— Через несколько минут после рождения твоего сына у Фелисити началось кровотечение. Кровь была просто… повсюду. Я не могла ее остановить, не могла ее контролировать. Она просто продолжала течь, и я запаниковала. Я ничем не могла ей помочь. Клянусь, я пыталась спасти ее, но тут просто… ничего не было, — говорит она с тяжелым рыданием, сжимая мою руку, как будто это волшебным образом уймет боль. — Я ничего не могла сделать, кроме как смотреть, как она умирает, держа твоего сына на руках.

Мой взгляд задерживается на теле Фелисити, и чем дольше я смотрю, тем тяжелее становится.

— Она была напугана? — Спрашиваю я, противореча своим эмоциям, радуясь, что она умерла от осложнений при родах, а не от руки моего отца. — Когда она умирала. Она была напугана?

Шейн качает головой.

— Я так не думаю, — бормочет она. — Она беспокоилась о ребенке. Это все, что имело для нее значение. Она была в ужасе от того, что случится с ним, когда он будет расти в этом мире, но я заверила ее, что с нами он будет в безопасности. Я… я не могу точно говорить за нее, но я думаю, что она была почти рада уйти, что для нее все наконец закончилось.

Слова Шейн убивают меня сильнее, чем она когда-либо могла себе представить, мысль о том, что Фелисити так долго терпела этот ад в руках моего отца и меня не было рядом, чтобы спасти ее. Что она подумала обо мне?

Леви подходит ближе, становясь прямо за спиной Шейн, его рука опускается ей на плечо.

— Где ребенок, Шейн? — спрашивает он, задавая единственный вопрос, на который я чертовски боюсь услышать ответ. — Что с ним случилось?

Шейн смотрит на меня, в ее глазах снова появляются слезы.

— Я пыталась остановить его, — говорит она, задыхаясь от рыданий, которые застревают у нее в горле. — Но твой отец… он… он…

Мои глаза закрываются, когда всепоглощающее горе овладевает мной. Ранее она сказала, что с ним все в порядке, но я не поверю этому, пока не услышу, что именно произошло.

— Выкладывай, — рычу я, смесь разочарования, вины, страха и опустошения создает отвратительную смесь.

— Он был здесь все это время, наблюдал, как она умирает, и он просто… он ничего не делал, только смотрел, — плачет она, слезы текут по ее окровавленному лицу. — Я пыталась убежать с ребенком, но он преградил мне путь. Мне некуда было идти, и он… Он одолел меня. Он забрал ребенка и пообещал, что использует его как оружие против тебя. Клянусь, — добавляет она, ее неистовые рыдания разрывают мое и без того разбитое сердце. — Я держалась за него так долго, как могла. Твой сын… его больше нет. Твой отец забрал его, и я не знаю, где его искать.

С этими словами я бросаю последний долгий взгляд на тело Фелисити, любуясь лицом, которое я больше никогда не увижу полным жизни. Я поднимаюсь на ноги и ухожу к чертовой матери.

8

Шейн

Тело Фелисити покоится в багажнике внедорожника, запах обжигает мой нос, как и последние четыре дня, заставляя меня заново переживать каждый гребаный момент из моего пребывания в подвале Джованни. Роман не мог оставить ее здесь, и я его не виню. Если бы я могла взять ее с собой, когда впервые сбежала, я бы так и сделала. Я бы сделала все, чтобы попытаться исправить то, что произошло там, внизу.

Роман убил меня сегодня. Видеть сильную агонию в его глазах было самым тяжелым, что я когда-либо выносила. Я никогда не испытывала такого сильного горя, как это, и быть той, кто должна была сообщить новости, той, кто могла бы спасти ее, и той, кто несет личную ответственность за то, что позволила их отцу сбежать с его новорожденным сыном… да, груз, который, как я думала, свалился с моих плеч, снова обрушился на меня дополнительными кирпичами.

Он никогда не простит меня за то, что я позволила ей вот так умереть, и я чертовски уверена, что он не простит меня за то, что я позволила забрать его сына. Я была слаба в той камере. Я была в отчаянии и подвела его. Я подвела их всех.

