– Вот что сделайте: накройте саркофаг брезентом, чтобы в него ничего не попадало, сколотите прочные щиты, закройте ими яму и присыпьте землей, замаскируйте так, чтобы посторонний ничего не мог понять, а мы, если понадобится, могли легко открыть ее. Мы пока не решили, что со всем этим делать. Хотите что-то спросить?

– Нет, мсье.

– Отлично. За незапланированные работы получите в этом месяце премию.

– Благодарю, мсье Роланд.

Они по-прежнему стояли у края могилы и смотрели на рыцаря.

– Только мне так кажется? – тихо спросил Роланд.

– Он вылитый Артур, – кивнул Марк совершенно бесстрастно.

________

– Я перерыл все – безрезультатно! Но все-таки хоть какой-то кусок этой истории открылся.

– Роланд, давай просто сообщим в полицию. Пусть они решают. Пусть перезахоронят его где-то и на этом все закончится.

– Это мы всегда успеем, бутуз. Надо же узнать, кто это, что это был за меч, и куда он делся…

– Мне это все не нравится!

Раздался наглый звонок в дверь.

– А мне не нравится, что теперь у меня в доме будет жить этот плут – я должен что-то получить взамен! Я хочу найти меч! – Звонок повторился. – Сейчас я встречу это милое существо.

Доминик недовольный тем, что ему пришлось ждать, даже не поздоровался с Роландом.

– Мопед можно в гараж загнать? – спросил он Артура, тот кивнул.

– Успеешь. Сюда подойди. – Роланд вернулся в кресло. – Слушай меня внимательно, ужасный ребенок, справа от лестницы – моя половина дома, тебе вход туда строго запрещен! Это во-первых. Во-вторых, когда тебе понадобится обратиться ко мне, – сразу говорю, лучше делать это лишь в крайних случаях, – будешь называть меня «мсье Роланд» и на вы. И в третьих, если вдруг что-нибудь случится, например, из дома что-нибудь пропадет, у тебя буду большие неприятности…

В этот момент в столовой упала большая картина. Старинная рама треснула, от нее откололась гипсовая лепнина. Роланд отошел к стене, где она висела. Крюк был на месте, веревка тоже цела.

– Надеюсь, ты понял… – Роланд в недоумении осматривал место происшествия.

– Надеюсь, ты тоже, мудак, – тихо сказал Доминик.

Слышал его только Артур.

_______

Магнитофон орал. Артур постучал, но никто не ответил ему, он открыл дверь, вошел. Доминик лежал на тахте, закрыв глаза. Артур убавил звук.

– Вот, возьми, – он положил рядом с мальчишкой наушники. – Я тоже люблю, когда громко, но у моего брата очень чуткий слух и ему это мешает, я слушаю музыку в наушниках.

– А он?

– А он нет.

– Чего ты перед ним так расстилаешься?

– Слово не подходящее. Он мой старший брат. Я его люблю. У меня больше и нет никого. Тебе это не понятно?

– Брат-гад? Шутка! Про нет никого – понял.

– Тоже грязь слушаешь?

– Че-го?

– Гранж?

Доминик кивнул.

– По-английски значит «грязь». У меня есть кое-какие американские группы, звук у них такой приятный, вязкий – словно в детстве в мокром песке возишься или в луже с раскисшей глиной.

– Ты теперь весь такой белый, потому что все детство в грязи колупался?

– Мне мало какие цвета идут – рожей не вышел. А вообще, маленький я с прогулки всегда приходил как чушка. А ты где в детстве жил?

– Жил у мудил. Не подлизывайся. Возьму твои наушники, ладно уж.

Артур помолчал, дожидаясь, пока Доминик посмотрит на него.

– Не вы…вайся, – сказал он спокойно, – а то в следующий раз наушники другие будут.

– Аж, блять, жало задрожало! – но видно было, что он решил отступить. – Хочешь что-нибудь послушать из наших?

– Ну, давай. Правда, наших все время в какие-то романсы тянет. Ждешь-ждешь, когда же разгонятся, но так ничего не происходит. Вот американцы, они в куплете такие тихие, спокойные, а в припеве как жахнут!

Доминик расхохотался.

– Я тоже так люблю!

Артуру казалось, что всю ночь ему снился звон – колокольчиков или хрустальных бокалов, и хотя в звуке не было ничего неприятного, его навязчивость лишала сон покоя. Было в этом звоне еще кое-что – ощущение всеобщей суеты, глупой толчеи, переката сплетен и невидимого, но неотвратимого страшного исхода. Цоллерн-младший проснулся очень рано. Побродил по саду, зашел на конюшню и вернулся в дом, успев сильно проголодаться. Он уже решил добыть себе завтрак самостоятельно, но был застигнут Патриком.

