— А что это на инцидент? — Марк деловито откинулся на стул, сложив руки на груди. — Давай, расскажи, тут всем интересно.

Послышались смешки, и я почувствовала, как вся моя смелость и боевой настрой улетучиваются так же быстро, как и трезвость в глазах окружающих мужчин, которые смотрели на меня теперь, как на диковинную зверушку.

— Милая киска! — донеслось от еле стоявшего на ногах мужчины, и тут я вспомнила, что полетела на улицу, оставаясь в домашней одежде: свободные штаны в клеточку и любимая футболка с Хеллоу Китти.

Щеки затопило жаром от смущения, и голову уже не получалось держать так высоко и уверенно, да и плечи начинали сутулиться. Пора бежать. С неизбежным позором. Но чем я вообще думала, идя в бар полных пьяных и эмоционально нестабильных мужчин?

Делаю резкий шаг назад, смотря на довольно ухмыляющегося Марка, и спиной врезаюсь в мимо проходящего мужчину. Огромная кружка пива и сухарики, что он нёс в руках, тут же оказываются на нём.

— Простите, — бормочу я, извиняясь и пятясь обратно назад, видя совершенно недружелюбный настрой болельщика, что сейчас с ног до головы по моей вине был облит пивом.

— Ах ты, курица, — мужчина делает выпад вперёд, я вжимаю голову в плечи, как страус, желая зарыться в песок, чтобы избежать предстоящего удара, но вижу, как Марк в одно мгновенье оказывается передо мной лицом к пьянице, используя себя как живой щит.

— Извинись перед девушкой, — на полном серьёзе требует Вяземский.

Подрагивающими пальцами касаюсь его плеча, пытаясь привлечь внимание, и шепчу:

— Это же я виновата.

— Но это не повод оскорблять, — во всеуслышание произносит Марк.

Со стороны пострадавшего прибавилось подмоги, таких же, как и он, с сине-белыми шарфами на шеях и кепках в цвет. Мне хотелось прижаться к Марку сильнее, что я и сделала, чувствуя недружелюбный настрой мужчин, но сильную ауру Вяземского, кричащую, что он не даст меня в обиду.

— Курица она и в Африке курица, — усмехается мужчина, — и ноги у нее такие же кривые, как у курицы, прямо как у всей вашей команды, — его слова поддерживает одобрительным улюлюканьем его собравшихся товарищей позади него.

— Может, ноги и кривые, но этого достаточно, чтобы ваших инвалидов обыграть, — он указывает пальцем на экран телевизора, где в этот самый момент футболист в красной футболке забивает гол в ворота синих.

Сначала слышу почти нечеловеческий рёв и громкий звук бьющегося стекла, когда кружку с пивом кинули в стену рядом со мной.

Ноги подкосились от страха. Я не хотела участвовать в драке и тем более не желала быть её причиной. Но уже не убежать. Спереди стена из болельщиков сине-белой команды, а позади красно-синей.

Я оглянуться не успела, как в нашу потасовку были вовлечены, по меньшей мере, сорок человек. Несколько женщин успели выбежать на улицу, и я позавидовала им, поскольку у меня самой не было никакой возможности последовать их примеру. Не только из-за отсутствия видимого выхода и большой вероятности получить пролетающий мимо кулак, но еще и из-за Марка. Я не могла его здесь оставить.

Я прижалась спиной к стене и принялась молиться, чтобы хоть кто-нибудь успел вызвать полицию и что она скоро приедет, потому что белая макушка мелькала все дальше от меня и от страха начала оседать на пол.

Крупный мужчина, пропахший потом и пивом, врезался в меня, распластав мое хрупкое тело на полу, вниз животом, выбив воздух из лёгких. Этот человек был невероятно тяжелым и, очевидно, не собирался вставать. Но когда сверху упало еще что-то, а точнее кто-то, и они перекатывались на моей спине, как на матраце, я поняла, что начинала задыхаться.

До меня дошел весь ужас происходящего: я не могла даже вдохнуть в легкие воздух и, очевидно, скоро умру на грязном полу бара под грудой пьяных тел.

Перед глазами замерцали темные круги, и все вокруг погружалось в вакуум, как вдруг вся тяжесть исчезла, и легкие тут же затребовали сделать долгожданный глоток воздуха. Меня подхватили на руки, и я повисла безвольной куклой на руках своего спасителя, пытаясь прийти полностью в сознание, которое так настырно от меня ускользало.

