– Что это?

– Это определение придумал я. Не раз я сталкивался с тем, что люди бояться узнать чье-то мнение, прочесть что-то, что выходит за пределы их привычного круга мыслей, отгораживаются от того, что не совпадает с их устоявшимися взглядами. По-моему, в наше время считать инакомыслие грехом более чем странно. Бояться его нелепо, ведь именно свобода мысли для всех, завоеванная человечеством на протяжении всей его истории, является самым мощным двигателем вперед. Можешь сойти с ума, оказаться в секте, занимаясь поисками истины, впасть в ересь, которую кто-то определили как ересь, а не как вариант пути, – все это предостережения системы, которая не слишком охотно выпускает из себя, но именно путь за пределы, именно отказ от служения системе и составляет значительную часть поиска истины, который мы ведем на протяжении всей жизни – как правило, оказываясь в сумрачном лесу.

– Не каждый способен пройти по этому лесу, не заблудившись.

– Без заблуждений по такому пути не идут. Но это естественный процесс – так и должно быть. У каждого человека есть внутренний компас, который всегда поможет оделить зерна от плевел. Можно узнавать, читать, слышать все, что угодно, оставаясь при этом самим собой, главное сверяться при возникающих сомнениях со своей душой, сверяться абсолютно искренне, честно, без жалости к себе. И тогда все, что ты откроешь, поможет тебе шагнуть на очередную ступень. Может быть, ты поймешь, что окунулся в созданный кем-то мрак, ощутил его силу и притягательность, и затем отряхнул с себя, а возможно, борясь со своим страхом непривычного и необъяснимого, ты найдешь просвет истины.

Итак, люди, менее всех подверженные системному страху, люди, которых я назвал общо философами, в основном выбирают один из двух путей: одни пользуются больше логикой и нередко попадаются в собственную ловушку, не позволяя себе выйти за пределы логики, которая суть тоже система. А другие, таких вообще единицы, – ловцы откровения свыше, они, как правило, хорошие проводники, медиумы, участь таких людей плачевна: их объявляют безумцами и еретиками. Ведь если с философским учением можно согласиться или поспорить, то с божественным откровением не поспоришь – статус не позволяет. Но есть выход – поспорить с тем, что это от бога, и таким выходом система наиболее успешно пользуется, чтобы противостоять пророкам и духовидцам. При необходимости задним числом кое-какие заслуги за ними признаются, но, обычно это уже награды посмертные. Искатели откровения имеют свои слабые стороны – они люди. А у каждого человека, каким бы святым он не был, всегда остается погрешность на человеческость. Как бы не выпадали они из эпохи благодаря своему дару, они все-таки родились в конкретный период истории со всеми вытекающими последствиями. Но вот что интересно, малыш, люди эти, к которым я испытываю искреннюю симпатию, в общем и целом все говорят об одном и том же, понимаешь, из своих разных веков и стран они говорят об одном и том же – о необходимости для человека выйти за пределы человеческого, перенастроить себя так, чтобы воспринимать другие уровни, без этого вряд ли возможен путь ко всеобщему благу.

Вот послушай, всего пара фраз, а в какую неизведанную высь они уносят душу. «Небо, произведенное из Рода Человеческого, есть самою целью сотворения Вселенной, и эта цель, в действии своем и поступательном движении, есть Божественное провидение в деле спасения человеков. Божественное провидение непрестанно в действии на спасение человека, но спасены быть могут лишь желающие быть спасенными; желают же быть спасенными лишь признающие Бога и ведомые им». Это Сведенборг, ученый, который к концу жизни стал духовидцем. Его путь удивителен! Это записано им в восемнадцатом веке, издано на многих языках, почему же мы до сих пор не хотим этого слышать? Буддийские просветленные учителя предлагали желающим просветление здесь и сейчас, и желающих не нашлось, понимаешь, вот действие системного страха наглядно!

Роланд посмотрел на брата и улыбнулся.

– Извини, что-то я разошелся…

– Ты уже увидел просвет истины? Ты осознаешь все это, и как тебе с этим живется?

