И с этими словами старик встал, и молча, не чокаясь ни с кем, не говоря ни единого слова, выпил. Выпили и остальные, также не чокаясь. И потом, до следующей станции, никто из них так и не сказал ни слова.
Вечер встречи
Веселая музыка летит через зал, побуждая к танцам. Сыпается конфетти, забавными молниями распрямлялись ленты серпантина, усеивая пол разноцветной мозаикой, которая, в свою очередь, разметывается на части ногами танцующих пар. Выпускной вечер, что может быть счастливее этого, после десяти лет учебы? И совершенно не хочется думать о том, что скоро надо держать экзамены в институт, а кому-то просто идти трудиться слесарем или токарем, продавщицей мороженого или кондуктором. К чему эти банальные мысли в день великого счастья, когда вокруг мелькают счастливые веселые пары бывших, - да, уже бывших! – одноклассников, когда учителя с затаенной грустью глядят на нас, вдруг вставших за один день взрослыми. И, похоже, никто из них не верит всерьез, что я, например, уже не Сашка или Санька, а вполне себе взрослый мужчина, Александр Иванович Ковалев, почти 18 лет от роду, а со мной в паре кружится не Настя, а Анастасия Николаевна Портнова, будущая актриса советского кино. Ну, во всяком случае, это она так считает, что она будущая актриса. А по мне так себе, ничего особенного, хотя в школьном театре мы все на нее засматривались. Но после спектаклей, тайком куря на задворках школы, мы все соглашались, что новой Орловой из нее точно не выйдет.
А взять, например, вон того, рыжего и курносым парня. Это вам уже не Петька, а Петр Всеволодович Леонтьев, почти что студент, так как ни для кого не секрет, что папа Петьки, ах, прошу прощения, Петра Всеволодовича, потратил изрядное количество трудов и нервов, дабы наставить наследника на путь истинный. Что греха таить, труды налицо, уже в шестом классе Петька заслуженно носил прозвище «профессор». Вот и сейчас он наверняка рассказывает своей партнерше по вальсу очередную заумность, а та слушает его с неподдельным восхищением, слегка раскрыв в почтительном удивлении рот. Ну и пусть. Завидовать я ему не собираюсь. У меня свои дороги в жизни, и не менее почетные. Но о них не сегодня. Сегодня у нас на это времени нет. Я о каждом из них могу рассказывать долго. О почти всех сорока, с которыми… Впрочем, нет! Я совсем забыл про нашего Подлипалу. Разумеется, в жизни он совсем не Подлипала, а Кузнецов Иван. Но почему-то, с самых первых лет школьной жизни, мы его невзлюбили. Уж больно он любил ябедничать, и к учителям липнуть. По правде говоря, наябедничал он всего один раз, когда мы ему в первом классе чернил в ранец налили. Ну и за то, что наябедничал, получил хорошее мужское внушение, от чего, как я полагаю, в его голове наступило некоторое просветление. И хотя после того случая он никому не жаловался, мы его почему-то сразу невзлюбили и окрестили подлипалой. Так он и проучился с нами всю школу, ни с кем не разговаривая, только с учителями. А нам-то что? У нас были свои компании и у нас не было никакого желания водить с ним дружбу. А сегодня мы вообще с ним расстанемся. Дай Бог, навсегда.
