Другая надпись дема[521] сообщает о даре кипарисового дерева Афине; эта надпись была найдена в Пини, вблизи Валады, к северо-западу от Пигадии. Возможно, что здесь и был расположен город Карпаф, у входа в плодородную долину. Современное поселение, расположенное здесь, известно до сих пор под именем Скарпенто.

Город Брикунт, по имени которого назван третий дем острова — Брикунтии,[522] был расположен на северо-западном побережье острова, на современном полуострове Бургунда. На территории этого дема находилось известное нам по надписям святилище Посейдона Порфмия, которое, судя по месту эпиграфических находок, стояло на берегу современной гавани Тристомо.[523] По-видимому, «перевоз» был проливом между Карпафом и Саросом (современная Сария).

Местоположение упомянутого Страбоном города Нисира с точностью не установлено. Житель острова Манолакакис, написавший его историю, первый отождествил Нисир с местечком Палатии на о. Саросе. Здесь были найдены две надгробные надписи, указывающие на то, что остров был обитаем.[524]

В святилище Посейдона Порфмия найдена посвятительная надпись от имени лиц, избранных гиерагогами:

«Мелантий, сын Менекратея, Брикунтиец, Эпенет, сын Радия, Нисириец, Сосипол, сын Архикратея, Брикунтиец».[525]

Наличие в надписи двух граждан из Брикунта и одного из Нисира, может быть, указывает на территориальную близость этих городов. Кроме того, при отождествлении Палатии с Нисиром разъяснилось бы и противоречие в показаниях Перипла (псевдо-Скилака) и Страбона (трехградие-четырехградие), поскольку четвертый город о. Карпафа Нисир помещался бы на о. Саросе, который можно, при желании, считать Карпафом.[526]

В родосских надписях часто встречается демотикон Нисириец, хотя возможно, что он относится не к карпафскому Нисиру, а к городу Нисиру, расположенному на острове того же имени. Демотикона «Сариос» мы нигде не встречаем.[527] Если отождествление Палатий с Нисиром все же правильно, то Сарос и представлял бы собой дем Нисирии.

Колонизация острова шла в основном из Линда, как на это указывает культ Афины Линдии, существовавший в Брикунте.[528] На раннее вхождение Карпафа в линдийское государство указывает и наличие ктены Потидейцев на южной оконечности острова, главным святилищам которой было также святилище Афины Линдии.[529]

Интересно отметить на острове наличие союза Этеокарпафян.[530] В афинских податных списках Этеокарпафии названы наряду с Карпафиями, Брикунтиями и Аркасиеями.[531] По аналогии с Этеокритянами, встречающимися у Гомера,[532] можно предполагать, что эти «подлинные карпафяне» представляли древнейший слой населения острова и занимали особую определенную территорию. На это указывает их наличие, как особой податной единицы, в афинских податных списках. Поскольку юго-восток острова был занят Карпафиополитянами, юго-запад — Аркасейцами, а север — Брикинтиями, остается предположить, что они занимали центральную часть острова — Месохорию. Однако в родосском государстве они не представляли собой отдельного дема, но обозначались как союз. Территориально, вероятно, они входили в дем Карпафиополитян.

Остров Карпаф был важен родосцам не только тем, что через него лежал путь к Криту, но и тем, что вся группа островов, постепенно осваиваемых родосцами, образовывала защитный барьер на подступах к самому о. Родосу.

Позже, во второй половине VI или в первой половине V в. до н. э. к островным владениям родосцев присоединились еще острова Нисир, Астипалея и Касос (в VII в. до н. э. Нисир и Касос принадлежали еще Косу; Астипалея была колонией Эпидавра). На этих островах, включенных в родосское государство, возвышались укрепления и, как показывают дальнейшие события родосской истории, во время осады Родоса Димитрием Полиоркетом и во время войны с Критом в III в. до н. э. этот островной барьер вокруг Родоса был искусно использован родосцами для военных целей. В борьбе с Критом, например, весь удар приняли на себя жители Карпафа, и критский десант удалось отразить на Карпафе, даже не допустив его до Родоса.

Проблема родосской колонизации — лишь частный вопрос общей проблемы о причинах греческой колонизации VIII—VII вв. до н. э. Двести лет стоит эта проблема перед западноевропейской наукой; ежегодно западноевропейские ученые в общих курсах, экономических трактатах и специальных исследованиях определяют греческую колонизацию с чисто классовых позиций европейцев-колонизаторов.

Беспомощность буржуазной исторической науки, примитивность ее исторических воззрений, эклектизм и грубая модернизация нигде не отразились так ярко, как в трактовке причин и поводов греческой колонизации. Не было ни одного историка, который не оказался бы на поводу у колониальной политики империалистических держав, который смог бы противопоставить этой политике свой смелый голос беспристрастного исследователя.

Отсюда глубоко закономерен тот интерес, который возник в последнее время в советской науке к проблемам древней колонизации. Поэтому необходимо, рассмотрев взгляды буржуазных ученых, наметить новые пути к исследованию сложной и трудной проблемы античной колонизации, проблемы, которая может быть окончательно решена лишь творческими усилиями коллектива советских историков и археологов.

Интерес к проблемам греческой колонизации возник во второй половине XVIII в. под непосредственным влиянием новой колониальной политики европейских государств. Особую злободневность колониальный вопрос приобретал во Франции и Англии, поскольку в XVIII в. именно эти государства являлись главными соперниками в борьбе за колониальную периферию.[533] Поэтому пионерами по изучению греческой колонизации были как раз французы и англичане — барон Сен-Круа, мореплаватель и колонизатор Луи Бугенвиль, Дж. Симмондс и др.[534]

Эти первые работы несут на себе яркую печать острых колониальных интересов современности. Так, например, одна из работ Бугенвиля, изданная в 1777 г. (накануне открытой борьбы североамериканских колоний Англии за независимость), носит характерное название «История колонизации свободных государств древности, примененная к современной борьбе между Великобританией и ее американскими колониями».[535]

Работа Сен-Круа, изданная в 1779 г., «О состоянии и судьбе колоний древних народов»,[536] обращена непосредственно к французам: «Вы заселяли землю в целях обогащения, а теперь вы опустошаете ее, грабя ее обитателей...» В истории греческой колонизации Сен-Круа видел путь, по которому нужно итти французам: культурный народ древности умел укреплять связи с колониями и строить на колонизации свой экономический расцвет. Этому же должны научиться и французы.

Однако наиболее полным и фундаментальным из ранних работ по истории греческой колонизации был получивший широкую известность четырехтомный труд Рауль-Рошетта «Критическая история основания греческих колоний» (1814—1815).[537] Этот труд подготавливался в период власти Наполеона, когда вновь ожили надежды на колониальную гегемонию, когда крах старых колониальных методов эксплуатации вызвал к жизни многочисленную и во Франции литературу с рассуждениями о создании «колониального права». Таким образом, труд Рауль-Рошетта приобретал характер политической злободневности, несмотря на строго античную тематику.