Речь, бесспорно, производит самое благоприятное впечатление. А на сцене уже адвокат. С ловкостью присущей адвокатам, он сводит суть дела к тому, что Петрович не виноват, ну, предположим, не совсем виноват, и если виноват, то только на самую чуточку, идя навстречу, мы готовы признать, что всего лишь наполовину, в крайнем случае, не больше, чем на три четверти. А что касается признания, то оно вряд ли может играть слишком большую роль. Следовательно, суд обязан смягчить наказание.

-Разумно, - соглашается прокурор. – но только при условии увеличения срока.

И вот предоставляется последнее слово. Петрович медленно поднимается со своего места, его губы дрожат, он пытается что-то сказать, но горло сводит судорогой и он бессильно и обреченно взмахивает рукой и садится.

Суд в полном удовлетворении удаляется на вынесение приговора.

Через десять минут именем Российской Федерации Петровича признают виновным и приговаривают к восьми годам лишения свободы. Но Петровича это уже нисколько не удивляет.

Очень простая история

С точки зрения стороннего человека, Брод это совсем не Брод, и даже не Бродвей, а всего-навсего простая маленькая улица на окраине большого города. Пусть и центральная, но все равно. Ну да Бог с ними, с этими посторонними, для того, кто всю жизнь прожил на Химмаше, эта улица была Бродом. А какое настоящее название было у этой, в общем-то, не примечательной улицы, никого не интересовало.

И в один из дней по Броду шёл человек. Судя по всему, он никуда не торопился и его никто не ждал. Шёл явно без определённой цели, лишь бы идти. Было довольно рано, но и не так поздно, но на улице почти никого не было, по причине жары. Только в некоторых местах можно было заметить одну-две группы праздношатающихся. К вечеру Брод будет полон, но до этого ещё далеко и поэтому сейчас он больше напоминает улицу призрак, чем живую улицу. И молодой, а может и не очень молодой, человек брёл лениво шаркая ногами, ничем не интересуясь. Весь его облик красноречиво свидетельствовал, что его давно не звали в гости, а он сам не приглашал их к себе в дом. Да и дома скорее всего у него тоже не было. Наиболее вероятным, как кажется, само понятие дома для него превратилось в место, где можно было переночевать. И все же он не был бомжем, хотя не имел своего дома, не был нищим, хотя в кармане подчас не было и копейки. Да, сегодня вид его являлся явно непрезентабельным, но в определённых кругах имя его пользовалось некоторым уважением, а к словам его относились серьёзно. Жизнь не создала из него положительного героя, но и злодеем он также не был. Всего-навсего обычный уголовник с солидным стажем. И может от того всё, к чему он стремился можно было вместить в одну короткую фразу : «ты сдохни сейчас, а я завтра». Создав себе такое кредо, Сашка ( именно так звали нашего героя ) следовал ему в любой жизненной ситуации. И если применимо к воровскому ремеслу слово талант, то Сашка явно обладал им. И воровал с каким-то особым, присущим ему одному шиком. И точно с таким же шиком он стремился потратить все, что удавалось добыть, словно желая доказать что-то себе и другим. «А для чего тогда ещё жить ?» говорил он, «если невозможно делать что хочется и тратить сколько хочется ?» и деньги летели, словно осенние листья. С течением времени периоды пребывания на воле становились всё короче, а срока всё длиннее, что, разумеется, не способствовало какому-либо развитию его природы. Были деньги – были друзья, подруги и вино, не было денег – не было никого. Его это нисколько не удивляло, наоборот, казалось естественным.

