Роланд вернулся за стол. Закурил. Открыл валявшуюся на диване книгу.

Артур решил, что он успеет доесть, пока брат созреет для того, чтобы высказаться.

– Лихо! Вот так по телефону огорошить! Даже я себе такого не позволяю! Надо все-таки как-то встретиться, попрощаться…

– Ты же сам собирался с ней расстаться.

– Собирался, но не сегодня!

Артур расхохотался.

– Ничто так не поднимает настроения, как еда и неприятности ближнего, да?

– Роланд, хоть кто-нибудь, хоть когда-нибудь должен был это сделать! Проворонил, расслабился, и она тебя опередила! – Артур отобрал у Роланда книгу, дождался, пока тот посмотрит ему в глаза. – И хотя мне очень жаль, но я рад, что это произошло так, а не по-твоему.

– Ладно, запишу на ее счет, или, может быть, это проверочка такая?

– Признай свое поражение. Ты так хорошо говорил по телефону – теперь сделай то, что сказал: пожелай ей счастья и отпусти с миром, ты же сам собирался…

– Я это одно…

– Жаль, что все твои переживания сейчас сводятся к упущенному первенству… – начал Артур.

– Так не делается! – перебил его брат.

– Роланд, – усмехнулся Артур, – как тебя теперь называть? Неистовый?

– Если ты хотел блеснуть интеллектом – тебе это удалось, а теперь иди, неси.

– Другое дело! Сегодня день, который нужно запить.

Когда отца не стало, та часть дома, где он жил – спальня, кабинет, гостиная с камином, и несколько спален для гостей, – перешла к Артуру, так они договорились. Роланд остался на бывшей половине мальчиков, в своей юношеской комнате, он не хотел ее покидать. Кабинетом ему служила библиотека, остальные помещения стояли пустыми. Он до сих пор спал на своей узкой железной кровати.

Проваливаясь в сон, он смотрел на свой портрет – набросок, сделанный Франческой, первый его портрет, который она нарисовала в их первый день. Роланд ждал этого дня очень спокойно, не торопил его, понимая, что от него же придется отсчитывать конец их отношений. Девушке было всего двадцать, и ему доставляло удовольствие просто быть рядом, говорить с ней о своих любимых книгах и картинах, обо всем, что его интересовало в искусстве и истории культуры, смешить ее, смущать, запутывать. Но в то утро он почувствовал, что сегодня они сблизятся уже совершенно, он решил предоставить ей в этом свободу, увидеть, как это произойдет, что она скажет и сделает. Ему хотелось чего-то необычного, какой-то неожиданности, и думая о том, что это могло бы быть, он понял: «Дождь! Пусть будет дождь!» Ленясь вставать, оттягивая будничную необходимость подниматься тогда, когда ты совсем еще не готов к этому, он посылал в потолок слова: «Мне нужен дождь!»

В обед они пошли прогуляться в парке. Дождь тоже пошел, сильный, прямой, крупный! Они, насквозь мокрые, стояли под старым деревом и смеялись.

– Знаешь, прежде чем познакомиться с тобой, я несколько раз видел тебя на улице – ты шла и улыбалась, смотрела куда-то в небо, на крыши и верхушки деревьев, и мне всякий раз становилось хорошо просто оттого, что ты есть.

– Это моя работа – идти по улице и улыбаться, чтобы люди вдруг подумали: может, им тоже улыбнуться.

– Не у всех такая беспечная жизнь, дитя!

– Не у всех, и я перестаю улыбаться, если вижу кого-то несчастного, но ведь многие огорчены придуманными проблемами, или просто привыкли слишком мрачно смотреть на жизнь, таким я и хочу напомнить, что есть просто радость, не зависящая от денег, от семейного счастья – просто радость чувствовать себя живым в мире…

Роланд обнял ее, вытянул на дорожку, под ливень. Он закрыл глаза, оглушенный дождем, и ничего не было – только прохлада мокрого лица девушки под его горячими губами.

Солнце вернулось. Он посетовал, что придется возвращаться на работу мокрым или ехать домой, Франческа предложила зайти к ней и высушить одежду. Впервые попав в ее квартиру, он от души забавлялся тому холостяцкому беспорядку, который там обитал. Она выдала ему полотенце, он ушел в ванную, завернулся в него и положил одежду в сушку.