Мы оказываемся на улице, и из-за резкого притока ночного прохладного воздуха я прихожу в себя. Зрение тут же фокусируется на сосредоточенном лице светлоголового спасителя.

Марк сажает меня на лавочку, а сам присаживается около моих колен.

— Сколько пальцев я показываю? — обеспокоенно спрашивает он.

— Два, — произношу хрипло.

С губ марка срывается вдох облегчения.

— Василиса, прости, это я виноват, — голос звучал до щемящего чувства в сердце раскаивающимся, а глаза, как у кота из Шрека, если не считать намечающейся гематомы рядом. — Не знаю, в какой момент я тебя выпустил из виду. Я такой идиот, — причитал он, роняя голову мне на колени.

Я не знала, чему мне удивляться больше: искреннему извинению Марка или то, как по-хозяйски он устроился на моих ногах, обвивая мои щиколотки ладонями.

Наверное, я пожалею об этом, но, зажмурив глаза, произношу:

— Пойдем ко мне домой, я обработаю твои раны.

Марк замотал головой, не поднимая её.

— На тебе живого места нет! Не веди себя как капризный ребенок.

Зная, что он будет отбиваться до последнего, резко встала, тут же чувствуя ноющую боль в мышцах, и потащила Марка за собой, схватив за рукав футболки.

Я пыталась справиться с внутренней дрожью, что все еще преследовала меня после случившегося, и не показывать её, пока вставляла ключ в замочную скважину своей квартиры, но все же пару раз промахнулась мимо.

— Аптечка на кухне, идём, — бросила я Марку, когда мы зашли.

Все то время, пока я пыталась собраться с мыслями и отыскать в треклятой аптечке все нужное для обработки, Марк на удивление просто молча наблюдал, без каких-либо колких замечаний и шуточек. Похоже, ему и по голове заехали.

Вяземский оперся бедрами о столешницу и чуть сгорбился, отчего стал немного ниже, и наши лица оказались почти на одном уровне.

Я обильно смочила ватку в антисептике. И еще раз. Поймала себя на том, что специально оттягиваю момент, когда нужно будет прикоснуться к Марку. И дело было не в том, что это противно – вытирать засохшую кровь и прочее. Наоборот, это казалось настолько личным, что собственные мысли о чем-то интимном удивили в первую очередь меня и участили пульс.

Идеальному лицу Марка досталось сполна. Помимо синяка под глазом, при хорошем освещении наблюдалась припухлость на виске, рассеченная нижняя губа ближе к правому уголку и ссадина на щеке, словно ею проехались по деревянной поверхности. И это казалось, на мой взгляд, достаточно безобидным местом, чтобы начать оказывать первую помощь пострадавшему.

От соприкосновения ваты, обильно пропитанной в чем-то спиртовом, с ссадиной, Марк зашипел сквозь зубы, и я чисто интуитивно поддалась вперед и принялась дуть на кожу, где сейчас неприятно щипало.

— Я мог бы и сам, — тихо произнёс Марк, наблюдая, как я старательно обрабатываю один и тот же участок на его лице, не осмеливаясь пока переходить к другим.

— Можешь считать это благодарностью за то, что вытащил меня оттуда, — я отложила использованную ватку в сторону, беря следующую и также заливая обильно антисептиком.

Кто бы мог подумать, что по собственной воле я приглашу к себе домой человека, который частенько кривит свои губы в усмешке надо мной и посылал непристойные ругательства в школьные года. Наверное, я рехнулась. Я должна, просто обязана по инерции чувствовать неприязнь к этому человеку. Но тогда почему сердце стучит так часто от его близости? Мне оставалось надеяться на то, что Марк не услышит, как громко оно билось из-за него.

— Ты правда считаешь, что я способен нагло украсть твою работу?

Я еле успела поймать флакон, что выскользнул из вспотевшей ладошки от неожиданного вопроса.

— А на кого мне ещё думать? — я с громким стуком поставила стеклянный флакон обратно на стол, все еще чувствуя горечь от сложившейся ситуации. — Ты же меня ненавидишь и делаешь всё, чтобы сделать мою жизнь невыносимой.