Надеюсь, прелюдия к рассказу вышла не очень утомительная, но в любом случае, сказать вышеизложенное следовало, хотя бы для того, чтобы отсечь ненужные вопросы или сомнения.
В каком году это было — не берусь утверждать, да и не столь
важно. Для особо педантичных скажу только, что случилось в этом веке и в этом тысячелетии. Так что быль эта в преданья старины глубокой никак не входит. Могу еще уточнить, для особо дотошных, что стояла зима. А было ли начало зимы, ее окончание, или начало окончания зимы плавно перетекающее в окончание конца зимы, уже не суть важно.
Как бы то ни было, на дворе стоял прекрасный солнечный день, солнце, судя по его стремительному закату, стремилось на заслуженный отдых, а вместе с ним распорядок дня выходил на финишную прямую. Вечерняя проверка закончилась и мы с чувством, толком, рсстановкой расходились по бараку, кто на свой «шконарь», кто в курилку, предвкушая предстоящий ужин. И мы с Копосом тоже принялись за обсуждение. Но упаси вас Бог подумать, что нам было нечего поесть и что мы пухли от голода. Нет, и еще раз нет. Мало того, что кормили нас в лагерной столовой неплохо, так мы еще за неделю до описываемых событий «словили» передачу. Вопрос заключался в ином — со столовой вкусно попахивало аппетитным запахом ухи и мы решали — то ли прогуляться до столовой и похлебать ухи, или сотворить что-нибудь из наших запасов. В ходе дискуссии рождались и погибали различные аргументы, пока мы наконец не не пришли к единственно правильному (на тот момент) решению — идти вкушать ушицу. Если бы мы только знали, к чему все это приведет! Но человеку не дано предвидеть свое будущее и последствия своих поступков. Вот и происходит порой, что посреди приятного вдруг раздается звонок и с порога раздается голос, полный сарказма - «здравствуй милый, это я, твоя головная боль!» И нет смысла что-то решать и загадывать, жизнь все равно выкидывает свои фортеля согласно пресловутому закону подлости. В общем, дискуссия по поводу столовой пришла к логическому заключению и мы приступили к формальностям, то бишь, к нехитрым сборам, которые по существу заключались в том, чтобы захватить ложки, перец и соль. Само собой присели на дорожку — как без этого? И сидючи смаковали предвкушения предстоящего пиршества. Мы обсудили все, начиная со способов приготовления и до частей рыбы, годных для приготовления самой изысканной ухи, слегка разошлись во мнениях по вопросу употребеления лаврового листа, дружно сошлись в том, что на бережку уха вкуснее всего, сглотнули судорожно накатившуюся слюну при словах «сто грамм под щучьи головы» и согласились, что уха к месту и ко времени — неземная благодать. Короая таким незамысловатым способом время, мы и помыслить не могли, что весьма основательная часть нашего отряда уже давным-давно, не входя в дискуссии и кулинарные изыски, претворяет наши теоретические выкладки в конкретное дело. Куда там! Нас несло, мы бросали в кипящую воду окуньков, устраивали придирчивый осмотр сежевыловленных щучек и сетовали на недостаток ершей...Как это было упоительно и прекрасно! Остановись, мгновенье! - хотелось вскричать в тот момент, но не дано человеку власти над всемогущим временем. И все прекрасное когда-нибудь подходит к концу. Первые признаки такого конца, превещавшие наступление нешуточной бури, материализоались в лице Ульяна, который весьма бесцеременно прервал наши аристократические замашки, с невинной улыбкой поинтерсовавшись у нас:
-А чего это вы тут делаете, а?
-...?!
-На кой ляд в ватниках на постельках валяетесь? - сделал очередную попытку Ульян.
-Не курнул ли ты часом? - любезно ответил Копос. -В такую погодку только круглый идиот пойдет в столовую без телогреечки. Вот прозвенит звонок и рванем.
-Звонок? Какой еще звонок? - не сразу сообразил Ульян. А через несколько секунд разразиля приступом бешеного хохота.
-Звонок! Они звонка ждут! Ха-ха-ха, - заливался Ульян. -Ну вы че, с луны салились, звонилку нашу еще в обед в ремонт оттащили. Ха-ха-ха!
Зря он это сказал. Он конечно не хотел последовавших вслед событий, да и предвидеть не мог, но, как ни крути, а случилось то, что случилось. С того злополучного дня много утекло воды, страсти улеглись, и можно попытаться восстановить события, но почему-то память выдает лишь довольно бессвязные обрывки воспоминаний. Но могу сказать одно с полной уверенностью — какой-нибудь там Спилберг или Коппола позеленел бы от зависти при веде разыгравшихся на крохотном пятачке сцен, перед лицом которых померкли ужасы «Титаника» и кошмары «Армагеддона». И учтите — не было ни спецэффектов, ни последующей компьютерной обработки, без которых большинстов режиссеров Голливуда представляют собой полнейшее ничтожество. И если мне предложат на выбор — прыгнутьс Эйфелевой башни без парашюта или еще раз пережить давешние впечателения, то я без колебаний выберу первое, поскольку адреналина будет на порядок меньше. Судя по обрывкам воспоминаний и опросам невольных свидетелей, Копос просто рвал и метал, и только одному Богу известно, почему барак уцелел. Помню, что одна ложка умудрилась залететь в самую узкую щель батареи, а вторая улетела в дальний конец барака. Солонка же наша очутилась под матрацем соседней койки. Как она туда попала — до сих пор не могу взять в толк. Твердо знаю, что теперь, после всего пережитого, меня трудно удивить или напугать чем-нибудь. Так не бывает, скажете вы, и по-своему будете правы. И если вы твердо уверены в своем ангеле-хранителе, то смело спросите Копоса про уху...
