Ее штаны летят через грязную камеру, и он срывает с нее нижнее белье, оставляя ее еще более обнаженной и уязвимой.

— Не прикасайся ко мне, блядь, — выплевывает она в ужасе, когда он расстегивает пуговицу на брюках от костюма и высвобождает свой член.

Она бьет ногой вверх, едва не задев его причиндалы, а Филипп отпрыгивает назад, чтобы она не раздавила ему яйца, и тут же ударяет ногой по ее ребрам. Ее крик эхом разносится по всему подвалу. Этот звук оглушает меня, и слеза скатывается по моему лицу, мертвое тело подо мной почти забыто.

Филипп опускается, и его колено всем своим весом ударяется о ее внутреннюю часть бедра.

— Попробуй сделать так еще раз, и я перережу тебе горло, а затем трахну тебя. Это понятно?

Ариана всхлипывает, и даже с другого конца подвала с дерьмовым освещением я вижу, как из ее глаз катятся крупные слезы. Мое сердце разрывается, и, без сомнения, эта ужасная пытка для меня хуже, чем пытки Лукаса. Черт, даже пытки Романа и Леви.

Той ночью в старом промышленном районе я была близка к тому же самому дерьму с Дрейвеном Миллером, но я знала, что парни были рядом. Даже тогда я знала, что они не позволят ему причинить мне вред, но у Арианы никого нет. Нет белого рыцаря, который бросился бы и спас ее. Черт, нам обеим повезло, что ублюдки наверху еще не попробовали на нас это дерьмо.

Ариана поворачивает ко мне лицо, встречая мой затравленный, сломленный взгляд, когда Филипп протискивается между ее бедер. Он плюет на нее, размазывая свою слюну между ее ног, чтобы притвориться, что она действительно хочет этого. Его взгляд остается прикованным к ее киске, и ужас наполняет меня, когда он берет свой член и прижимается к ней.

Лицо Арианы искажается, когда он протискивается через ее вход, забирая у нее то, что ему не принадлежало. Он жестко трахает ее, нисколько не заботясь о ее теле, когда покрывается потом и наполняет подвал громким ворчанием, но я не отрываю от нее взгляда.

Безмолвные послания передаются, между нами, и хотя мы терпеть друг друга не можем, она знает, что, несмотря ни на что, в этих грязных камерах мы — за одно. Я прикрываю ее, и хотя я угрожала оставить ее задницу здесь, после этого у меня не хватит духу оставить ее здесь, даже после того ада, который она обрушила на меня.

Насилие продолжается и продолжается, и из-за его яростных, жестких толчков я не сомневаюсь, что она находится в мире боли. Стыд проступает на ее лице, и после долгой паузы она отворачивает голову в противоположную сторону, чтобы пережить остальные оскорбления наедине с собой.

Не желая усложнять ей жизнь, я даю ей уединение, в котором она нуждается, и

закрываю глаза, пока слезы продолжают течь по моему лицу.

Проходит два часа, прежде чем Филипп отрывается от разбитого и кровоточащего тела Арианы, его обмякший член свисает между ног. Он не торопится одеваться, пока я пытаюсь проглотить огромный комок в горле, но, черт возьми, то, что я чувствую, сейчас даже отдаленно не важно.

После того, как она повернулась лицом к стене своей камеры, она так и осталась в этом положении. Она не издала ни звука. Не заплакала. Не закричала, чтобы он оставил ее в покое. Просто молча терпела его издевательства. Даже сейчас, когда он ходит по ее камере, собирая свою одежду, она просто смотрит в стену, как будто впала в транс, чтобы пережить травму.

Филипп весь в поту, и я не сомневаюсь, что Ариана отдала бы жизнь за то, чтобы принять душ. Я не могу сказать, что я когда-либо была в ее положении или знаю, каково это, когда над твоим телом издеваются таким образом, но я более чем знакома с жестоким обращением и пытками. Хотя горячий душ не смоет воспоминания, боль или шрамы, он во многом помогает напомнить мне, что я все еще жива.

Женщина, с которой я познакомилась несколько месяцев назад, сделала бы ехидное замечание по поводу того, что не почувствовала его маленького члена внутри себя. Она бы позаботилась о том, чтобы, если она пойдет ко дну, Филипп пошел бы ко дну вместе с ней, но молчание Арианы говорит о многом. За какие-то два часа он сломал ее.