– Мне живется интересно, бутуз. Очень интересно! Возможно, поэтому я и не стремлюсь к семейным радостям. С процессом размножения человечество справится и без меня, хотя когда-нибудь и со мной такое случится, а может, и уже случилось, а я не знаю… Ладно, теперь вытряхни это из головы. Сегодня у тебя как раз системные задачи.

Вечером Артур привез картины. Открыла ему Эммануэль.

– Здравствуйте, Артур, проходите! Поставьте сюда, пожалуйста.

– И вот приглашение, – протянул он ей листок.

– Спасибо, надеюсь, что приду. Мне очень понравилась галерея вашего брата.

– Роланд будет рад.

– А вы… я хотела спросить, вы видели картины?

– Нет, он их упаковывал без меня.

– Мне не терпится их развернуть, давайте посмотрим?

– Конечно, надо проверить, что все в порядке.

Пока она возилась с упаковкой Артур стоял неподвижно, впитывал все, что происходило в комнате – вечерний свет, звучащий где-то в другой комнате джаз, ее движения, которые вдруг под его взглядом замедлялись, замирали и возобновлялись неуверенно, как ответ на экзамене, ее просторное платье, окрашенное так, словно девушку на время поставили в тазик с фиолетовыми чернилами, и ткань впитала их, но чернил хватило только на половину платья, а верх и рукава остались светло-зелеными.

Артур и не думал помогать ей, не думал о том, что это кажется ей странным и обидным, он просто плыл в ее музыке, просто ждал, когда тема сменится и вновь польется ее голос.

– Вам нравится? – Маленькую картину Эмануэль держала в руках, рассматривала, даже понюхала, Артуру показалось, что еще немного и она лизнет этот холст.

– Я не люблю натюрмортов, – просто сказал он.

– А что любите?

– Море. Поля… в общем, простор.

– На картинах?

– Больше просто так. Но если говорить о картинах, то на картинах тоже. Брат подарил мне альбом Тернера, его работы мне очень пришлись по душе, есть еще много картин, которые мне нравятся – у Писсаро, Моне, Ван Гога, и других, чьих имен я не помню. В отличие от Роланда, я только могу сказать, нравится мне что-то или нет.

– То есть вы не разбираетесь в живописи.

– Нет. Мне нужнее архитектура, я ее лучше понимаю.

– Ну да, вы же строительством занимаетесь, отец мне рассказывал, и что-то еще…

– Судоверфь…

– Поэтому – море?

– Наверное. Как-то не задумывался, почему. Нравится – этого достаточно.

– Да? Интересно… – Эммануэль была немного сбита с толку. Ее умение вести непринужденную беседу вдруг оказалось не таким совершенным. Было ясно – главное в этом разговоре то, о чем Артур молчит, все остальное – не более чем церемонные уловки, чтобы потянуть время и помолчать подольше. Ей хотелось, чтобы он проговорился, потому что молчание его было тяжелым, она чувствовала, как мучительно оно было для него, и эта тяжесть невольно передавалась ей. – А чем вы вообще увлекаетесь?

– Ничем.

– Так бывает?

– В самом слове «увлекает» есть какое-то подчинение, вам не кажется? Обычно я работаю. Или отдыхаю.

– А что делаете, когда отдыхаете?

– Сплю. Гуляю. – И обратив внимание на ее усмешку, он добавил снисходительно. – По-разному – что захочется, то и делаю.

Тут был тупик. Куда еще пойти Эммануэль пока не придумала. Но подача перешла к Артуру.

– А вы чем занимаетесь? Вы, наверное, еще учитесь?

– Нет, уже нет.

– Работаете?

– Нет, в этом пока нет необходимости. Мне нравятся свободные занятия, я интересуюсь культурной жизнью, искусством, театром, ну а кроме того у меня довольно много домашних забот. После смерти матери отец и думать не хочет о новой женитьбе, поэтому я забочусь о нем. Он много работает… Устает на работе… – Эммануэль чувствовала, что все ее ответы не попадают, слушая себя она впервые подумала, что ведет какую-то пустую и никчемную жизнь, что заботится лишь о том, чтобы было не скучно и комфортно, но что в этом плохого?