Она прислоняется спиной к твердой каменной стене, ее любопытный взгляд не дрогнул.

— Ты сильнее, чем другие девушки, которых они держали у себя. Возможно, именно поэтому ты зашла так далеко.

Я усмехаюсь.

— Я зашла так далеко, потому что умею быстро бегать.

В уголках ее губ появляется усмешка, и я отвожу взгляд, уверенная, что она находит развлечение в своей маленькой дерьмовой игре, смеясь надо мной, что только укрепляет тот факт, что я позволю ей гнить и голодать в этих камерах рядом с Фелисити. Хотя Роман не позволит этому случиться… ну, то есть по части Фелисити.

— Они собираются сделать тебя своей королевой, не так ли? — спрашивает она, снова привлекая мое внимание к себе.

Я хмурю брови, пока наблюдаю за ней.

— Что это вообще должно означать? Быть их королевой?

Она смотрит на меня все тем же взглядом "ты наивная маленькая соплячка, которая не заслуживает того, что у нее есть", прежде чем испустить тяжелый вздох.

— Это значит, что, как только они свергнут своего отца, они сделают так, что не только они будут поклоняться тебе, но и вся эта гребаная семья. Ты станешь центром всеобщего мира, а взамен у тебя будет самая большая мишень на спине.

Я усмехаюсь, нисколько не впечатленная.

— Я ношу мишень на спине с той секунды, как они привели меня в этот мир.

Ариана смеется.

— Ты думаешь, что мишень, которая у тебя сейчас, — это плохо, просто подожди. Джиа Моретти захочет твоей смерти. Как и все братья и племянники Джованни. И пока ты настолько глупа, что считаешь Романа, Леви и Маркуса непобедимыми, они не смогут спасти тебя от этого, и им некого будет винить, кроме себя.

Я с трудом сглатываю и отвожу взгляд, не желая, чтобы она видела, насколько сильно ее слова задели во мне глубокий страх. Каждый день с этими парнями — игра на выживание, черт возьми, посмотрите на меня сейчас. Я гнию в камере их отца в пустыне рядом с мертвой женщиной. Я не переживу жизни хуже, чем эта. Одно дело — найти в себе силы убить отца, но жить так каждый день — это уже чересчур.

— Ты что, кон… — я оборвала себя, услышав характерные звуки того, что кто-то вошел в дверь над нами. Тяжелые шаги предупреждают нас, что это мужчина, и я мгновенно смотрю на Ариану, обнаруживая, что она нервничает так же, как и я.

Она поднимает палец, предупреждая меня держать рот на замке, пока мы напряженно прислушиваемся к звукам наверху, поскольку есть только одна причина, по которой кто-то мог здесь появиться.

— Где она? — требует голос.

Я напрягаюсь. В его тоне есть что-то знакомое, но я не могу определить, что именно. Судя по тому, как лицо Арианы приобретает призрачный оттенок белизны, она точно знает, кто это.

— Там, внизу, — отвечает один из наших тюремщиков.

Мои глаза остаются прикованными к Ариане, когда она смотрит на меня в ответ, в ее глазах читается ужас, когда она начинает качать головой.

— Это Джованни? — Спрашиваю я. И моя кровь холодеет с каждым шагом мужчины, ведущего его к двери в подвал.

— Нет, — бормочет она дрожащим от страха голосом, когда мы слышим, как его рука медленно поворачивает дверную ручке. Ее глаза расширяются, и, словно выходя из наполненного ужасом транса, она забирается подальше в камеру. — Притворись мертвой, — шепчет она.

— Что? — Я спрашиваю, уверенная, что неправильно ее расслышала. Какого хрена мне прикидываться мертвой, если сюда кто-то спускается? Как я вообще могу себя так защитить?

— Ради бога, просто… Хоть раз в своей жалкой жизни просто сделай то, о чем я прошу. Он здесь не ради тебя, — выплевывает она, когда дверь начинает открываться, и ее взгляд устремляется на верхнюю площадку лестницы. — Он хочет меня. Притворись. Мертвой.

Его тяжелый ботинок ударяется о верхнюю ступеньку, и страх сжимает мою грудь при виде того, как сильно она напугана этим человеком, и вопреки здравому смыслу я падаю всем телом на землю и молюсь тому, кто существует наверху, что из-за этого меня не убьют.