– Давай попьем кофе? – крикнула она с кухни.

– Моя одежда еще не досохла, я не могу прийти… – он встал у самой двери и ждал, когда она откроет ее, – не хочу тебя смущать.

– Глупости, – она несколько секунд стояла совсем рядом, и он ощущал, как крохотное расстояние между ними затапливает вязкое волнение, потом девушка взяла его за руку и вывела из ванной, усадила в кресло, принесла ему чашку. Сама же забралась на постель и стала что-то рисовать в альбоме.

– Не поворачивайся, замри!

– Меня рисуешь? Я не могу сидеть неподвижно, когда на меня смотрит девушка с мокрыми рыжими волосами.

– Еще минуточку! – улыбнулась она, но карандаш, быстро скользивший по бумаге, замер. Роланд покачал головой: «Больше ни секунды!»

Он поднялся, подошел к кровати, она тоже встала, отбросив альбом, обняла его.

– Почитай что-нибудь!

Роланд отвел с ее плеч влажные волосы.

– Я все забыл…

Он не помнил уже, какие стихи тогда читал, они сливались в один голос – все поэты всех столетий – этот дым чужих слов, которые в тот день принадлежали только ему.

В первый раз за многие годы он открыл глаза и не увидел, как искрятся темные корешки, не почувствовал их сухого запаха.

Он лежал на спине голый и почему-то был до макушки укрыт легкой простыней. Как покойник, – улыбнулся он, и смахнул с лица белую пелену. Отсыревшее белье, неизвестно сколько лет лежавшее в шкафу в холодной гостевой спальне, приятно срослось с кожей. После сна осталась замечательная усталость. Он с выдохом толи застонал, толи заскрипел, и звук непривычно звонко отозвался где-то в противоположном углу комнаты.

Но еще непривычнее были звуки, доносившиеся снизу, из кухни. Он оделся, сошел вниз. Стол был накрыт к завтраку.

Чашка кофе дымилась корзинке его пальцев. Он сосредоточенно постукивал косточкой щиколотки о ножку стула и прислушивался к звукам дома. Дом сейчас показался ему обычным, заурядным, с мелкими пошлыми радостями и щебетанием глупой женщины. Он утратил свою старческую сухость и строгость. Невыносимо слушать ее хозяйничанье возле раковины.

– Что ты там возишься? – вышло довольно резко. – Оставь. Я сам все сделаю.

– Я просто хотела…

– Не надо, уйди оттуда!

– Боишься, что меня кто-нибудь увидит? – она остановилась с мокрой чашкой в руках, стояла и смотрела в окно.

– Мы одни… но мне действительно не нужно, чтобы тебя кто-нибудь видел, и пойми, ни на что с моей стороны…

– Я и не думала ни на что рассчитывать, но ведь…

– С тех пор, как умерла моя жена…

– Ведь тебе все-таки нужна будет женщина… ни на что не претендующая…

Он промолчал.

Смотрел, как она бережно подтягивала чулки. Казалось, целую вечность. Он старался не шевелиться, пережидал эту тягучую паузу.

– Ну так что? – спросила она вяло, заранее смиряясь с его ответом.

Он яростно провел по лицу руками, словно хотел стереть с себя глаза, нос, губы. Как бы ему хотелось отменить вчерашний вечер …

– Извини…

Раздался звонок в дверь. Он прозвучал криком петуха на рассвете.

Андре подошел и сердито рванул ручку двери… и даже отступил назад от неожиданности.

Перед ним стоял его школьный друг.

– Ренэ?

– Салют!

– Заходи…

– Может, можно выйти через ту дверь? – шепнула девушка, дотронувшись сзади до плеча Андре?

Сперва он не понял, о чем она говорит. Но увидев, куда она смотрит, увидев, что дверь под лестницей появилась снова, он стиснул ее руку повыше локтя и привлек девушку к себе.

– Познакомься, это Ренэ, мы были не разлей вода в школе. Рене… Друзья… Проходите наверх, я сейчас приду.

Дождавшись, пока его не будет видно с лестницы, он подошел к двери и снова приоткрыл ее. Она легко поддалась, как в прошлый раз, но теперь искромсанные страницы полетели в него сразу же, словно этот рой, притаившись, ждал его за дверью. Андре поспешно захлопнул дверь и вышел из дому.