Разумеется, картина становится не столь радужной, если рассмотреть прочие категории чужеземцев: рабы, которые могли быть и эллинами, но часто оказывались негреками, захваченными на войне или попавшими в плен к пиратам, не имели никаких прав и подвергались жестокому обращению. Не баловали особой заботой и заезжих путешественников; они чаще всего размещались у городских ворот или в портах.
Интеграция негреков в полис была, таким образом, возможной, часто легкой, но никогда полной. Не будучи в состоянии участвовать в политике, они довольно мало интересовались тем, что составляло суть полисной жизни. Но, как вы могли заметить, подлинного различия между греческим и негреческим чужаком не существовало. Эта страна не знала проблем иммиграции, которые переживают наши общества, — отчасти, возможно, потому, что приток иностранцев всегда считался необходимым для развития полисов: в Афинах такой приток был вызван подъемом Пирея, повлекшим за собой экономический рост. Статус метеков никогда не ставили под сомнение даже самые консервативные авторы. Кроме того, статус иностранцев был договорным и индивидуальным, а не коллективным, поэтому они никогда не воспринимались как «масса», как некая неопределенная общность.
Проблема языка; переводчики
На каком же языке происходило общение с иноземцами? В полисе, как правило, на греческом. В архаическую и классическую эпохи смешение народов в городах позволяло всегда иметь под рукой кого-нибудь, кто говорил одновременно и на родном языке, и по-гречески: многочисленные рабы и метеки могли от случая к случаю или постоянно служить переводчиками, а уж второе поколение, дети новоприбывших, было по необходимости двуязычным.
Даже перевод письменных текстов, требующих более глубоких лингвистических познаний, чем устное общение, не представлял никаких сложностей, во всяком случае, в городах. Так, Фукидид рассказывает о послании, направленном персами спартанцам и перехваченном афинянами:
Следующей зимой Аристид, сын Архиппа... захватил в Эйоне на Стримоне перса Артаферна, направлявшегося от персидского царя в Лакедемон. Артаферна перевезли в Афины, где его послания перевели с ассирийского письма[427] и прочитали. Помимо прочего, содержание их в основном сводилось к следующему: царь не понимает, чего хотят лакедемоняне, так как все их послы, приезжавшие к нему, говорили разное; и вот, если они желают ясно объясниться, то должны с этим персом отправить к нему послов[428].
Из текста явствует, что и афиняне, и спартанцы могли во всех подробностях разобрать довольно длинное и сложное письмо на ассирийском или персидском. Формулировка Фукидида не оставляет сомнений в том, что письма переводились в два этапа: сначала их транскрибировали, затем переводили. Историк, однако же, не упоминает, кто был переводчиком (или переводчиками). Во всяком случае ясно, что найти таковых не составляло особого труда.
Надо думать, что при поездках в другие страны тем более можно было без особых хлопот обнаружить людей, говорящих по-гречески: повсюду, где существовали колонии, путешественник не мог не встретить либо греков, способных объясниться на местном наречии, либо, скорее, автохтонов, изучивших греческий для налаживания отношений с соответствующим полисом. В то же время мы видели, что плавания были в основном каботажными, так что было нетрудно, даже направляясь в еще не освоенную местность, во время одной из стоянок взять на борт на один или несколько дней импровизированного «проводника», говорящего и немного по-гречески, и на местном языке. Ну а в таких странах, как Персия или Египет, существовали профессиональные переводчики. Со дня основания греческого города Навкратиса правивший тогда Египтом фараон Псамметих вверил заботам обосновавшихся на его земле ионийцев и карийцев
...египетских юношей на обучение эллинскому языку. Эти египтяне — предки теперешних толмачей в Египте[429].
В великой Персидской империи недостатка в переводчиках не было. Опять-таки согласно Геродоту, Дарий сумел наладить общение между греками и мидийцами, чтобы они через переводчика обсудили весьма серьезную проблему относительности обычаев[430].
У нас не так уж много сведений об этих толмачах, временных или постоянных, но в этом нет ничего удивительного. В архаическую и классическую эпохи они, видимо, не образовывали фиксированной профессиональной группы, поэтому говорить об их принадлежности к таковой не представляется возможным. Если древние авторы их и упоминают, то только в тот момент, когда необходимо наладить общение: тогда нужно искать переводчика, посылать его к имяреку и т.п. Поэтому в текстах, посвященных, подобно сочинениям Геродота или Ксенофонта, событиям за границей, часто упоминаются толмачи. Но как только коммуникация установлена — если она развивается успешно — они становятся невидимками. Два текста, написанные с интервалом в несколько десятков лет, в этом отношении особенно показательны.
В I книге «Истории» Геродота Крез захвачен Киром и возведен на костер. Поскольку он стонет и произносит имя Солона, Кир посылает переводчиков узнать, кого он призывает. Переводчики беседуют с Крезом и передают персидскому царю его слова: пленник взывал к Солону, вспомнив перед лицом смерти, что тот говорил о природе человека и о человеческом счастье. Слова эти заставляют Кира задуматься, и он решает потушить огонь. После снятия Креза с костра оба царя беседуют о том и о сем, не испытывая никаких затруднений со взаимопониманием. Дело не в том, что Крез вдруг начинает понимать персидский или Кир — лидийский: просто после установления контакта историк более не считает нужным упоминать переводчиков[431]. Точно так же Ксенофонт в своем «Анабасисе», отправляясь на встречу с Севфом, царем Фракии, берет с собой переводчика, явно считая, что они с царем друг друга не поймут. Однако же приводимый далее диалог между греческим писателем и Севфом идет, как кажется, напрямую, без посредства переводчика[432].
До сих общение налаживалось в основном на греческом. А были ли среди эллинов люди, свободно владевшие иностранными языками? Все зависело от места проживания: для грека из колонии, расположенной за пределами Пелопоннеса, в контакте с другими народами, явно было естественным хоть немного говорить на местном языке. Так, Гистией, когда
во время бегства какой-то персидский воин настиг его и хотел было уже заколоть... объявил ему по-персидски, что он — Гистией из Милета[433].
Этот пример никоим образом не доказывает, как иногда утверждается[434], что Гистией был двуязычен. В самом деле, нет ничего сложного в том, чтобы произнести на другом языке свое имя, даже сопроводив его фразой или подобием фразы...
Что же касается действительно двуязычных персонажей, они очень редки: Фемистокл, бежавший к царю царей, по собственной инициативе выучил язык за год и мог общаться с царем без переводчика[435]. Этот случай, упомянутый многими античными авторами, исключителен. Поздний писатель Афиней сообщает, что и Алкивиад, как Фемистокл, выучил персидский, но его изучение другого языка представлено как отрицательный пример, поскольку имело целью добиться благосклонности Фарнабаза[436]. У эллинов в целом, похоже, не было вкуса к изучению других языков, и нет никаких следов того, что их образование предусматривало такую дисциплину.
