Там Анна спросила адрес ближайшего частного пансиона или гостиницы – разумеется, из тех, что дороже и приличнее. От многочисленных советов и объяснений у нее закружилась голова. А, может, все дело в усталости? Пересечь страну в считанные дни – это вам не шуточки.

Выйдя из кафе, она махнула рукой — и такси мгновенно подъехало. Но через пять минут шофер увез кого-то другого, громко ругаясь на обманувшую его дамочку. «Нельзя быть такой дурой и раззявой!» Оказывается, в милом, уютном кафе у Анны срезали сумочку. Денег нет? Зато ноги есть, иди себе помалехоньку... к утру и придешь, засмеялся другой таксист.

И теперь Анна шла, шла, шла — но обещанной гостиницы или пансиона по-прежнему не было и в помине. Ах, она явно свернула куда-то не туда — забыла услышанное либо не так его поняла... бог весть. Сама она легко путалась и потом блуждала в любом городе — порой, даже в родном. Зайдешь на другую, незнакомую улицу, поблуждаешь задумчиво сквозь подворотни, мимо сдвоенных или строенных домов и многочисленных мостов и полуразрушенных задолго до твоего рождения каменных лестниц — и чувствуешь себя, будто за границей. Был город свой — стал чужой. Топографический кретинизм — кажется, так это называется. Ужасно грубо и неделикатно по отношению к его обладателям, думала Анна, но ждать деликатности и соблюдения этикета от этих умников... что может быть глупее? Утешала мысль, что ни одного из них, кем бы они себя не мнили, ее слуги не пустили бы дальше ворот. Анна вздохнула.

...Дома стали попадаться жилые, но сплошь обшарпанные, хмурые — старичье старичьем. Их окружали полутораметровые, разлапистые лопухи. Тротуар был выщербленным, а местами — полностью разбитым, из-за чего Анна то и дело спотыкалась. Раза три она едва не упала, самым позорнейшим образом.

Потом дорога вновь раздвоилась. Анна перевела дух и задумалась. Куда свернуть? Влево или вправо? Впереди белела каменная изгородь, щедро увитая розами. Внезапно Анне померещилось, что это не пышные цветы и тугие бутоны, а человеческие лица. Она зажмурилась, помотала головой - и жуткое видение пропало.

Анна поставила чемодан ребром и только присела на него...

... как из темноты вынырнули три женских фигуры. Цыганки. Кряжистая старуха, молодая красавица и девочка лет десяти. Они появились так внезапно, что Анна даже испугаться и охнуть не успела. Вынырнули и закружились вокруг ошеломленной девушки. «Не ходи туда, алмазная моя, бриллиантовая», сказала первая, «беда тебе будет». «Не ходи туда, Христом богом тебя прошу», сказала вторая. «Не ходи, не ходи, не ходи! Не надо...», заплакала третья.

— Не ходи туда, красавица. Недоброе там. Молодая ты, глупая. Знаю-знаю, что скажешь: образованная, мол. Скажешь: книжек много прочла. Да не те книжки ты читала. Ой, не те!

Молодая цыганка прищурилась, а старуха и девочка согласно закивали.

— Да в чем дело?

— Не ходи туда, заклинаю! Как сестру прошу — сестру любимую, родную. Не ходи, не надо. Верь нам, верь — и не пожалеешь, не прогадаешь.

Сказали так — и пропали. Только юбки мелькнули, будто огненные сполохи.

Анна стояла, ничего не понимая, оглядываясь по сторонам. Чемодан грустил у ее ног. «Какие странные цыганки... Куда они подевались? Напустили туману, да сами в нем и растаяли. Будто испарились... Очень, очень странные».

Анна подхватила поклажу, вздохнула — и пошла дальше. Мало ли что привидится усталой, запыленной и ужасно голодной девушке. Как привиделось, так и развиделось. Вот и хорошо, подумала Анна.

Чем дольше она шла, тем громче звучали в ее голове две мысли. Хорошая и плохая. Первая: «Господибожемой, какое счастье — я скоро увижу и обниму своего брата!» И вторая: «Какого черта я надела новые туфли... да еще на таких каблуках?!»

Дорога тем временем становилась все хуже — асфальт в трещинах и выбоинах, полных песка, воды и всякой дряни. Чего там только не было: пустые сигаретные пачки, окурки, мятые автобусные билеты, обрывки газет и книжные страницы, фантики от конфет, рекламные буклеты, ржавые винтики и гайки, яблочные огрызки, изломанные чьей-то злой рукой пустые спичечные коробки, линялые тряпки — и плевки, плевки, плевки. Анна брезгливо поморщилась. Смотреть и то противно! Но делать нечего, надо идти.

