Я смотрю на него, разинув рот, гнев бурлит глубоко в моем животе, когда потребность броситься за этим ублюдком и выколоть ему глаза пронзает меня, как горячая кислота. Только у меня нет возможности даже поныть по этому поводу, прежде чем злая усмешка появляется на губах Романа.

— Ну, будь я проклят, — говорит он, в его тоне слышится веселье, пока он смотрит на дверь. — Этот мудак все-таки нашел свои яйца.

Я хмурюсь, когда поворачиваюсь, чтобы посмотреть на дверь, и вижу Луи, стоящего на пороге, одна рука на пояснице его жены, другая тянется за напитком. Он не утруждает себя тем, чтобы передать напиток и своей жене, и когда он шагает вглубь комнаты, я чувствую, как в воздухе сгущается тошнотворное напряжение.

— Это нехорошо.

— Не-а, — смеется Маркус, наблюдая за тем, как оставшиеся четверо сыновей Виктора, кажется, останавливаются и наблюдают за ним, как ястребы, их руки медленно тянутся к оружию, в то время как каждый гость в комнате осторожно отходит в сторону, решив не стать побочным ущербом, если все обернется некрасиво. — Это то, что я называю развлечением.

Я закатываю глаза и внимательно наблюдаю. Виктор был убит всего несколько ночей назад, и из тихих перешептываний, которые я слышала всю ночь, все указывают на Луи, предполагая, что это была расплата за убийство его единственного сына, и, черт возьми, его крепко сжатая челюсть доказывает это. Если бы только эти ублюдки знали, что кровь Антонио и Виктора на наших руках… Черт возьми, технически кровь Роналду тоже. Хотя не мы нажали на курок. Хотя, надо отдать должное Луи, он вел себя сдержано. Он был хладнокровен, спокоен и собран, выжидая удобного момента. Хотя я уверена, что он расстроен из-за того, что кто-то другой добрался до Виктора раньше, чем у него появился шанс.

— Ты думаешь, что-то должно произойти? — Спрашиваю я, переводя взгляд с одного конца комнаты на другой, внимательно наблюдая за оставшимися сыновьями Виктора.

Леви пожимает плечами.

— Трудно сказать, — говорит он. — Луи смертоносен. Он даже нас переплюнет, но было бы глупо делать что-то здесь, при таком количестве свидетелей. Все знают, что в конце концов они придут за ним, но проливать кровь на семейном мероприятии — дурной тон.

Я усмехаюсь.

— Не думала, что у вас, ребята, есть мораль. Это мило.

Роман бросает на меня суровый взгляд, и я не сомневаюсь, что позже на меня накинутся за то, что я назвала милыми что-то, что имеет к ним отношение.

— Хочешь увидеть что-то милое? — говорит он мне, хватая то, что осталось от напитка Леви со стола, и опрокидывая в себя. — Я покажу тебе что-то чертовски мило.

Я хмурюсь, и наблюдаю, как Роман поворачивается спиной и направляется в верхнюю часть зала, где играет живая группа. Увидев приближающегося Романа, они откладывают свои инструменты и предоставляют ему слово.

— Ах, черт, — бормочет Маркус. — Итак, мы делаем это сейчас.

Роман встает впереди и в центре, но поскольку внимание гостей все еще сосредоточено на ожидании перестрелки между сыновьями Виктора и Луи, Роман достает свой собственный пистолет и делает два идеальных выстрела. Одна пуля пролетает мимо жены Луи и разбивает бокал в его руке, а вторая проносится прямо над головой Филиппа, заставляя его жену упасть на пол и закричать до потери пульса, а двух его маленьких дочерей превратиться в рыдающих детей на полу рядом со своей матерью.

Все взгляды устремляются на Романа, в то время как мой взгляд задерживается на Филиппе. Его следовало убить во время нашего небольшого визита на днях. Он мерзкий человек, и ему следует предложить самый жестокий конец, который я бы с радостью устроила. Он абсолютно ничего не дал нам в наших поисках Джованни, хотя часть меня верит, что он действительно ничего не знал. Но то, что он нам рассказал, вызвало волну тошноты и ужаса по моим венам — Джованни набирает армию, чтобы силой пробиться обратно, или, по крайней мере, так слышал Филипп, и если это правда… черт. Сама мысль об этом преследовала меня ночь за ночью, но я доверяю ребятам. Если бы они не думали, что смогут справиться с этим, они бы приняли необходимые меры.

