Под утренним солнцем дорожки сверкали леденцовым блеском. Весело и так соблазнительно. Анна прищурилась, чтобы как следует разглядеть — и ахнула от изумления и восторга. Дорожки были выложены мозаикой и для обычной смальты блестели как-то подозрительно весело и ярко. Анна поняла — здесь не галька и цветное стекло, а полудрагоценные камни и горный хрусталь. Разумеется, умело отшлифованный.
Девушке захотелось рассмотреть ту, что проходила прямо под окнами. Рукотворное диво цвета павлиньих перьев. Анна высунулась из окна по пояс — и едва не свалилась. Второй этаж, совсем невысоко... так утешала она себя, отлично понимая — сломать руку или ногу лучше и предпочтительнее, чем свернуть шею. Да, лучше. Но почему-то совсем не хочется. Пытаясь удержаться, Анна хваталась за стену домика, но пальцы ее предательски скользили и срывались. Наконец, она нащупала маленькую выпуклость — схватилась за нее, подтянулась и обеими руками, изо всех сил, вцепилась в подоконник. Так, что пальцам стало больно. Потом отклонилась, выдохнула и, со всего размаха, опустилась на пол. О том, чтобы встать, взять стул или добрести до кровати — то есть устроиться по-человечески — не было и мысли. Анну бил мелкий озноб, а ноги, ее длинные ноги, такие крепкие и сильные... ох, совсем не держали хозяйку. Сейчас-сейчас! Она немного посидит, придет в себя, ноги перестанут дрожать и превратятся из «желе» в нормальные человеческие конечности.
За все сокровища мира она сейчас не смогла бы выглянуть из окна. Нет-нет-нет, ни за что! Анна нахмурилась. Но что произошло? Почему она такая неловкая? Дома она сто раз высовывалась из окон и с гораздо большей высоты... да что там! Она бесстрашно выглядывала даже с чердака, а то и с крыши — правда, совсем плоской, зато с очень низенькими, местами выщербленными, краями. Дома она не боялась ничего, совсем ничего — и никогда! А здесь, сейчас... Что за странность? Будто скверный сон наяву...
В распахнутое настежь окно по-прежнему струился аромат роз. Сладкий, одурманивающий. Пели птицы и плыли облака.
Анна шумно выдохнула — и заставила себя подняться, пускай и медленно. Так же медленно сделала три шага к окну. Стараясь не смотреть вниз, Анна левой рукой крепко ухватилась за ставню, а правой — осторожно потрогала наружную стену. Открытие потрясло девушку. Стена домика оказалась сделана... из фарфора.
...Через полчаса она решилась выйти из комнаты. Смешно, право! Надо было приехать сюда, в этот город — и внезапно стать излишне чувствительной. Очень, очень смешно! Ладно, прогуляюсь по саду, всю чушь из головы и выдует. «Интересно, когда здесь подают завтрак? И где — в доме или в саду?», думала Анна.
БЛЯМММСС-БУММС!!!
Она вздрогнула.
Удар маленького ручного гонга прервал ее размышления. Возле увитой розами беседки, с умильной улыбочкой на пухлом лице, стояла миссис Тирренс. А за ее спиной — маячило нелепое существо с миниатюрным гонгом в правой ручище. Судя по одежде, оно было женского пола. Хотя больше всего существо напоминало телеграфный столб, по чьему-то капризу наряженный в пышный чепец с оборками и бантами, и форменное платье служанки из белого атласа — тоже в «пене» оборок и оборочек, бантов и бантиков, кружев и крохотных шелковых роз. Даже грубые черные туфли — и те не остались без бантов и розочек. Был телеграфный столб — а как нарядили, получился торт. Белоснежный сливочный крем, нежнейший бисквит и миндальное безе с цельными орешками.
БЛЯМС! БЛЯММС! БЛЯМС! БУМ-МСС!
«Господи, какое чучело!», скривилась Анна. Вчера вечером она, как следует, не разглядела странное существо и сейчас аж вздрогнула. «А ручищи-то... ох! Такими только чьи-то шеи сворачивать. Куриные или человеческие — неважно. Бррр!»
— Ну, все, Стрелиция! Хватит! — нахмурилась миссис Тирренс.
БЛЯМС-БУМС!
— Хватит, я сказала! Прекрати!
Миссис Тирренс обернулась и легонько стукнула по руке чудище в оборках. И то, наконец, послушалось хозяйку. Миссис Тирренс энергично замахала рукой, подзывая Анну.