Филипп подходит к ней сбоку и расстегивает пряжку ремня, освобождая ее руки. Затем, как только у нее появляется такая возможность, она ползет по грязному полу, сворачиваясь в клубок так далеко, как только позволяет ее камера, и все это время Филипп наблюдает за ней с дерзкой ухмылкой на своем глупом лице.

Черт, я хочу убить его больше, чем Джованни.

Где, блядь, парни? Он собирается выйти отсюда, как будто не насиловал ее самым ужасным образом. Он собирается продолжать жить своей жизнью, оставляя ее в состоянии постоянной паники, постоянно опасаясь, что он может вернуться в любой момент. Ему это сойдет с рук.

Гнев обжигает меня, когда тихий стон срывается с моих губ, но звук пряжки его ремня, лязгающей о металлические прутья, маскирует мою ошибку. Филипп продевает его обратно в петли для ремня и не сводит взгляда с Арианы, желая увидеть, насколько сильно он ее сломал. Но когда он понимает, что в ближайшее время она не поднимет глаз, он тянется за своим пиджаком и натягивает его.

Когда его брюки застегнуты, а рубашка заправлена обратно, кажется, что он вот-вот заберет свою глупую, гребаную гордость и оставит нас в покое. Вместо этого он возвращается в камеру Арианы и хватает ее за руку.

Она визжит, когда Филипп рывком ставит ее на ноги, и я вздрагиваю, готовая броситься к ней, если это то, что я должна сделать, но любая попытка будет напрасной, пока я заперта в этой камере. Он начинает тащить ее к двери, и к ней возвращается боевой дух.

— ОТПУСТИ МЕНЯ, — кричит она, его намерения предельно ясны. — НЕТ, НЕТ, ОТПУСТИ МЕНЯ.

Ее ногти впиваются в его кожу, и он отстраняется, выдыхая болезненный вздох сквозь сжатые челюсти.

— СУКА, — рычит он, наотмашь ударяя ее по лицу, отчего она снова падает на землю. — Ты дура, если думала, что я заплачу всего за одну ночь. Теперь ты моя, Ариана. Ты будешь сосать мой член каждое утро, а я буду трахать твою задницу каждую ночь. А теперь выметайся нахуй.

Она в ужасе смотрит на него, в то время как меня охватывает паника.

— Я долго ждал тебя, Ариана, — предупреждает он, когда она не делает попытки встать. — Я собираюсь заставить тебя пожалеть о том дне, когда ты решила оскорбить мой член. С этого момента ты отвечаешь передо мной, и, клянусь Богом, если ты когда-нибудь попытаешься сбежать от меня, я уничтожу тебя. ТЕПЕРЬ ДВИГАЙСЯ.

Ариана с трудом сглатывает, и, не имея абсолютно никакого выбора, она неуверенно поднимается на ноги. Оставив штаны и порванное нижнее белье, Филипп хватает ее за шею и толкает в дверь камеры.

Он ведет ее к лестнице, и пока она бросает последний умоляющий взгляд в мою сторону, он тащит ее вверх по лестнице одну ступеньку за другой, давая понять, какие мерзкие вещи он собирается с ней сделать.

4

Четыре гребаных дня.

Они не приедут.

Я смотрю на тело Фелисити, и становится ясно, чем все это закончится. Они бросили ее. Они думали, что она мертва, и оставили ее гнить здесь как личную собственность своего отца, и это именно то, что должно случиться со мной, помимо проблемы с ребенком. После того дерьма, через которое я прошла, забеременеть по статистике было бы какой-то космической шуткой.

Я была идиоткой, когда вытащила это устройство слежения из своей руки, но, честно говоря, Роман и Леви пытались пытать меня… ну, на самом деле, в этом даже не было никакого смысла. Если бы их оценивали, они получили бы высшие оценки за каждый аспект. Жуткие комментарии. Галочка. Острые ножи. Галочка. Позволяли мне думать, что я могу просто выжить только для того, чтобы выбить почву у меня из-под ног. Галочка, галочка, и гребаная галочка. Что я могу сказать? Эти парни преуспевают во всем, что они делают, и пытки — один из их многочисленных талантов.