— Зачем? — сухо интересуется Лёша, все так же не сводя с меня странного взгляда. На дне васильковых радужек разгорается пламя. Злится. — Что он еще сказал? Может, предлагал сбежать с ним?

— Лёш!

— Он, видимо, на словах не понимает, — чувствую, как волны ярости расходятся от Егорова, обжигают кожу, будто микроскопическими разрядами тока. — Хорошо, — многозначительно обрывает он.

Ставит чемодан около двери и направляется в сторону выхода, игнорируя мою застывшую в безмолвном страхе фигуру. Успеваю схватить за рукав пиджака, прежде чем он успеет наделать глупостей.

— Кира, нет!

— Не надо, Лёш.

— Надо. Нужно было сделать это сразу.

— Почему же не сделал? — спрашиваю, боясь услышать ответ. Почему он его пощадил? Вряд ли во имя великой дружбы. — Почему оставил в живых?

— На то были причины, — безэмоционально отвечает альфа. Волчица рычит, привычно поджимая хвост. Чувствую, как он давит своей волей, но лишь сжимаю челюсти крепче, не желая подчиняться. — Кир, не надо. Ты все равно не сможешь, а я не хочу тебя заставлять.

— Тогда перестать давить на меня.

— Я не давлю. Оно… само. Прости, — Лёша смягчается, подходит ближе, заключая меня в объятия. — Кир, я оставил его в живых не потому, что ты мне безразлична, нет. Он заслужил смерти, просто возникли некоторые обстоятельства.

— Дай угадаю, — хмыкаю. Сила альфы ослабевает, и я могу мыслить уже яснее. В такие моменты меня раздражает моя омежья сущность. — В этом замешан твой отец?

Егоров хмуро кивает, чуть сильнее впивается пальцами в мою талию. Вздохнув, опускаю голову ему на грудь, слушаю размеренный ритм сердца. Кажется, он абсолютно спокоен, но я-то знаю, что это далеко не так. И опять его вездесущий отец! Что ему от нас нужно вообще? Неужели настолько оскорбился отказом единственного сына иметь с ним что-то общее? Или это какие-то волчьи войны, о существовании которых я не в курсе? В любом случае решаю, что должна рассказать Лёше все до последнего слова. Поэтому набираю в грудь побольше воздуха, чтобы начать, но альфа неожиданно перебивает:

— Бусинка, давай не сегодня. Я останусь, но, пожалуйста, отложим этот разговор до завтра? Ты наконец-то в моей квартире. Ты — моя Пара. И я не хочу начинать нашу совместную жизнь с препирательств и разговорах о твоем бывшем. Идет?

— Хорошо, — соглашаюсь. Мы обязательно все обсудим. Но он прав. Сейчас мы должны насладиться счастьем. — Так что ты хотел мне показать? — включаю режим игривой кошечки, помня, куда Егоров вел меня за секунду до начала неприятного разговора.

— Кровать, Бусинка, — шепчет на ухо Лёша, а потом ловко поднимает меня на руки и, осторожно приобняв, делает шаг в сторону спальни. — Ваше ложе, госпожа.

— Обалдеть! — восторженно пищу, когда в поле зрения попадает огромная кровать с легким нежно-голубым балдахином, словно переместившаяся сюда из XIV века. — Где ты нашел такое сокровище?

— Для моей королевы все, что угодно, — ведя носом по моей шее, отзывается Лёша, и я чувствую, как напрягаются его мышцы, поэтому не больно впиваюсь ногтями в плечи и издаю еле слышный, призывный стон. Поясница слегка гудит, но уже не так сильно, как это было вчера. Тем более я ужасно соскучилась по его рукам и губам. — Если ты не прекратишь, — шипит альфа мне в ухо, — то очень пожалеешь, что не остановила меня.

— Не прекращу, — обещающе отвечаю я, невесомо касаясь губами волевого подбородка. Прикусываю зубами, оставляя едва заметный след. — Накажешь меня?

— Не сомневайся, — рычит альфа, но, помня о моих синяках, бережно укладывает на кровать и только потом ложится рядом.

Лижет Метку, принюхивается. Выгибаюсь, чувствуя какую-то безумную необходимость прикоснуться к нему. Быть Парой прекрасно: все чувства обострены до предела, нервы — словно канаты.

— Бусинка…

— Лёш, — прижимаюсь к нему всем телом и первая тянусь за поцелуем.

— Не больно? — ведет тыльной стороной ладони по моему лицу, медленно приближаясь к губам. Оставляет легкий поцелуй, снова заглядывает в глаза, подернутые поволокой желания.

