— Что вы, мисс ди Сампайо! Допросы я в своем кабинете не провожу. Мы с вами сейчас просто беседуем. Жить в пансионе такой юной леди, наверное, грустно. У вас нет близких родственников в нашем городе или за его пределами?

Девушка напряглась, плотно сжала губы. И, наконец, произнесла, явно нехотя:

— Есть.

Фома выжидательно молчал, не сводя с нее глаз.

— Младшая сестра, Долорес ди Сампайо. И бабушка, миссис Флора Тирренс, — хмуро добавила девушка.

— «Сладкая Бабушка»? — от удивления господин комиссар едва не присвистнул.

Девушка взглянула на него с отвращением и промолчала.

— И вы ушли от нее — накануне… — он запнулся и посмотрел в лежащие перед ним бумаги, — …накануне второго совершеннолетия?

— Нет, после первого, господин комиссар. Получила паспорт и ушла.

— Похвальная самостоятельность, — улыбнулся Фома. — Наверное, ваша бабушка переживает за вас.

Молчание.

— Наверное, боится за вас — юную беззащитную девушку так легко обидеть.

Молчание.

— Ведь у самого добродетельного человека, добропорядочного гражданина бывают… если не враги, так недруги. Некоторые из них даже строчат препакостнейшие анонимки.

Молчание.

— Представляю, как расстроилась бы ваша бабушка, миссис Флора Тирренс, узнав — на ее любимую старшую внучку поступила анонимка.

Фома раскрыл папку и достал мятый, серый конверт. Нарочито медленно вынул из него свернутый вдвое листок, убедился: да, тот самый — и, наконец, подвинул к девушке. — Гляньте, гляньте!

Мерседес ди Сампайо взяла криво и коряво исписанный листок и внимательно пробежала его глазами. А потом — бросила на стол. Гадость какая, мерзость — как будто говорило ее лицо. Оно сильно побледнело, казалось, девушка вот-вот упадет в обморок.

— Как вы думаете, мисс ди Сампайо, кто мог написать — такое?

Мерседес кусала губы. Держалась она до того прямо, как если бы проглотила стальной прут. На минуту, в кабинете установилась тишина. Оглушительная, неестественно звонкая. «Сейчас обязательно соврет», с огорчением понял Фома.

— Понятия не имею, господин комиссар, — ответила девушка.

— Какая жалость… Ну, может быть, еще вспомните. Потом.

— Сомневаюсь. Вы приходили ко мне на работу, господин комиссар, теперь вызвали сюда. Какое я преступление совершила? И сколько лет мне светит, а?

— Нисколько. Потому что вас ни в чем не обвиняют. Необходимо кое-что уточнить, сверить информацию, только и всего! — развел руками господин комиссар. — Охранник с автостоянки «Райские кущи» утверждает, что видел вас там — в ночь с 12 на 13 июня. Он довольно подробно описал вашу внешность. Что скажете?

Мерседес громко фыркнула.

Хмурый Майкл Гизли не спускал с нее глаз. То есть он хотел бы смотреть в документы, на стол, дверь или куда угодно… однако взгляд его упрямо возвращался к Мерседес ди Сампайо. Не девушка — сжатая пружина из стали.

— Вы его хорошо приложили, мисс, но мозги парню все-таки не отшибло. И, на ваше счастье, претензий в «нанесение легких телесных повреждений» у него к вам нет. Не знаю, куда вы дели фонарь, это неважно. Ваших отпечатков на указанных им машинах и без того немало найдется, — сказал господин комиссар.

— Врет он, господин комиссар.

— Зачем ему врать?

Мерседес пожала худенькими плечами. Ну и что?

— Фантазия буйная у человека. Скучно ночами сидеть, вот и сочиняет. Или пива перебрал, вот и мерещится дурь.

— А давайте, мисс ди Сампайо, предположим, что ему не мерещится. И что вы были в ту ночь в «Райских кущах». Согласитесь, немного странное развлечение для юной особы — ночные прогулки по автостоянке, — продолжал Фома. — У меня большой опыт, однако подобное слышу в первый раз. А, может быть, вы там не просто… кхм, гуляли? Может быть, вы машинами любовались…

Глаза девушки, на мгновение, вспыхнули. Ну, точно сигнализация! Не соврал охранник, ни капли не соврал, подумал господин комиссар. И продолжил:

— … и не просто любовались, а выбирали, какую угнать. Это просто предположение! Фантазия, как вы говорите.