Роман сидит впереди с Маркусом, в то время как Леви сидит сзади со мной, его рука крепко обвивает мое тело, а моя голова покоится на его большом плече. Доу лежит по другую сторону от меня, свернувшись клубочком, и тихо отдыхает, положив свою большую голову мне на колени. Внедорожник огромен, но на заднем сиденье просто не хватает места для нас с Леви плюс огромного волка. Ей было бы удобнее в багажнике, но поскольку Фелисити там, мы не хотели рисковать.

Я пальцами зарываюсь в мех на макушке Доу, и она мягко шевелится на мне только для того, чтобы сделать вид, что устраивается поудобнее, молча умоляя меня почесать ей голову. Я пальцами двигаюсь туда-сюда, нежно массируя ее за ушами, и низкий стон вырывается из ее груди. Боль разрывает меня от осознания того горя, которое она, должно быть, испытывает из-за того, что ее брата нет здесь, с нами. Они были как горошины в стручке, всегда вместе, сеяли хаос в замке и делали все, что в их силах, чтобы превратить мою жизнь в сущий ад. Как будто у них было какое-то соревнование между собой, кто быстрее всех подействует мне на нервы, хотя Дил выигрывал это соревнование каждый раз. У него был дар к этому, но в его иссиня-черных глазах безошибочно читалась доброта.

Я избегала этого вопроса, не готовая услышать все ужасные подробности падения Дила, но я обязана это услышать ради него. Он защищал меня ценой своей жизни там, в лесу. Меньшее, что я могу сделать, это услышать о его последних минутах и выразить ему должное уважение.

— Дил? — спрашиваю я низким и неуверенным тоном. — Что… как он…

Тяжелый вздох вырывается из глубины меня, и я позволяю остатку моего вопроса исчезнуть, слова слишком трудны, чтобы произнести их вслух. Чувствуя взгляд Леви, я поднимаю голову с его плеча и встречаю его затравленный взгляд.

— С ним все в порядке, — бормочет он.

Я хмурю брови, и снова смотрю на Доу.

— С ним все в порядке? — Спрашиваю я, повторяя его слова и качая головой. — Нет. В него стреляли. Я слышала, как он выл. Он не мог пережить этого.

Маркус что-то ворчит с переднего сиденья и оглядывается на меня, его губы кривятся в веселой усмешке.

— Ты действительно думаешь, что Дил позволил бы одной-единственной пуле прикончить себя? Этот большой ублюдок разжевал бы ее и выплюнул с другого конца. Он воин, Шейн. Такой же, как ты.

Мое сердце трепещет, ускоряя ритм, когда свежая надежда разливается по моим венам.

— С ним все в порядке? — Я спрашиваю снова. — Я подумала, что, поскольку его здесь нет…

Рука Леви опускается на мое бедро, нежно сжимая и заставляя меня снова посмотреть на него.

— С ним все в порядке, — бормочет он. — Мой отец никудышный стрелок. Пуля пробила ему живот и задела некоторые внутренние органы, но мы доставили его в ветеринарную клинику как раз вовремя. Он дома, выздоравливает, и поверьте мне, он разозлен, что не смог приехать. Но это было бы слишком большой нагрузкой для его организма.

Облегчение переполняет мой организм, и горячие слезы выступают у меня на глазах, когда неистовое горе, которое я сдерживала из-за невероятного волка, начинает смываться.

— Я думала, мы потеряли его, — шепчу я, мой голос срывается, потому что потеря Дила, помимо всего прочего, была бы дерьмовой вишенкой на этом дерьмовом торте.

— Не пойми меня неправильно, — говорит Леви. — Дил еще не полностью здоров. Он перенес серьезную операцию по восстановлению внутренних повреждений. Он принимает всевозможные обезболивающие препараты и, вероятно, некоторое время не сможет нормально мочиться. Он ворчливый засранец, но он выкарабкается. Он всегда это делает.

Я крепче вцепляюсь в мех Доу, и обнаруживаю, что склоняюсь над ней, обхватывая другой рукой ее сильное тело и крепко прижимая к себе.

— Ты это слышала? — Шепчу я, в моем тоне появляется надежда, и в то же время я чувствую себя идиоткой из-за того, что разговариваю с волчицей так, как будто она может понять каждое мое слово. — С Дилом все будет в порядке.