Однако, при всем внешнем сходстве, особенно первых по времени подражаний, и здесь оказывается налицо то же греческое своеобразие, которое мы уже отмечали, говоря об ориентализирующем стиле. Изменяется тип лица, форма глаз, вся фигура; углы губ тронуты архаической улыбкой. До греков боги никогда не улыбались.

В древневосточных государствах недоступность и полная бесстрастность фигуры и лиц богов и царей, внушавшие трепет и ужас людям, были религиозной основой всего монархического строя. В условиях формирования греческих полисов, олимпийские божества, вошедшие в литературу и искусство, начиная с Гомера, оставаясь и грубыми и жестокими и принимая подчас фантастические формы, — очеловечились и вступили в тесное и личное общение с миром людей.

Сюжеты эпических поэм были широко распространены в раннегреческом искусстве, в частности в керамической живописи, и, несомненно, это прекрасное знакомство архаических живописцев с эпическими песнями развивало своеобразие не только сюжета, но и способа его изображения.

Мнение о том, что ориентализирующее искусство Греции в основном продолжает линию развития крито-микенского искусства, прерванную периодом геометризации, может быть верно, но только в том смысле, что в ряде случаев сюжеты и образы гомеровских поэм вызвали интерес к «предметам старины», в частности к сохранявшимся в культе минойско-микенским прототипам, которые были теперь ближе новому веянию времени, чем только что отринутая геометрическая линейность орнамента. Кроме того, Крит, Кипр и Родос являлись районами, где пережитки минойско-микенской техники и стиля были пронесены и через геометрический стиль, что облегчало вновь пользование ими для нового творчества.

Таким образом, тесная взаимосвязь литературы и искусства не только говорит о высоте культуры VII в. до н. э., но и помогает осознать неизбежность того пути, по которому пошло греческое искусство в период сильнейшего воздействие на него Востока. Именно в этот период крупнейшими завоеваниями греческого искусства стали характер и экспрессия лица, сложность драпировки и разнообразие жестов; мы отнесли бы сюда же и большое сюжетное разнообразие и тот простор творческой фантазии, о котором говорилось раньше.

Все архаическое искусство, а в первую очередь искусство и мысль Ионии и Эгейских островов, несло на себе печать восточного влияния — хеттов, вавилонян, ассирийцев — с востока и египтян — с юго-востока; Финикия и Кипр долгое время были передатчиками и имитаторами восточных изделий, а конец VII в. до н. э. еще более укрепил связь Греция с Востоком. Однако греческие мастера сохранили свое чувство меры в подражании, свое мировоззрение в понимании восточных памятников и свою самостоятельность в переработке восточных образцов.

Говоря о сильном воздействии Востока на архаическое искусство Греции, не должно забывать того, что к этому времени сформировавшиеся молодые рабовладельческие полисы уже вступили в борьбу с финикийцами за торговую экспансию, греческие полисы, еще кипевшие и бурлившие в огне междоусобной борьбы, уже вступали в период колонизации.

Поэтому-то в период сильнейшего давления развитых, имевших тысячелетние традиции государственных образований Востока на младенческий, по сравнению с ними, греческий государственный микрокосм и был выработан имевший собственное лицо и блестящие перспективы дальнейшего развития греческий стиль.

Греческие полисы с их демократическим строем уже окрепли; греческая продукция — более совершенная и разнообразная — находила хороший сбыт; печать греческой оригинальности проявлялась все резче. Наследство Востока в той мере, в какой оно было воспринято греками, оказывалось переработанным и преодоленным.

В этот период интенсивного развития греческой полисной жизни Родос тесно связан с крито-кипрским районом. По-видимому, особенно сильны были связи с Кипром, изделия которого очень распространены в некрополях Ялиса.[251]

Интересно отметить, что в переходное время от геометрического, к ориентализирующему стилю (VII в.) в ялисском некрополе в районе Замбико даже топографически выделяется группа кремированных погребений с большим количеством киприотских изделий и с остатками железа и бронзы (с 50-го по 68-е погребения).

