Не помня себя, Чугунок ринулся к лесу. Жбан больше не стрелял, и очень скоро авторитет ступил ногами на сухую траву. Прихватив ходульные доски под мышку, он припустил в лес. Пожалуй, так быстро он не бегал еще никогда в жизни. Как бы то ни было, но чудо, в которое он уже не верил, свершилось. Он был жив и свободен, а ужасы сегодняшнего дня остались позади…

Шумел за окном ветер, и билась в стекло скучающая муха. Секунды весомыми камушками перекатывались в головах собравшихся, помимо воли складывались в необычную мозаику.

Киллер Роха покачивался у стены и ошеломленно моргал. Голова его кружилась, он по-прежнему ничегошеньки не понимал. В течение короткого времени Роха трижды был умерщвлен. Сначала его сожгли заживо, потом расстреляли из автоматов и, в конце концов, проглотили неведомые твари. Самое чудовищное заключалось в том, что в реальности всего произошедшего сомневаться не приходилось. Он был трижды мертв и по всем параметрам должен был сейчас пребывать где-нибудь в аду. Тем не менее, мир, зона и кочегарка — все невообразимым образом вернулось к нему: язык вновь холодила тонкая полоска бритвы, а он стоял поблизости от стола на своем привычном месте — за спиной гостей, держа лицо Хана в зоне видимости. По правую и левую руку от смотрящего, как и прежде, сидели зоновские паханы: Бес, Гек, Кардан и Чугунок. А напротив — Роха даже похолодел от ужаса — напротив Хана пристроился Зулус — тот самый, которого Хан заказывал киллеру еще неделю назад.

Впрочем, сейчас это казалось уже не главным, и Роха продолжал свирепо пощипывать собственное бедро и зубами стискивать нижнюю губу. Зачем? Он и сам толком не знал. То ли продолжал проверять себя на предмет вменяемости, то ли все еще сомневался в своем очередном оживлении. Ведь черт подери, — он действительно погиб! И гриб ядерный был, и пули, с хрустом входящие в грудь, и та черная дрянь, что подобно кислоте разъедала кожу и кости!..

Слезы, кстати говоря, стояли не только в глазах Хана с Чугунком, но никто из авторитетов не стеснялся их утирать. Сидящие за столом продолжали молчать, пребывая в состоянии шока. Пару минут назад все они изнемогали от страха и, сломя голову, пытались покинуть зону. Все они так или иначе пережили свою смерть и все успели узреть в облике Зулуса товарища и брата. Тем не менее, возвращение в кочегарку оказалось столь внезапным, а смена чувств — столь стремительной, что тягостное молчание продолжало окутывать собравшихся. В головах царил сумбур, эмоции преобладали над мыслями. Собственно, последним здесь вообще не находилось места, поскольку принять и поверить во все случившееся было попросту невозможно. Тем не менее, кому-то следовало заговорить первым, и, спасая честь Хана, инициативу взял на себя Лепила.

— Ну? — учительским тоном вопросил он. — Кажется, мы хотели сегодня что-то обсуждать?… Вы уж простите меня, но я взял на себя смелость пригласить еще одного гостя. Думаю, без него обсуждение было бы неполноценным. Или я не прав?

Судя по взгляду Лепилы, вопрос был обращен к хозяину стола, однако Хан только и сумел, что чуть шевельнуть губами. Говорить он по сию пору не мог.

— Пожалуй, я постараюсь помочь вам. — Продолжил монолог Лепила. — Мы все сейчас пережили нечто, чему просто невозможно придумать название. Смерть и катарсис одновременно. Колоссальное очищение с последующим переходом в иной мир. Это было страшно, и это было больно, но уверяю вас, только после таких состояний люди приобретают новое качество. Достаточно вспомнить казнь Достоевского, отмененную в самый последний миг. Но в его случае это было всего лишь подобие казни, вы же свою смерть пережили воочию. А значит, и дух ваш должен был существенно преобразиться.

Хан наконец-то нашел в себе силы утереть ладонью глаза. Украдкой переглянувшись с Чугунком, кое-как выдавил из себя:

— Что это было?