Внезапно Анна остановилась, как вкопанная. Господи, она же ошиблась! Свернула не туда! Вместо роскошных особняков и пышных, ухоженных садов — мраморные статуи, ажурные кованые ворота и фонари, прелестные дома в их глубине, белоснежные каменные дорожки и, конечно, розы, очень много роз! — вместо всей этой красоты и благодати вокруг нее тянулись жуткие окраины. Слева пустырь с темными силуэтами фабричных корпусов — явно старых и давно заброшенных, с трубами, подпирающими хмурое небо. Справа теснились, жались друг к другу неказистые домишки. Да что там — откровенно жалкие! Свет не горел ни в одном из окошек. Никогда в жизни Анна не видела подобного запустения и убожества, такой неприкрытой, неприкаянной, такой угрюмой... даже не бедности — нищеты. Фу, гадость какая, подумала девушка, отводя взгляд.

Цветов здесь не росло: по обе стороны асфальтовой дороги высились бурьян и совершенно чудовищные, едва ли не в рост человека, разлапистые лопухи. Фонари не добавляли ни уюта, ни защищенности. В их мертвенно-белом свете мир выглядел еще страшней и неприютней. В придорожных кустах кто-то шуршал и копошился, бегал туда-сюда, сюда-туда...

Анна вздрогнула. Кто там? Кто это, кто?! Над ее головой проскользнули три маленьких темных силуэта, а над ее ухом раздался тонкий, жалобный писк. «Нетопыри... о, Господи, спаси и помилуй! Куда же я забрела?» Какие-то нескончаемые декорации к фильму ужасов, брр! И фонари тут есть — о, да! — но чаще разбитые, а те, что светят — не разгоняют тьму, а как будто наоборот, еще сильнее сгущают. Поразительно! В этом кроется какая-то зловещая тайна, думала Анна.

Будь рядом с ней брат — он бы непременно посмеялся над ее страхами, мол, ерунда это — не бойся, не дрожи! И при виде черной кошки, перебежавшей его сестре дорогу — только усмехнулся бы. Обнял бы ее покрепче, погладил по голове — как в детстве — и сказал: все чушь и бредни злых старух, а у тебя, сестренка, все будет хорошо. Иначе — просто невозможно. Я ведь так тебя люблю...

Она вспомнила это, приободрилась, улыбнулась и зашагала веселей. Пейзаж вокруг по-прежнему оставался мрачным, тоскливым и каким-то («Господи, спаси!») кладбищенски-безнадежным. Запоздалых — подгулявших в воскресный вечерок — прохожих ей не попадалось. Ни одиноких, ни в компании. Ни дежурных полицейских патрулей. Да что там!.. даже бродячих собак — и тех не было. Луна, нетопыри да черные кошки — вот кто ее спутники сегодня. Малосимпатичная компания, думала Анна. Но другой — увы! — здесь не было.

Чем дальше она продвигалась, тем страшней и безысходней становились «декорации». Но Анна продолжала идти — из чистого упрямства и глупой надежды: а вдруг эти скверные виды, наконец, сменятся на те, которые она ждала. Как по-волшебству! «Господи, помоги мне! И ты, святая Клара, и ты, святой Фома! Помогите мне в моем пути, сберегите меня и охраните! Умоляю вас, пожалуйста... о, пожалуйста!» Она молитвенно сложила руки, глядя в небеса. Возвращаться назад — о, нет! Нет-нет-нет! На это не хватало ни сил, ни терпения... да и попросту не хотелось. И еще этот чертов сломанный каблук! Она заблудилась? Подумаешь! Господь и святые помогут ей, она найдет приют и ночлег, ей подобающий. Непременно! вот-вот!.. осталось совсем немного — или много, что ж, пускай! Она дойдет, обязательно дойдет... но как же сыро, холодно и мрачно. Как гадко тут пахнет, фу!

Так Анна шла, то молясь вслух, то уговаривая себя. А потом — стала просто считать шаги. Так ей казалось легче, отвлекало от скверных мыслей, страхов и сомнений. И вскоре полная Луна перестала казаться сулящей одну только печаль, только зло и горе.

Анне вновь захотелось улыбаться.

И тут возник новый «мираж». Ажурная каменная изгородь, густо увитая розами. И светло-серый камень, и кипенно-белые цветы казались невесомыми. Анна бросила чемодан, развела руками цветочные плети и приникла к образовавшемуся отверстию.