому в голову просто еще не пришло, что такие «мелочи» вообще нужны. А вот когда сидишь дома с младенцем, вдруг начинаешь понимать, что разные именно «мелочи» могут очень сильно жизнь облегчить…

Ну казалось бы: обычная стирка — дело-то настолько обыкновенное. И нетрудное, если есть стиральная машина. Но если нет машины сушильной, то белье выстиранное нужно куда-то сушить развесить. Народ его вешал часто по дворах, для чего специальные площадки со столбами там самостоятельно строили, а в основном — в городах — веревки на кухне развешивали и на балконах. Но у Веры в доме балконов не было, а на кухне — когда там очень часто еду готовить начинают — пахнет очень… разнообразно, и белье тоже запахами пропитывается. Да и ходить там, когда по голове мокрые тряпки постоянно задевают, не особо приятно.