Впрочем, что-то я слишком о нем заболтался. Тоже мне, нашел тему. У меня так бывает, начну рассказывать, и несет меня. Наша Петровна, училка по литературе, всегда мне говорила, что талант у меня есть, что мне писать надо. А я сомневаюсь, одно дело сочинение написать. И совсем другое дело, написать, как, например, Островский писал, про Павку Корчагина. У меня так точно никогда не получится. Поэтому, я вам лучше о нашем классе и празднике расскажу. Так-то мы обычные ребята, с обычной средней школы. Но для меня они все – самые лучшие. Даже жалко, честно говоря, что учеба закончилась. Я бы не прочь с ними еще годик поучиться. Только вы им об этом не говорите, а то еще, чего доброго, засмеют. Скажут: «эх, ты, Сашка, нашел чего жалеть. Да и не пристало комсомольцу быть сентиментальным.» А я вовсе не сентиментальный. Просто расставаться жалко. Ведь когда теперь вместе соберемся? Кто мы будем тогда? Конечно, есть вечера встречи одноклассников, кто бы мог подумать, что мы будем приходить сюда, в эти школьные стены, не как ученики, а как взрослые, состоявшиеся в жизни люди. Кто-то из нас поседеет и полысеет, обрастет солидным брюшком, а кто-то просто пришлет письмецо, мол, братцы, приехать не могу, выполняю заветы Родины на ударной стройке. Да-а, вот такие мысли в моей голове, хотя надо бы повеселиться от души. Благо, завтра воскресенье, никуда спешить не надо. Пойду, вот, приглашу Наташку на вальс. Вы тут не скучайте без меня, лучше посмотрите на нас. Какие мы веселые, молодые, задорные. Ну, все, я пошел. *** Обычно, город Н. летними вечерами был тих и спокоен. Медленно струилась под облаками речка, светились, как и всегда, фонари на улицах, закатное солнце окрашивало последними лучами дома и деревья, словно бы окутывая на ночь. Но в этот вечер, на улице Ломоносова, было весело и шумно. Еще бы! Собрались ученики выпуска сорок первого года. Двадцать лет прошло с того памятного для всех дня, когда сразу же после выпускного бала мы отправились штурмовать военкоматы, чтобы нас отправили на фронт. Как сейчас помню этот день, когда мы стояли на улице, а из репродуктора Молотов буквально оглушил нас известием о начале войны. До сих пор в моей памяти хранятся, словно на фотоснимке, разом повзрослевшие и посуровевшие лица моих друзей. Я и сейчас вижу их и слышу их голоса. Много ли нас осталось в живых? Смотрю на собравшихся, и не верится, что это мы, только ставшие на двадцать лет старше.
-Сашка, ты что ли? Здорово! – хлопает меня по спине кто-то. я оборачиваюсь и вижу Петьку Леонтьева. -Петька! Черт, вымахал-то как! – ору я в ответ и, в свою очередь, хлопаю его по спине.
-А что нам, - самодовольно отвечает Петька и с явным удовольствием проводит рукой по груди кителя. На кителе, как и положено бравому офицеру, несколько орденских колодок, и пара нашивок за ранения. -Не стал, значит, профессором, - говорю я и смеюсь чему-то.
-Не стал, - притворно вздыхает Петька. -Война, брат, все на свои места поставила. Я еще что-то хочу сказать, но тут нас подхватывает стайка девушек и ведет нас к большому длинному столу. Я с трудом узнаю в этих веселых лицах черты школьных подруг. Таня Иванова, Наташка Белоглазова, боже мой, как же я по вам соскучился! Мы наливаем в рюмки, чокаемся и выпиваем за встречу, за долгожданную встречу школьных друзей. Водка горячим ручейком п скатывается вниз и хмель слегка ударяет в головы. Мы начинаем дружно говорить. Перебиваем друг друга, снова спрашиваем и отвечаем. Двадцать лет, из которых четыре года сожрала война, будь она проклята.
Наконец, шум потихоньку стихает, и мы начинаем говорить спокойнее, вспоминая себя, рассказывая о других. Постепенно от живых разговор переходит на не вернувшихся с той страшной войны. Петька первым подходит к стенду с фотографиями. Мы невольно замолкаем и один за другим присоединяемся к нему. Со стенда на нас, живых, глядят глаза тех, кто не вернулся, кто ушел для того, чтобы жили другие. Настя, которая так и не стала артисткой кино, Серега, когда-то гроза всей школы, а в тяжелом сорок втором геройски погибший в Севастополе. Я смотрю на них, и на глаза невольно наворачиваются слезы. Я украдкой вытираю их и вижу, что и остальные смахивают слезы. Стыдиться этих слез нельзя и я понимаю, как мне не хватает тех, не пришедших с войны. -Сашка, - слышу я за своей спиной голос и оборачиваюсь. Танька! Все такая же красивая и ничуть не постаревшая. Та самая Танька, в которую я был когда-то влюблен, и из-за которой я когда-то подрался с Колькой Ищенко.
-Таня, - говоря я и не знаю, что сказать дальше. Вместо левой руки у нее пустой рукав, и я невольно отвожу глаза. -Это ничего, Саша, - понимает она, -Я уже привыкла. Хорошо, что жива осталась.
-Хорошо, конечно, - соглашаюсь с ней я и веду ее к столу. Я наливаю в рюмки и кладу закуску в тарелочку. -А помнишь, - начинаю я, но тут она меня перебивает и говорит:
-Саш, а ты помнишь Кузнецова? -Этого Подлипалу-то? – презрительно говорю я и мысленно сплевываю.