...А у нас после того случая, с Копосом никто про уху больше не разговаривал...
Старая сказка на новый лад
Вот что меня всегда восхищало и поражало в Мишке – так это его способность любить и понимать детей. А в наше время это большая редкость. Причем, особенно если некоторые умеют это просто преподносить, когда нужно, то Мишка был полной противоположностью, ибо способности даются нам свыше, их не купишь, можно только растерять. Может, именно поэтому он и любил их самозабвенно, и они отвечали ему тем же. И если бы вы увидели его катающимся с горки или сидящим в песочнице с детьми, то это отнюдь не показалось бы странным, наоборот, весьма естественным. А что касается самого Мишки, то он был до безумия рад выбраться с детьми куда-нибудь на каток или лепить с ними снежных баб целый день. Вот только времени на это почти не было, и женат он не был, а поди ж ты, не было времени и все. Ну, этот факт не существенный, зато была у Мишки сестра, у которой имелось двое племянников. На которых, собственно, и изливалась нерастраченная Мишкина любовь. Стоило ему прийти к сестре, как племянники тут же летели к нему и начинался самый натуральный кавардак, какой могут устраивать только дети. Сестра смотрела на него и часто вздыхала про себя, вспоминая своего мужа, с которым развелась много лет назад, и одновременно радовалась, что есть кому играть и заботиться о детях. Лишь одно обстоятельство вносило резкую ноту в почти семейную идиллию – периоды, когда Мишка бывал дома, становились все реже. Нет, Мишка не был плохим человеком и не страдал от вредных привычек, что в наше время весьма удивительно. Все было намного проще – основную часть своего жизненного пути Мишка посвятил творческому и благородному делу освоения необъятных просторов нашей Родины, в основном ее северной части. Иными словами, мотал срока, что происходит, в общем-то, периодически с основной массой мужского населения. Какое-то время родня еще пыталась бороться с пагубными наклонностями, но, осознав бесполезность своих попыток, все махнули рукой и предоставили Мишку самому себе. Мишка не возражал против такого вмешательства (сначала) и против равнодушия (потом). Спроси его кто-нибудь, почему его заносит на нары, он вряд ли бы смог ответить. Такова жизнь, скорее всего, сказал бы он и выкинул бы данную проблему из головы. В общем, родственники были как бы не против, Мишка тоже и в итоге Мишкины «ходки» приобрели статус поездок на заработки, а редкие периоды пребывания дома стали носить гордое название отпуска. В день его приезда накрывался праздничный стол, многочисленные родственники съезжались вместе, совсем как на Новый год или на Первое мая. Вот, пожалуй, и все, что можно сказать о Мишке. Разве что немного слов о лагерной жизни могут добавить несколько немаловажных штрихов к его портрету. В отличие от многих, он удивлял какой-то степенностью, крестьянской добротностью, и складывалось впечатление, что жизнь допустила ошибку и в лагере вместо него должен быть другой человек. Ну а сам Мишка об этом не задумывался. Подобные проблемы его совсем не волновали. Не стоит считать, однако, что Мишка являл собой классический тип Иванушки-дурачка, отнюдь не так. Задайте ему вопрос о чем-нибудь жизненном, ну хотя бы, почему жена ушла, и у Мишки будет готов рассудительный ответ. И самое удивительное не в том, что ответ сходился с грубой прозой жизни, а в том, что сам он не пережил никаких глубоких волнений. Может быть, в нем просто говорила обычная земная мудрость, если она еще осталась на этой грешной земле. Не мне судить. Да и рассказ, в общем-то, не об этом. Кстати, о рассказах и россказнях. Ну просто нельзя не сказать несколько слов. Дело в том, что длинные, похожие друг на друга дни, можно заполнять либо нардами, либо занятными историями о том что было и чего не было. Говорунов много и чаще всего их байки и басни не блещут истиной. А Мишка – совсем другое дело. И пусть его слог не блистал изяществом стиля, а в речи могла преобладать ненормативная лексика, все равно, была в его историях какая-то изюминка, нечто, что заставляло на время забыть о приевшейся лагерной жизни и хоть немного вспомнить о другой, той, что за забором. Много их было, этих историй, но одна из них запомнилась мне так ярко, что не могу не рассказать ее вам.