— Деточка моя, завтрак готов и ждет. Думаю, что вам все-все-все понравится!
Она вновь расплылась в умильной улыбке. Внезапно Анне померещилось: вместо губ у старушки — две полоски розового крема. Жирного и приторно-сладкого. А вместо глаз — зеленые леденцы или же кругляши сладкого льда. Да и фигура хозяйки «пряничного домика», тучная и почти необъятная, напоминала взбитые сливки, так и норовящие вывалиться из миски. «И привидится же такое», вздрогнула девушка. «Надо срочно перекусить, сейчас же! И все будет нормально, будет хорошо... галлюцинации на пустой желудок — вот еще не хватало!»
И, уговаривая себя, что съест очень-очень много, а не как всегда... все, что предложат, то и съест — и плевать на происхождение, воспитание и «необходимые правила», и, с трудом сдерживая желание по-кошачьи облизнуться, Анна подошла к беседке.
Со стороны домика к ним приближалось еще одно существо — точная копия первого. И таких же неопределенно-средних лет. Разве что платье на нем было не белое, а розовое. Оно улыбалось и толкало перед собой столик на колесах со множеством загадочных баночек, скляночек и коробочек. Столик то и дело подскакивал на ходу, попадая на камни дорожки. И тогда коробочки шуршали, а баночки и скляночки позвякивали. Шур-шур-шур, дзынь-дзынь, бряк-звяк-бряк!
Анна усмехнулась про себя: не хватает еще скрипа столика-тележки.
Наконец, существо в розовых оборках и бантах подкатило к ним. Улыбнулось — показав редкие желтые зубы, и сделало книксен.
— Глория, радость моя! Все привезла?
Существо закивало — часто-часто: все, как и просили.
— Умница, деточка! — умилилась миссис Тирренс. — Доставай!
Она переключилась на гостью:
— Деточка моя. На будущее хочу предупредить: ответа от моих девочек не ждите. Немые обе, с рождения. И это хорошо весьма!
Анна удивленно вскинула брови.
— Не люблю, когда прислуга много болтает. Ненавижу сплетни. Эти же не смогут, даже если захотят, — хихикнула старушка. — Глориоза Великолепная и Стрелиция Королевская, Глори и Стрели, я их так называю. Свои-то, родные, имена у них заурядные, я бы даже сказала — препошлейшие.
— Они не против? — удивилась Анна.
— Деточка, да они просто счастливы! У меня тут все счастливы — каждый на свой лад, хи-хи-хи! А для таких, как они – это честь! Превеликая!
Ее многочисленные подбородки мелко затряслись.
— Правда, Глориоза боится чужих, особенно, мужчин, но это пустяки.
— Кто ее обидел?
— Господь Бог. А из людей — никто пока не успел. Просто она считает себя... тортом. Ах, только не смейтесь, деточка! Не надо! А не то Глори все поймет и обидится, она же не глухая.
Анна от изумления расхохоталась.
— Ой. Простите, я нечаянно! Простите!
— Я же вас просила... — грустно улыбнулась старуха. — Да, моя Глориоза — торт. Бисквитный, с орешками и ромом, обильно политый шоколадом, и, конечно же, с кремовыми розами. Правильно я говорю? — она повернулась к служанке, стоящей за ее спиной. Глориоза что-то промычала, закивала головой и показала три пальца.
— Ох, забыла совсем — торт же трехъярусный. Теперь все?
Глориоза-«торт» заулыбалась так, что стали видны розовые десны, и кивала, кивала, кивала.
— Я знаю, вы добрая деточка, только очень неосторожная, — продолжала миссис Тирренс. — Если вечером увидите Глори в компании с фляжкой рома, вы уж не смейтесь, промолчите... ладно? Если я правильно поняла: временами ром из нее куда-то испаряется. Бисквит сохнет, а это беда. Сухой бисквит без ромовой пропитки — просто дрянь, кому такой нужен? Вот Глори и пропитывается по-новой. Очень мудро, — подмигнула старуха.
«Мудрая Глори» вновь замычала, заулыбалась и безостановочно закивала головой. Шелковые розы, ленты и банты на ее чепце затрепыхались в такт.
Анне внезапно стало не по себе. В теплый майский полдень по ее спине побежала струйка холодного пота. Она посмотрела сначала на Стрелицию, потом — на «мудрую Глоричку». Они застыли позади кресла миссис Тирренс навытяжку, будто окаменев. Глаза обеих служанок были прозрачны и пусты — как стеклянные пуговицы.