— Тоже мне, нашли угонщицу, — фыркнула Мерседес, исподлобья глядя на Фому. — У меня, господин комиссар, и прав-то нет. А до второго совершеннолетия, когда я смогла бы их получить — еще целый месяц. Я, что, на дуру похожа? Мне в тюрьму неохота.

— Туда всем неохота, мисс Сампайо, только работы у нас, полицейских, почему-то не убавляется. Этот вопрос я вам уже задавал, хочу его повторить. Где вы находились в ночь с 12 на 13 июня?

Девушка вскинула на него «бездонные, сапфировые» глаза.

— Я вам еще в магазине говорила, господин комиссар, и еще сто раз повторю. Дома была, читала, — отрывисто произнесла девушка. — Потом спать легла.

— Кто может это подтвердить?

— Моя квартирная хозяйка, миссис Броуди. Мы с ней слегка повздорили.

Господин комиссар испытующе уставился на Мерседес, та стойко выдержала взгляд.

— На предмет чего?

— У нее книжка в кресле валялась. «Поцелуй сквозь решетку», как графиня полюбила полицейского. Ну, я полистала. Слюни и сопли, натуральная срань. Ее оболгали, поэтому он ее арестовал, а потом — спас и каа-а-ак полюбил... Вы, говорю, умная женщина, а всякое дерьмо жуете. Миссис Броуди страшно обиделась.

Девушка вздохнула.

— Дура я, конечно. У нее жизнь не сахар, вот и… Так мне стыдно стало, так погано на душе… ну, извинилась.

— Что извинились — это правильно, остальное — проверим, — сказал Фома, пряча улыбку.

— А, вот еще! Меня и ваш «барбос», наверное, запомнил.

— Это вы о ком сейчас говорите?

Девушка потупилась.

— А там кто-то из ваших который вечер топчется. Пасет кого-то, наверное, дырку в асфальте уже протоптал. Пансион у миссис Броуди — крошечный, а на противоположной стороне — банк и аптека. Понимаете, господин комиссар?

Господин комиссар очень хорошо понимал. И даже слишком хорошо: надо же так опозориться — не самый опытный, а все-таки полицейский, должен быть осторожным. Практически, невидимым. А девчонка сопливая в два счета его «срисовала». Придется менять, вздохнул Фома.

— Я всегда молча им любуюсь, спокойной ночи ему желаю — тоже молча. А тут, со злости, в окно как заору: «Иди спать давай! И баба тебя заждалась! Пока-пока!» Он аж вздрогнул и на меня уставился. А в голове явно: «Спалили! Все пропало!» Мне второй раз за тот вечер стыдно стало. Человек же не виноват, что ему такая дурацкая работа досталась. Кому-то ж надо…

Она замолчала.

Фома, с интересом, смотрел на нее. Кто только не побывал в его кабинете за долгие годы, но таких, как сидящая перед ним девушка — нет, не попадалось.

— И что дальше было? — заинтригованно спросил он.

— Дальше? Воздушный поцелуй ему послала. Он усмехнулся, изобразил поклон и развел руками, и три пальца показал. Я не дура, поняла. Три часа ему тут еще Луной, бг-г, любоваться. Мысленно пожелала ему богатый улов.

— А потом?

— Закрыла окно и спать пошла. На часах было… — девушка на минуту задумалась. — Немного за полночь, минут двадцать первого. Теперь все.

— Два свидетеля — это хорошо, это надежно, — задумчиво произнес Фома. — Очень рад за вас, барышня. Потому как один свидетель…

— …не свидетель[i], — закончила фразу Мерседес.

Господин комиссар вновь задумчиво посмотрел на нее.

— Ладно, проверим. Давайте-ка ваш пропуск, сеньорита Сампайо. — И, подписав его, предупредил: — Из города пока никуда не уезжайте.

«Да за какой шиш?», мысленно усмехнулась девушка. А вслух произнесла:

— Обещаю.

Когда девушка закрыла за собой дверь кабинета, господина комиссара осенило: да ведь никакого «топтуна» возле пансиона «Под платаном» — и в помине нет. Соврала девчонка и глазом не моргнула, заморочила… а он купился! Кто умело соврал единожды — соврет и два, три, и еще сто раз. Может, у нее в роду цыгане были? Господин комиссар улыбнулся и покачал головой.

«Ничего, надо будет - очную ставку устроим. По времени сходится все - так может, пока охранник в отключке валялся, она покойничка и приволокла?» Но тут Фома вспомнил узкие, хрупкие запястья девушки, ее тонкие пальцы... Нет, не для нее задача. Кто-то мог ей помочь? Желающие, наверняка, найдутся. Жалко девчонку, влезла в скверное дело.»