— Темнишь… небось, из-под опеки удрала или от злого мужа… ну да хрен с тобой. Вон та дверь — в коридор и на лестницу. Дуй быстрей: наша хозяйка из конкурирующего с вами ведомства, — подмигнул он и захохотал.

Мерседес ценила людей с хорошим чувством юмора. И проницательных, да. Она, с радостью, поболтала бы еще…, но из окна донесся грохот. Черное Чудовище явно не собиралось упускать свою добычу. Бросив на бегу — «Спасибо!» — девушка опрометью бросилась вон.

… Пулей вылетела из подъезда — и чуть не закричала от радости. Прямо перед ней, метрах в десяти, была остановка, как раз в эту минуту пришел автобус — и несколько любителей поздних прогулок заходило в его чрево, ярко освещенное и согретое за день. Входные двери должны были вот-вот захлопнуться…, но Мерседес удалось запрыгнуть внутрь, к теплу и свету, к обычным людям, а не загонщикам. Она оказалась — пусть и временно! — но в безопасности, а Черное Чудовище — осталось там, снаружи. Две остановки… всего две остановки… и вот он, дом. Пансион «Под платаном». Она взлетит по лестнице, чмокнет в щеку миссис Броуди и, вместе с ней, сядет пить чай. А потом — закроется на все замки, и даже кресло… нет, комод!.. к двери придвинет. И, наконец, уснет. А за ночь преследователь забудет о ней, наверняка и навсегда. Хватит с нее и того чудовища, которое уже есть, с двумя ей никак не справиться. Ох, как же спать охота… только бы не заснуть прямо здесь… только бы не заснуть.

Перед глазами медленно поплыл туман, и дома, мимо которых они проезжали, почему-то стали качаться из стороны в сторону… деревья тоже качались, а некоторые (тут она зевнула) зачем-то перебегали дорогу, по одному или по двое, по трое… Не спать, не сметь! Мерседес закусила нижнюю губу и сильно ущипнула себя за руку. Сильно и очень больно. Зато глаза перестали слипаться. Правда, усталость по-прежнему давила ее камнем. Ничего, как-нибудь. Она сильная, она справится. И на асфальте, в подвале или на чердаке заброшенного дома, а то и, упаси Господи, в заросшей бурьяном канаве, спать сегодня не будет ни за что. Прошло то времечко!

— Улица Коронации, — буркнул шофер, и Мерседес, опомнившись, бросилась к распахнутым дверям.

…И вот она — заветная дверь пансиона. Мерседес улыбнулась: наконец, наконец-то! Бедная миссис Броуди, наверное, вся уже извелась. Вон, все окна темные, одно ее светится. Как приятно знать, что тебя кто-то ждет, и этот кто-то — очень хороший. Умный, добрый и вообще.

— Ку-ку! — громовым басом произнесли за ее спиной.

Она резко обернулась и чуть не заорала: перед ней стояло Черное Чудовище, и тень его накрывала Мерседес полностью, с головой. Догнал, догнал, сволочь! Гад, гад, гад! Предугадывая желания девушки проскочить в дом, он опередил ее — как-то незаметно, молниеносно закрыв собой весь дверной проем. А сейчас он ее схватит и убьет… даже ножа, удавки или кастета не понадобится. Вон кулачищи какие — такими только железо гнуть или чьи-то шеи ломать.

Мерседес ужом вывернулась из кольца протянутых рук и, перебежав газон, залезла на старый платан. Каждое движение давалось ей с неимоверным трудом, к ногам будто привязали чугунные гири, а сердце едва не выскакивало из груди. Конечно, можно было заорать: и миссис Броуди вызовет полицию. Но пока приедут, он ее точно убьет, а потом и до миссис Броуди доберется. Нет уж. И она лезла все выше и выше, пока не добралась до развилки. Зацепившись руками за одну из ветвей потолще, помощнее, девушка затихла. Выдохнула…, а потом осторожно выглянула из гущи ветвей.

Фигурный фонарь над входной дверью освещал асфальт, местами разбитый, и двух каменных львов, с обшарпанными носами и гривами. Черное Чудовище — наглое, быстрое и опасное, будто испарилось. Или втянулось в черноту поздних сумерек, из которой так же внезапно и появилось. Мерседес потерла глаза свободной рукой. Может, ей мерещится эта пустота, свободная от кошмарного загонщика? Нет, не мерещится. Хо-ро-охх! -шо.

— Ты, что, там и спать собралась? — послышался снизу грустный и даже немного жалобный бас. — Свалишься же нафиг, покалечишься. Я же тебя поймать не успею.