— Нет, — шепчу одними губами.

Лёша пару секунд смотрит на меня изучающим взглядом. Скользит от глаз к губам и обратно, осматривает место удара. Рычит, резко переворачивает на спину. Застываю на мгновение.

— Я обожаю кофе, — говорю томно, выдыхая горячий воздух между нашими лицами, которые так близко друг к другу, что хочется визжать от восторга.

Сколько миллионов раз я представляла, что буду вот так лежать под ним и задыхаться от эмоций? И теперь, когда он рядом, прямо на мне, хочется остановить мгновение и остаться в нем навсегда.

— А я обожаю жасмин, — улыбается альфа.

— И бергамот?

— И его тоже.

— Интересно почему, — веду ладонями по его сильным плечам, потом по спине и, наконец, прикасаюсь пальцами к верхним пуговицам рубашки. Спокойно расстегиваю, хотя все внутри пылает. — Ты всегда ходишь в костюме? — выгибаю бровь, улыбаясь от того, что он позволяет мне управлять процессом: не срывает с меня одежду, как это было во время последней течки, не превращает белье и свою рубашку в бесполезные тряпки. — Такой серьёзный.

— Шульман, не нарывайся, — фыркает Лёша, избавляясь от расстегнутой сорочки.

Приподнимаюсь, помогая ему снять с себя блузу. Тяну руки к ремню, но он перехватывает их и заводит мне за голову. Прикасается губами к груди у верхнего края чашечки, обшитой тончайшим кружевом. Рвано выдыхаю, машинально прогибаясь в пояснице. Он снова фыркает, зубами стаскивает с моего плеча лямку. Одной рукой поудобнее перехватывает запястья, пока другая помогает избавиться от бюстгальтера. Едва моя грудь оказывается на свободе, его жадные губы сжимают вздыбленный сосок, и я не сдерживаюсь, с жаром произношу его имя. Легкие обжигает.

— Бусинка, — голос вибрирует от возбуждения.

— Лёш, — повторяю его имя, ощущая тяжелое дыхание на плоском животе и ниже, когда он подцепляет пальцами пуговицу на брюках. Приподнимаю таз, позволяя одежде соскользнуть к лодыжкам. Через мгновение к бесформенной куче вещей на полу присоединяются и трусики. — М-м, Лёш…

— Любимая, — хрипит он.

Ведет ладонями по коже, повторяя контуры моего тела. Дышит глубоко и часто, словно после выматывающего спринта, а потом осторожно разводит ноги в стороны, шумно втягивая воздух.

— Обожаю бергамот, — улыбается пьяно, утыкаясь носом в горячий лобок.

— О, боже…

Глаза закатываются сами собой, и я прикрываю веки, чувствуя только прикосновения влажного языка и его руки, которые одновременно везде и нигде. Он сжимает мою грудь, оглаживает выступающие тазовые косточки, щупает бедра и ягодицы, пока ловко орудует языком между моих ног. Задыхаюсь, глотаю воздух.

— Лё-е-еша, — тяну жалобно, прося большего.

Точечными поцелуями он возвращаются обратно к моим губам. Руки тут же обхватывают сильнее плечи, тянут ближе, желая впечатать его тело в мое. Одним коротким движением альфа снимает с себя последнюю преграду между нами, и резким сильным толчком заполняет собой, пока я стону что-то бессвязное прямо в его припухшие от поцелуев губы. Обвиваю ногами бедра, сама подаваясь навстречу. Принимаю всего, полностью, так глубоко, как только могу. Воздух раскаляется до предела, наполняется феромонами, перетекающими из одного тела в другое. Метку слабо пощипывает в напоминание, что сейчас я со своей Парой, и Лёша будто чувствует это: легко прикасается губами, нежно выцеловывая контур.

— Моя, — рычит вдруг, оставляя слабые укусы рядом, местами переходящие в пошлые темно-розовые засосы.

— Мой, — простанываю, ощущая, как тело звенит в его сильных руках, плавится, вздрагивает, наполняется счастьем до краев. И уже через мгновение вцепляюсь в его плечо зубами, громко вскрикивая через укус.

— Кира, — выдыхает Лёша, запрокинув голову назад.

Дергается пару раз, яростными, грубыми толчками вбиваясь в мое ослабшее тело, чтобы потом осторожно опуститься на согнутых локтях и уткнуться в мою взмокшую грудь не менее влажным лбом. Провожу пальцами по месту укуса.