— Я уже сказал: катарсис возрождения. А вернее — перерождения. Вы уже не те, что были полчаса назад, и подтверждением тому будет то, что Зулуса вы более не тронете. Не потому что я так сказал, а потому, что вы сами уже поняли, что он тоже человек. Такой же, как и вы. У господина, что топчется за моей спиной, по сию пору во рту спрятана бритва. Зулус здесь — перед вами, я тоже никуда не собираюсь бежать. А теперь поглядите друг на друга и подумайте — стоит ли нас лишать жизни? Особенно после всего, того, что мы с вами пережили?

Лепила ослепительно улыбнулся, и вновь Хан ощутил радостную дрожь под сердцем. Положительно, ради этого человека он готов был умереть. Более того, отчего-то Хан ни секунды не сомневался, что именно Лепилу следовало благодарить за их чудесное возрождение. Черт его знает, как он это сделал, но он спас их, и одно это давало ему индульгенцию…

Хан и сам подивился странному словечку, неведомо откуда возникшему у него в мозгу. Индульгенция… Да знал ли он его раньше? Нет, конечно! Как не знал и замысловатого слова «катарсис». Значит, прав был Лепила, заявивший, что с ними произошли серьезные изменения.

— Хуже нет преступление, чем убийство собственных родителей. Уже хотя бы потому, что они подарили нам жизнь. И так же кощунственно поднимать руку на того, кто однажды спас тебя и выручил. А ведь сегодня Зулус вам крепко помог. И тебе, Хан, и тебе, Чугунок, и тебе, Бес.

— Это правда, — медлительно подтвердил Чугунок. Бес тоже нехотя кивнул. Хан ограничился тем, что не стал возражать. В иных случаях молчание и впрямь граничит с согласием.

— Вы, наверное, долго еще будете ломать головы над тем, что же в действительности стряслось, но поверьте мне — сути это никоим образом не меняет. Даже если бы ядерной войны и черного чудища не было вовсе, они вполне могли зародиться в наших головах — и что еще важнее — в наших душах. — Лепила шумно вздохнул. — Как бы то ни было, но сегодня вы стали другими. Это и есть то главное, что я хотел до вас донести… А сейчас, увы, мне пора уходить. Очень хотел бы потолковать с вами более обстоятельно, но, к сожалению, нет времени.

— Но почему? — невольно вырвалось у Беса, и он сам устыдился за свою мальчишескую торопливость. Авторитет — на то и авторитет, чтобы не суетиться и не переспрашивать без особой нужды.

Тем не менее, Лепила ему ответил:

— Видишь ли, Бес, время мое истекло. Свой лимит я без того перебрал. С минуты на минуту меня должно забрать отсюда…

Он не договорил. По окнам ударил усиленный мегафоном голос:

— Хан, Бес и другие! Здание окружено! Медленно выходите с поднятыми руками. Первым выходит Лепила!..

От окна тотчас метнулся встревоженный зек.

— Хан, там ментов — полон двор! И собаки на поводках.

Гамлет, скакнувший к окну, немедленно подтвердил:

— Все верно, Хан, это чужие. И автоматы почти у всех.

— Это что же… — смотрящий зоны побледнел. — Все, значит, снова?!

Лепила уверенно покачал головой.

— Увы, на этот раз все чистая правда. Но беспокоиться вам не стоит, вы им не нужны. Эти ребятки приехали за мной.

Вся компания с изумлением взглянула на Лепилу. Бросив взор в сторону окна, Хан тяжело опустил голову. Теперь он смотрел на свои татуированные руки, на перстень, что украшал его указательный палец, на кривые буковки, наколотые в далекой юности. Имя «Костя», о котором он практически не вспоминал. С некоторых пор Константин обратился в Хана, и как казалось ему, обратился безвозвратно. Смотрящий смотрел на свои руки и сумрачно молчал. Неизвестно, какие мысли ворочались в его голове, но неожиданно для себя он глухо предложил:

— Может, нужна помощь?

— Спасибо, Хан. Мне хватит и того, если ты скажешь слово за Зулуса. Боюсь, ему придется первое время туго… Ну, а тем, что во дворе, нужен только я. — Лепила пожал плечами. — Если я не выйду, они и впрямь могут наломать дров.

Вновь выглянув в окно, Гамлет вжал голову в плечи.

— Хан, они стрелять собираются! В натуре, говорю!..

— Вот, твари!..

— Не дергайтесь. — Лепила спокойно взглянул на зеков. — Крови на этот раз не будет, могу гарантировать.