Роман выпрямляется рядом со мной при мысли о жестоком убийстве этого человека.

— Я ни хрена не скажу, — выплевывает охранник, отшатываясь от Маркуса, когда тот приближается еще на дюйм.

— Вот дурак, — смеется Маркус. — Ты так боишься нашего отца или по глупости веришь, что обязан быть ему верным?

Охранник сжимает челюсть и старательно смотрит в другой конец комнаты, избегая зрительного контакта, и его ответ предельно ясен. Этот мужчина — маленькая сучка без характера и абсолютно без признаков наличия яиц. Черт возьми, у Шейн яйца больше, чем у этого парня.

Роман подходит ближе, засовывает руку в карман и нащупывает длинную острую булавку, которую, как я знаю, он там прячет. Он смотрит вниз на жалкое подобие человека, испытывая лишь отвращение.

— Ты идиот, что боишься нашего отца больше, чем нас. Ты не обязан быть ему верным. В конце концов, он знает, что ты здесь, и оставил тебя умирать. Он не придет для того, чтобы спасти тебя. Ничто не помешает нам покончить с твоей жизнью сегодня вечером, так что отнесись к этому с умом. Расскажи нам то, что нам нужно знать, и ты быстро умрешь, в противном случае ты на горьком опыте убедишься, что все те истории, все те перешептывания, которые ты всегда слышал о нас, — правда.

Охранник с трудом сглатывает, но его дерзкая, упрямая натура держит рот на замке.

Роман вытаскивает из кармана длинный металлический штырь, и я делаю шаг в сторону.

— Я собираюсь спросить тебя еще раз, — предупреждает Роман ядовитым тоном. — Где Джованни держит Шейн Мариано?

Охранник вызывающе вздергивает подбородок, и на его губах растягивается злая усмешка.

— Твой рот, несомненно, хорошо бы смотрелся, на моем члене.

Аааа, черт. Нас ждет долгая ночь.

Роман смеется, и от этого звука у меня по спине пробегают мурашки.

— Если ты хотел отсосать мне, все, что тебе нужно было сделать, это попросить.

Охранник напрягается, и Маркус склоняется над ним, сжимая руки на запястьях парня, удерживая его неподвижно, когда Роман встает прямо перед ним. Я напрягаюсь, каждый момент драматизма Романа добавляет еще одну секунду, прежде чем я смогу наконец добраться до своей девушки.

Охранник опускает взгляд, полагая, что Роман сейчас выхватит свой член и заставит его проглотить его, но он никогда этого не сделает. За эти годы Роман засовывал свой член в самые сомнительные места, но он никогда бы не рискнул, чтобы его откусили вот так. Хотя, если это вызовет волну паники в жилах охранника, то я только за. Кроме того, Роман не стал бы портить жизнь Шейн, отдавая этому парню то, что так явно принадлежит ей несмотря на то, что они оба это отрицают. У Романа чертовски серьезный стояк на эту девушку, и это становится очевидным, когда он берет указательный палец охранника и вдавливает острие булавки чуть ниже ногтя.

Охранник дергается, пытаясь освободиться от захвата Маркуса и Романа, но он в ловушке, а сломанные ребра и пробитое легкое делают его усилия смехотворными.

— Скажи нам, где он ее держит, — бормочу я, мой голос мрачен и полон смертельного обещания уничтожить его.

Роман выжидает, а когда тот отказывается отвечать, нажимает на булавку, пронзая кончик пальца и проталкивая ее глубоко под поверхность. Булавка царапает кость, и я с болезненным удовлетворением наблюдаю, как она движется под кожей.

Охранник рычит, из его глаз текут слезы, а Маркус смеется ему в ухо. Но я не могу отвести глаз. Мое сердце бешено колотится, болезненное чувство пытки наполняет мои вены вызывающей привыкание силой. Булавка вонзается прямо в костяшку пальца охранника, и я улыбаюсь, зная, что одно быстрое движение Романа — и булавка пронзит его плоть, оторвав весь ноготь, и заставит его разлететься по комнате. Держу пари, он даже сможет попасть этим маленьким ублюдком в дальнюю стену.

Черт, это, должно быть, больно. Я видел плохую сторону моего старшего брата больше раз, чем могу сосчитать, но я никогда не выводил его из себя настолько, чтобы он попробовал это дерьмо на мне. Хотя он бы этого не сделал. Кровь гуще воды, и, несмотря ни на что, мы прикрываем друг друга.