Изматывающая жара постепенно набирала обороты и тело, без того нывшее после вчерашнего, просило прохлады и опохмелки. Мутило ужасно, хотелось холодного пива, но в кармане не было ни копейки и даже вспомнить не мог, где и с кем он пил вчера. В голове мелькали только чьи-то лица, слышался пьяный смех и истеричный женский визг. Всё вместе укладывалось в одну хорошо известную строчку из песни : «ой где был я вчера, не найду, хоть убей», с одной существенной разницей, что в отличие от героя песни, он не смог бы сказать, какого цвета были обои, если они, конечно, были. В голове гудело, словно кто-то невидимый методично бил в огромный колокол. Сашка вытащил очередную сигарету и закурил, хотя и понимал, что легче от этого не станет. Перспектива на день была явно не из радужных, а для того, чтобы лезть в форточку или ломиться в какую-нибудь дверь, он был абсолютно не в той кондиции. И всё же надо было что-то решать. Так, в дурном настроении он незаметно добрёл до конца Брода и повернул обратно. За недолгий час окружающая обстановка слегка преобразилась. Стало больше народа, в основном молодёжи, которая изо всех сил пыталась показать, насколько она крута. Всё было настолько знакомо, словно и не было прошедших лет. «нет ничего нового под солнцем, всё было, всё суета сует и томление духа», процитировал он сам себе. Если бы кто-то попросил его, он смог бы продолжить и привести почти слово в слово все главы Екклесиаста, или пару отрывков из Ницше, Канта и Конфуция. Сказывалось какое-никакое, но образование, кроме того, Сашка любил читать и отбывая очередной срок обязательно штудировал всю литературу, которую только мог достать. Было приятно произвести впечатление на дружков или очередную подругу, вот только сегодня это было слабым утешением, и он с удовольствием променял бы всю свою эрудицию на банку пива. Постепенно он приблизился к знаменитому «Уктусскому горю» откуда неслись пьяные голоса.

Сашка скрежетнул зубами от бессильной ярости и устало опустился на скамейку. От душивших его похмелья и злобы, окружающий мир потерял реальность, он ощутил себя потерянным и чужим. Вокруг него шли люди, они шутили, о чём-то разговаривали, куда-то торопились, но никому из них не было дела до него, Сашки, он был никому не нужен. Впрочем, подумал он, также не нужны мне и они. Эх, если бы была жива мать. Она поняла бы его. Но мать умерла много лет назад, когда он отбывал свой первый срок на «взросляке». Он вернулся домой и сходил на кладбище, где просидел почти до вечера, вспоминая, как мать ездила к нему на свидания, тащилась с тяжёлыми сумками и тихо верила, что вот этот раз уж точно последний, что теперь Сашка вернётся домой навсегда. И он с такой же верой убеждал её, что скоро всё будет иначе, он придёт домой и они заживут счастливо, он ещё докажет другим, что умеет жить не хуже. Но когда приходил долгожданный звонок, он забегал домой, наспех целовал мать в щёку, совал в руки подарок и тут же убегал по своим делам. А вскоре за ним опять щёлкала засовом камерная дверь, и всё начиналось заново.

Запоздалое чувство раскаяния, или что-то похожее на него, шевельнулось в его душе. Надо сходить на кладбище, подумал он, ведь столько лет не бывал. Могилка, поди, заросла совсем. Может быть прямо сейчас. А почему бы и нет ? Тем более, что делать нечего. Но до чего же тяжело сделать первый шаг. Ноги словно свинцом налились, но он всё же пойдёт. Вот первый шаг…ещё один… ну вот и пошло…давай, Сашка, давай, шептал он себе, и тяжело переваливаясь с ноги на ногу, двинулся вдоль аллеи.

-Здорово, братан !- раздалось вдруг под самым ухом. Сашка вздрогнул и открыл глаза. Прямо перед собой он увидел долговязого детину, щедро украшенного татуировками. С трудом выбираясь из паутины мыслей, Сашка с трудом узнал в парне одного из корешей по недавней ходке. Но не это поразило его, а то, что он сидел на той самой скамейке, с которой, как ему казалось, он поднялся несколько минут назад. «Всё», спокойно подумал он. «приехал, здравствуйте галюлики». От друга вкусно пахнуло свежим пивом, и Сашка невольно судорожно сглотнул. -Что, братан, плохо ?-сразу догадался собеседник.- Маешься ? Ну это дело поправимое. Щас мы грамм по сто с прицепом. Я нынче неплохо отработался, пора и гульнуть.

-Гульнуть можно,- хрипло выдавил Сашка. –Вот только проблема одна есть…

-Не щекотись, братан ! Бабки есть. Давай-ка мы с тобой по пиву, а ?