3

Я падаю на разлагающийся труп Фелисити, моя шея вывернута под неудобным углом, и я делаю все возможное, чтобы не вдохнуть ее запах. Ее волосы прижимаются к моей щеке, и сильный запах смерти бьет мне в нос. Слезы щиплют глаза, а сердце колотится от неизвестности.

Мне это совсем не нравится.

Звук тяжелых шагов по старой, шаткой лестнице наполняет камеры, каждый шаг отдается эхом в подвале с навязчивым грохотом. Я не могу справиться с необходимостью смотреть сквозь густые ресницы, не спуская глаз с Арианы. Если она действительно думала, что этот парень придет за ней, тогда какого черта она велела мне притвориться мертвой? Это ее способ защитить меня? Но это не может быть правдой. Всего несколько недель назад она сказала Лукасу Миллеру, где меня найти, и дала четкие инструкции, что я не должна выбраться оттуда живой, и Лукас был более чем готов подчиниться. Жаль, что он был полным идиотом. Если бы только она знала, как выбрать убийцу с мозгами, тогда, возможно, меня бы сейчас здесь не было.

Забавно, что у жизни есть свои жестокие способы превратить мою жизнь в полное дерьмо.

С лица Арианы исчезает всякий румянец, и она смотрит на спускающегося мужчину так, словно дьявол лично пригласил его. Лестница ведет вниз мимо моей камеры, так что все, что я вижу, — это его отвратительные дорогие туфли и черные костюмные брюки, которые становятся немного ближе с каждым шагом, который он делает. Хотя к тому времени, как он достигает половины пути, его руки болтаются вдоль тела, и я еще замечаю большие золотые кольца, украшающие его короткие, толстые пальцы.

Этот чувак определенно из мафии. В этом нет никаких сомнений. От него исходят флюиды Джованни, но… сверх того, как будто он пытается компенсировать что-то, чего ему не хватает, и, учитывая, где он находится, я могу гарантировать, что ему многого не хватает.

Ариана упирается ногами в землю и отталкивается, отползая все дальше и дальше, и буквально через несколько секунд ее спина прижимается к самому дальнему углу камеры. Мое сердце бешено колотится в груди. Ариана всегда была такой собранной, даже когда Маркус пригвоздил ее к двери ножом в руке, но эта женщина, которую я вижу в камере напротив, мне совершенно незнакома. Не нужно иметь большого ума, чтобы понять, что она уже подвергалась насилию со стороны этого человека.

Она оглядывается на меня, и впервые я боюсь за нее. Призрак в ее глазах выдает ее самые темные секреты, а едва заметное покачивание головой и отчаяние на ее лице предупреждают меня, что то, что должно произойти, должно остаться в пределах этой камеры.

Сделав еще три шага, мужчина спускается в подвал, и я вижу его таким, какой он есть, — невысоким, коренастым, эгоистичным мудаком, который думает, что мир должен ему киску и уважение, только это две вещи, которые он не может получить, не заплатив за них.

Он немедленно начинает сканировать камеры, и я закрываю глаза ровно настолько, чтобы смотреть сквозь свои длинные ресницы, продолжая хитрую уловку. Я замираю, и сосредотачиваюсь на том, чтобы делать неглубокие вдохи и задерживать их как можно дольше, полная решимости не позволять своей груди подниматься и опускаться и доставить мне всевозможные неприятности. Мне просто повезло бы погибнуть из-за того, что мне нужен кислород.

Мужчина поворачивается в сторону, противоположную камере Арианы, и направляется ко мне, и когда он подходит ближе и встает под свисающую флуоресцентную лампу, я поражаюсь знакомому лицу… только оно немного другое.

Более низкая, молодая и менее привлекательная версия Джованни стоит передо мной, его пристальный взгляд прищурен к моему телу, пока он пытается определить, что, черт возьми, здесь произошло.

Это явно один из его четырех братьев, но невозможно сказать, который именно. Я никогда не испытывала удовольствия от встречи с кем-либо из них и никогда не собиралась. Я предполагаю, что они такие же, как Джованни, только хуже, поскольку им есть что доказывать, чтобы соответствовать огромной тени, которую отбросил на них их старший брат.