Напомним, что Кипр, богатый металлом, должен был издавна привлекать родосцев; еще в микенский период Родос был одним из центров металлообработки, нуждавшимся, однако, в импортном металле.

Распределение территории между тремя родосскими городами, по-видимому, вполне закончилось, самое позднее, к середине VIII в. до н. э., поскольку с конца VIII в. начинаются уже организованные сношения с Египтом, возникает Врулия, а к началу VII в. (около 700 г.) Телеф-ялисец начертал свое имя в Абу-Симбеле.

По корабельному каталогу Гомера,[252] нашему древнейшему письменному источнику, заселение дорийцами Родоса произошло под начальством одного вождя Тлеполема, и три возникшие на острове дорийские филы были политически объединены (во всяком случае, во время войны всеми родосскими кораблями руководил, согласно каталогу, один вождь). Дорийцы, расселившиеся по трем филам, неизбежно сталкивались с обитавшим здесь местным населением. О результатах столкновений не сохранилось никаких воспоминаний.

Поскольку три древние центра: Линд, Камир и Ялис, стали при дорийцах как бы «столицами» трех государств, можно a priori предполагать, что происходило в ряде случаев смешение дорийцев с встретившим их на месте колонизации населением. О том же свидетельствует, по нашему мнению, наличие сильных пережитков микенского Родоса в геометрическом искусстве дорийцев.

Может быть, однако, не все родосское население органически вошло в дорийские общины. В позднейших родосских надписях мы встречаемся с группой населения Линда, происхождение которой до сих пор остается загадочным. В одной из надписей Линда, представляющей собой два фрагмента закона о выборах хорегов, часть хорегов выбирается из граждан, а 6 хорегов-ксенов — из κατοικευντες και γεωργευντες εν Λινδίαι πόλει.[253]

О той же группе линдийского населения упоминается и в другой надписи I в. до н. э., в которой чествуется некое лицо, бывшее верховным стратегом, хорегом Родоса на великих Гелиях, эпистатом Линда и занимавшее ряд жреческих должностей; этот человек увенчивается жрецами Афины Линдии и Зевса Полиея золотым венком; золотым венком его чтят и οι κατοικευντες εν Λινδίαι πόλει και οι γεωργευντες εν ται Λινδίαι.[254]

Таким образом, упомянутая группа, проживающая и занимающаяся земледелием в Линде, имеет право на хорегию и на владение домом и землей. По-видимому, в группе имеется и зажиточное население, как указывает участие в почетном декрете и золотой венок, предоставленный родосскому должностному лицу, тесно связанному и с жизнью Линда.

Несомненно также, что эти оседлые земледельцы Линда, не являясь гражданами, пользуются личной свободой. Их положение кажется мне напоминающим положение спартанских периеков. Нигде в других эпиграфических памятниках, насколько мне известно, κατοικευντες (κατοικουντες) не обладают правом землевладения.

Конечно, материал наших источников слишком скуден для каких-либо твердых выводов, но вполне вероятно, что оседлая группа линдийских земледельцев, от которых явно отличаются родосские метеки, образовалась из какой-то части родосского древнего населения, не включенного, подобно периекам, в состав гражданской общины Линда.

По-видимому, несомненен и рост рабовладения в ставших дорийскими городах острова. Но ни о составе рабов, ни о процессе развития рабства у нас нет никаких, даже косвенных, сведений.

Родос V—IV вв., и особенно эллинистический Родос, являлся крупнейшим центром рабовладения с дробными категориями рабов (государственные, иноземные, рожденные дома) и с особыми местами захоронения (кладбища рабов). По-видимому, с раннего времени родосские города ввозили иноземных рабов (в первую очередь, из Карии); нельзя, однако, предполагать, что здесь не было периода внутреннего порабощения местного населения.