– Патрик, очень хочется есть, можно мне вместо завтрака что-то больше похожее на обед?

– Конечно, мсье Артур, сейчас я вас накормлю так, что вы не сможете подняться с дивана, – улыбнулся старик.

– Звучит многообещающе!..

Ожидая завтрака в столовой, Артур вытащил из-под дивана серый булыжник, уселся, положив его на колени. Это был один из любимых камней Артура – камень ясности. Чуть меньше человеческой головы, светло-серый с песочным оттенком, округло-треугольной формы. У камня не было острых сколов, только небольшие выщерблины и неглубокие морщинки, которые Артур рассматривал сейчас, впав в глубокое безмыслие. Прохладное тело камня, его уверенный, спокойный вес, открытое с любой стороны лицо, и то, как дружелюбен он был к рукам, успокаивали и проясняли Артура. Он водил пальцами по сглаженным неровностям и наполнялся ощущением того, что неровности, существующие сейчас в жизни, постепенно разглаживаются и разгадываются. Не до конца, конечно, совсем немного, но этого было вполне достаточно. В благодарность за помощь, Артур понес друга в ванную, подержал под холодной водой и пообещал взять его на море. «Но совсем отпустить тебя я пока не могу», – негромко сказал он камню.

Спустился Роланд. Патрик начал накрывать на стол. Артур вытер камень полотенцем, хотя знал, что они предпочитают высыхать самостоятельно. Из уважения к Патрику он не хотел класть под диван мокрый булыжник, считая, что старик от этого расстроится.

– Привет. А, сеанс? – улыбнулся Роланд.

– Доброе утро. Я рано проснулся…

– Сколько человек завтракать будет? – спросил Роланд, оглядывая накрытый стол.

– Да что-то я плохо спал сегодня, – сказал Артур смущенно.

– Настолько плохо, бутуз? – Роланд знал, что недостаток сна у брата возмещается едой.

Артур заулыбался толи разным вкусностям, поданным к завтраку, толи заботливости брата. Он молча ждал, пока Роланд нальет себе кофе и выберет, что будет есть, потом заговорил.

– Хотел спросить тебя кое о чем, не удивляйся.

– Нет, удиви меня!

– Помнишь, выставку молодых художников, на которую Франс приглашала? Кто из них тебе кажется наиболее талантливым, подающим надежды?

Завтрак с братом был для Артура залогом хорошего дня. Кроме разминки для мозга, – ее Роланд проводил мастерски, – Артуру нужно было еще кое-что: ему требовался человек, на которого можно было выплеснуть избыток любви, какой, казалось, накапливался в нем каждую ночь и утром настойчиво начинал прорываться в мир.

– Тебе удалось! Для чего это?

– Ну… – протянул Артур, показывая, что не хочет пока говорить.

– А, девушка-искусствовед… Предстоящее свидание… Угадал?

– Будем считать, что да.

– Скользковато! Ну, хорошо, мсье таинственность, я отвечу. Мишель Тессо, в первую очередь, в его работах ясно проглядывает озарение, в этих странных нечетких фигурах, в ощущении от света на его картинах, мистического света на границе страха и эйфории. Чикетта, естественно, – усмехнулся Роланд, как показалось брату, невесело, – у нее потрясающая пластика, чувство линии, когда она забывает о том, как ее учат, ее рисунок становится очень зрелым, словно это не девчонка, а умудренный жизнью и прошедший долгий путь мэтр. Но только если она будет работать! Она в таком опасном возрасте – в любой момент может выскочить замуж… забеременеет и – пиши пропало, вот, как Дениз.

– А что с ней?

– Дениз, умница, такое чувство пространства, цветовых сочетаний, чутье на продажу, нюх на покупателя… В последнее время ходит серая, взрывается какими-то истерическими припадками, иногда буквально спит на работе. Думаю, больна, расспрашиваю – все отрицает, начинает извиняться и плакать. У меня были подозрения, но я решил подождать. Она несколько дней не появлялась, и вот в понедельник захожу с утра в галерею, и меня встречает премилый живот на ножках. Токсикоз закончился, все прекрасно! Глаза пустые-пустые, на лице блажная улыбка, все очарование умницы Дениз растворилось где-то в околоплодных водах!