Охранник вопит, слабея с каждой секундой, и Роман отпускает булавку, оставляя ее торчащей из пальца.

— Что это будет? — спрашивает он. — Все еще будешь держать язык за зубами или твой язычок собирается разжаться?

Охранник отводит взгляд, и Роман смеется, прежде чем согнуть пальцы и осторожно щелкнуть по концу булавки, посылая обжигающую волну боли по пальцу парня. Я не могу сдержать ухмылку, которая растягивает мои губы. Роман всегда мог пытать так, как мы с Маркусом просто не умеем. Маркус необузданный и легко увлекается. В ту секунду, когда он видит хоть немного брызг крови, его уже не остановить. Он должен украсить ею всю гребаную комнату. А я? Я люблю, когда мои убийства просты. Вплоть до того, что мне не нужно потом убирать за собой, хотя, если преступление требует сурового наказания, то я более чем счастлив подыграть.

Однако Роману нравится, когда его жертвы молят о пощаде, и он верит, что если они до сих пор не проклинают его имя в аду и не заставляют мертвых бояться его, то он недостаточно хорошо справился со своей работой.

Зная, что парень не собирается говорить, Роман снова лезет в карман и вытаскивает вторую булавку. Я закатываю глаза. Если первая булавка не заставила его говорить, то и вторая не сработает. Этот чисто для развлечения.

Роман встает прямо между колен парня и наклоняется, чтобы встретиться с ним взглядом, прежде чем дотянуться до пряжки его ремня. Не произнося ни слова, Роман снимает с мужчины ремень и стягивает джинсы до колен. Он смотрит на маленький отросток, прижатый к его правому бедру, и его лицо искажается от отвращения. Роман протягивает булавку между ними, давая охраннику возможность рассмотреть ее крупным планом, позволяя ему увидеть, насколько она толстая, длинная и острая на самом деле.

— Ты когда-нибудь играл в "Прищеми хвост ослу"? — Роман размышляет, когда глаза парня расширяются от ужаса. — Наша версия немного отличается. Впрочем, она не менее забавна.

— Ничего страшного, — шепчет Маркус ему на ухо. — Все равно не похоже, что ты сможешь использовать его после этого.

Охранник всхлипывает, его брови хмурятся от страха, когда Роман наклоняется и берет в руку вялый член парня. Я вздрагиваю, как никогда счастливый от того, что Роман вытянул короткую соломинку в этой игре. Я не могу сказать, что завидую ему прямо сейчас, хотя, зная Романа, он не обращает внимания на то, что у него в руке член другого мужчины, и уже получает удовольствие от страха, который он вызывает.

Что я могу сказать? Роман, возможно, самый осторожный и собранный из нас троих, но он так же болен, как и Маркус.

Кончик булавки прижимается к кончику его члена, и Роман ухмыляется, прежде чем медленно поднять взгляд, чтобы встретиться с глазами охранника. Он потеет, понимая, что это значит для него, хотя это и не имеет значения. Единственный способ покинуть этот склад — это в мешке для трупов.

Он качает головой, умоляя моего старшего брата избавить его от мучений, но Роман не из тех, кто улавливает тонкие намеки.

— Пожалуйста, — всхлипывает он, слезы наполняют его налитые кровью глаза. — Нет. Пожалуйста. Нет.

Роман выгибает бровь, и пока Маркус удерживает его, он засовывает острый кончик булавки в маленькое отверстие на головке его члена. Охранник кричит, его леденящий кровь голос эхом разносится по пустому складу.

— СТОЙТЕ! ОСТАНОВИТЕСЬ. Пожалуйста. Я сделаю все, что угодно.

Роман не останавливается. Он уже знает, чего мы хотим.

Рука Маркуса ложится ему на горло, а мои пальцы сжимают нож, лежащий на стойке позади меня, бейсбольная бита давно забыта. Маркус откидывает его голову назад, встречаясь с его испуганными глазами, когда Роман глубже втыкает булавку в его причиндалы.

— ГДЕ ОНА, ЧЕРТ ВОЗЬМИ? — Маркус рычит.

Охранник плачет.

— Я… Я не знаю, — говорит он, по его лицу текут слезы. — Я слышал только слухи.