И тихо добавил: — Дура.

Но Мерседес услышала его и рявкнула:

— А ты убийца! И не заговаривай мне зубы, все равно не поверю.

Ответом был громовой смех.

— Вот так меня еще ни разу не называли! Полицейский я. Правда, еще стажер. Во, глянь, — он раскрыл удостоверение и повернул его к свету.

Мерседес осторожно высунула голову из гущи ветвей, прищурилась и медленно, очень старательно, прочла вслух:

— Майкл Гизли. Хотела бы сказать: «очень приятно», но язык что-то не поворачивается. Сегодня вечером как-то не до этикета.

— Да и пофиг. Я понимаю, ноги у тебя длинные, че б не бегать, — философски произнес Гизли. — Вопрос: зачем?

— Дурацкий вопрос! Испугалась, — фыркнула девушка.

— Меня?!

— Тебя! Ты на себя в зеркало давно смотрел?

— Три дня назад, — буркнул Гизли. — Че там долго рассматривать.

— В карманное, что ли? Бг-г! В нормальное глянь — натуральный громила из подворотни, бандит. Я и…

Гизли вздохнул.

— Ты и… угу. Слезай, давай. Не бойся.

Девушка засмеялась.

— А мне тут, наверху, больше нравится. Тут как-то надежнее.

— Щас залезу и стащу.

— Тебя выдержать — нужен дуб. Столетний. Тебя даже этот платан — и тот не выдержит.

— Слезай, говорю!

Из листвы показалась тонкая девичья рука и пальцы, сложенные в маленький, изящный кукиш. Исчезла она так быстро же, как и показалась, и Гизли («черт побери!!!») не успел ее схватить.

— Пока-пока!

Девушка переползла по стволу на ветку, что упиралась в окно второго этажа. Медленно, осторожно. Балансируя и, время от времени, ойкая.

Майкл Гизли следил за ней и злился: «Разобьется же, дура! Вот дура же идиотская!»

А «дура идиотская», наконец-то, добралась до своей цели, ловко подтянулась — и спрыгнула внутрь… и, послав громиле-стажеру воздушный поцелуй, захлопнула окно.

«Издевается, зараза, ну-ну! Мы еще посмотрим, кто кого!» А потом к нему пришла мысль, которая Майклу Гизли сильно не понравилась. Скверная мысль, мрачная — как ты ее ни крути, ни верти: с такими способностями и, черт их подери, наклонностями девчонке прямая дорога либо в синема — там каскадеры всегда нужны (и когда-нибудь она нафиг убьется), либо в цирк (еще «веселей!»), либо… в «форточники»… потом арест, полицейский изолятор, суд, тюрьма. Черт, черт, черт же подери!!! Почему он из-за нее так переживает — громила-стажер еще не до конца понимал. Или не хотел себе признаваться.

Майкл Гизли хмыкнул, отогнал нехорошую мысль, как назойливого комара, и распахнул дверь пансиона. Внутри было полутемно, только на стойке дежурной светилась лампа под старинным, обшарпанным абажуром. Дежурная оторвалась от растрепанного томика и, в ужасе, уставилась на незваного гостя. Принесли черти на ночь глядя такое чудовище — натуральный громила, наверняка, грабитель или вообще, бандит, убийца… Господи, спаси и помилуй! Ночь уже на дворе, пока это полиция приедет…ох! Нет, все-таки дежурить должен мужчина, а не она, пожилая и слабая женщина, да еще в бифокальных очках. И стукнуть она его ничем не сможет, если понадобится, потому как нету под рукой ничего.

— Полиция уже здесь, не переживайте, — добродушно пробасил «громила и бандит», развернув удостоверение. — У меня к вам просьба: передайте вот это мисс Сампайо.

— Х-хорошо, неп-п-пэременно, — сказала дежурная и протянула все еще дрожащую руку за повесткой. Нет, она знала, что в полицию берут кого повыше, покрепче да поздоровей, но чтобы такое вот чудовище двухметровое… натуральный медведь гризли… какое счастье, что она взяла в этот раз не триллер или детектив, а любовный роман. И так теперь, ох, до утра глаз не сомкнет, последние остатки сна — как рукой сняло или метлой смело. Господи, только б он не вернулся, громила этот полицейский, только бы не…

— Спокойной вам ночи! — с улыбкой, пробасил громила. — Сладких снов!

«Он еще издевается, негодяй», с обидой, подумала дежурная.