Глубокий, раскатистый голос Романа наполняет воздух, и мой взгляд возвращается к нему. Он стоит во весь рост, и взгляды всех мужчин, женщин и детей в комнате устремлены на него. Половина из них смотрит на него с уважением, зная, что он лидер среди мужчин, в то время как другие наблюдают за ним со страхом, обеспокоенные тем, почему именно он здесь обращается к семье, а не его отец.

— Мои братья и сестры, — говорит он, широко разводя руки в приветственном жесте. — Добро пожаловать в наш дом. Мои братья и я должным образом приветствуем вас на ежегодном Семейном балу ДеАнджелисов. Для меня большая честь принимать вас у себя, и еще большая честь предстать перед таким впечатляющим зрелищем крови.

Зал аплодирует, и я наблюдаю, как глаза Романа темнеют от зловещего возбуждения, ему нравится, как толпа поглощает его дерьмо.

— Я должен поблагодарить вас всех за то, что вы приехали сюда. Мы все скорбим по Виктору ДеАнджелису. Его смерть, как и других, опечалила наши сердца, но я верю, что он хотел бы, чтобы сегодняшний вечер продолжался. Поэтому именно в его честь мы сегодня празднуем.

Комната снова взрывается, и я не упускаю из виду, как взгляд Романа быстро возвращается ко мне, словно подтверждая какую-то воображаемую точку зрения. Он поворачивается обратно к своей толпе и протягивает руки, усаживая всех на место, а на его лице появляется страдальческое выражение.

— Однако, — продолжает он. — Известие о безвременной кончине Виктора — не единственное горе, которым я должен поделиться с вами сегодня вечером.

В зале воцаряется тишина, и, словно предчувствуя, что сейчас произойдет нечто грандиозное, по залу распространяется густое напряжение, от которого у меня по спине бегут мурашки.

— Я уверен, что к настоящему времени вы все заметили отсутствие нашего отца сегодня вечером вместе с его новой женой Арианой. Мой отец — сложный человек, а его жена всего лишь шлюха, которая живет за счет желания предать тех, кто ее окружает. Мои братья и я слишком много лет страдали от рук нашего отца, и я чувствую, что мой долг поделиться с вами тем, что с этого момента трое мужчин, которых вы все так много лет боялись, официально унаследовали наше законное положение во главе этой семьи. Джованни ДеАнджелис больше не правит вами… — говорит он, наблюдая за ужасом, потрясением и страхом, отражающимися на лицах мужчин, женщин и детей в толпе. — Мы правим.

23

Три. Два. Один.

Громкие голоса раздаются из каждого угла бального зала, пока Роман стоит перед ними, ведя себя так, словно это не он только что сбросил самую большую бомбу, которая когда-либо существовала. Потому что это обстоятельство повлияет не только на людей в этой комнате, оно потрясет весь гребаный мир. Черт возьми, уже всем насрать на напряженность между сыновьями Виктора и Луи. Это дерьмо — старые новости по сравнению с этим.

Высокий мужчина, маячащий в тени зала, выходит и проталкивается сквозь толпу, глядя на Романа, в то время как люди вокруг нас настороженно наблюдают за Леви и Маркусом.

— Ты хочешь сказать, что ты и твои больные братья убили главу нашей семьи? — требует мужчина, его голос перекрывает все вздохи ужаса.

— Нет, — говорит Роман, и люди в комнате быстро затыкаются, чтобы не пропустить то, что будет сказано. — Мой отец вполне здоров и останется таким, если это имеет какое-то отношение к делу. Уверен, многие из вас видели, как он трусит в нашем присутствии. Мой отец слаб и официально потерял контроль. Джованни ДеАнджелис предал вас всех. Он похитил моего новорожденного сына и сбежал, и я призываю всех, кто может знать о его местонахождении, заявить о себе, иначе вы пострадаете от тех же последствий, что и он.

— Ты и твои братья — дети, — выплевывает мужчина. — Что, черт возьми, вы знаете о том, как руководить этой семьей? Вы превратите нас в посмешище. Под вашим командованием на нас всех наденут наручники и посадят в тюрьму.