Миграцию греков на острова Эгейского моря и побережье Малой Азии он, подобно Бэри, объясняет «духом приключений, неугомонностью греков, страстно желавших видеть новые края».[564]
Характерны для современной науки на западе и труды Хазебрека, в которых автор, между прочим, утверждает, что все греческие колонии VIII—VII вв. до н. э. были не торговыми колониями, но свободными объединениями искателей приключений. По его мнению, рост населения и неразумное распределение земли вынудило их искать счастья за морем. Только случайно, вследствие своего географического положения, эти колонии приобретают впоследствии торговое значение.[565]
Мичелл, находясь под явным влиянием Хазебрека, развивает его идеи до логического абсурда, утверждая, что «греки ненавидели море и никогда не забывали, что они пришли из внутриматериковых жилищ травянистых степей».[566]
Выдвижение на первый план географического фактора и любви греков к приключениям, характерное для последних по времени работ, свидетельствует не только о явном падении научной мысли на Западе, здесь налицо и скрытая тенденция подвести новую основу под современную колониальную политику.
Если свести всю греческую колонизацию к географии и к любознательности греческих «культуртрегеров», то станет возможным снять со счетов экономическую заинтересованность метрополий в колониях; становится возможным выдвинуть на первый план «благородство» расы белых колонизаторов, «бескорыстно помогающих» культурному росту колонизуемых народов.
И действительно, эти ноты уже ясно звучат в работах наших западных современников. «Долгое время, — пишет Жарде, — европейцы рассматривали туземцев только как необходимый источник работы и плохо обращались с ними, но теперь они пытаются цивилизовать их и даже, в некоторых случаях, приравнять их к колонистам из страны-матери».[567] «Семейный режим примитивной Греции, — пишет Хацфельд, — объясняет греческую колонизацию так же, как и принцип права первородства объясняет английскую и французскую колонизацию XVII и XVIII вв.».[568] «Недостаточно того, — пишет Билабель, — что ионийские города Малой Азии создали значительную культуру, но они и распространили ее на большую часть известного тогда мира. От далекого северо-востока до столпов Геракла и древней страны культуры — Египта, и даже вплоть до Аравии основывали они свои колонии. Поистине достойное удивления деяние этих испанцев и англичан древности».[569]
Нужно сказать, что в XIX в. ученые были гораздо откровеннее, чем теперь. Так, например, Людвиг Росс, после путешествия по местам поселений древних народов Малой Азии, призывал немцев к колонизации Малой Азии. «Право европейских народов на такую колонизацию, — писал Росс, — то же самое, которое и раньше, со времени колоний финикийцев, греков и римлян, было единым правом на колонии: хорошее право сильного. Тот народ, который признает за собой физическое и моральное превосходство, вследствие численности или культуры, или по обеим причинам вместе, обосновывается у физически и морально более слабого народа или над ним, и если последний не хочет добровольно уступить или подчиниться, то его принуждают силой. Это — право колоний...»[570]
Таким образом, ознакомление с основными теориями древней колонизации в трудах буржуазных ученых приводит к выводу, что история греческой колонизации VIII—VI вв. до н. э. еще не написана и все основные проблемы остаются неразрешенными. Более того, мы приходим к выводу, что решение проблемы и не начиналось. Об этом красноречиво свидетельствует пренебрежение археологией, свойственное всем перечисленным историкам.
В «Введении в изучение греческой торговли с Италией, Сицилией и Францией в VIII и VII вв. до н. э.» Алан Блаквей справедливо заключает свою статью следующими словами: «Я назвал эту статью „Введением...“. Моя цель была показать, что настоящее исследование греческой торговли, если не греческой экономической истории, не будет написано до тех пор, пока историки не отнесутся с полным и тщательным вниманием к археологическим показаниям. Я могу рассматривать как несчастье, что имеется явно растущая тенденция среди определенной школы историков Греции не только просто пренебрегать греческой археологией, но даже отрицать за ней какую-либо историческую ценность».[571]
И действительно, хотя некоторые историки любезно расшаркиваются перед археологией, но фактически не знают ни археологии, ни археологической литературы. А между тем, без серьезного знакомства с археологическим материалом нельзя решить не только проблемы греческой колонизации, но и многих других проблем греческой истории. И неслучайно поэтому серьезную работу по исследованию вопросов колонизации начали археологи, и в первую очередь археологи и ученые Советского Союза.
Работы академика С. А. Жебелева,[572] В. Ф. Гайдукевича, А. Н. Зографа, Т. Н. Книпович,[573] А. А. Иессена[574] и Д. П. Калистова,[575] посвященные, в основном, истории северного Причерноморья, выдвинули впервые в науке ряд положений, существенно важных и для новой постановки вопроса о греческой колонизации.
Во-первых, может считаться твердо установленным, что периоду собственно греческой колонизации предшествовал длительный доколонизационный период сношений греков с Причерноморьем. Такой же длительный предколонизационный период устанавливается сейчас и для западных колоний греков — в Сицилии и Италии.[576]
Во-вторых, что является особенно важным, греческие колонии могли возникнуть лишь тогда, когда местные племена, на территории которых возникли колонии, достигли уже соответствующего интересам взаимного обмена периода общественного развития.
В-третьих, колонизация греков являлась, таким образом, сложным двусторонним процессом, обусловленным определенным соотношением торгового и промышленного развития как греков, так и туземных племен. Это положение впервые было отчетливо сформулировано акад. С. А. Жебелевым: Боспор, Херсонес и Ольвия «без тесных связей с туземным населением не могли бы существовать, поскольку они были зависимы от него в значительной степени, по всем направлениям своей экономической жизни».[577]
В-четвертых, вопрос о культурном влиянии греков на местные племена, об их опять-таки односторонней цивилизующей роли, должен быть коренным образом пересмотрен.[578]
И, наконец, в-пятых, греческие колонии возникали на древнейших трассах торговых путей, проложенных племенами и народами, может быть, за тысячелетия до греков.[579]
Совершенно ясно, что, обращаясь вновь к вопросам греческой колонизации, после этих выводов, мы не можем уже «с ловкостью фокусника оперировать той или иной цитатой Геродота, Фукидида, Сенеки или Цицерона, чтобы тем самым сразу отмахнуться, спрятавшись за древний авторитет, от подлинного исследования данной проблемы».[580]
Греческая колонизация была прежде всего выражением определенного этапа развития классового рабовладельческого строя, когда состояние производительных сил и производственных отношений тех или других полисов сделало возможным, и более того — необходимым, установление регулярных связей в первую очередь с более близким средиземноморским, а затем и с черноморским районами. Поэтому нельзя смешивать и рассматривать как однородные явления и переселение греческих племен в районы Эгейского моря и Малой Азии,[581] и колонизационную деятельность средневековых Генуи и Венеции, и колониальную экспансию империализма.
