Во время одного из собраний Автолик, один из официальных представителей Ареопага, должен был высказаться о предложении Тимарха; он его отверг, и тогда афиняне «одобрительно зашумели»[227]. Автолик, не поняв, что шум означал одобрение, уточнил свои доводы, и вновь, поясняет Эсхин, «среди вас поднялся еще больший шум и смех»[228].

На данном примере видно, что реакция могла быть как невнятной, так и словесной. Представляется, что оратору даже могли задавать вопросы, и постепенно, согласно Демосфену, этой привычкой начали злоупотреблять[229].

Кроме того, как утверждал Демосфен, существовали формировавшиеся вокруг того или иного оратора или стратега группы людей, «готовых кричать ему в лад»[230]. Некоторые, подобно Стефану, даже садились в первый ряд и поднимали «шум около ораторской трибуны»[231].

Мнение участников вырабатывалось по горячим следам и до голосования ничего вроде бы не было известно. Каким бы странным это ни казалось, нет никаких следов наличия внутри Собрания групп влияния; исследования о гетериях, или аристократических обществах, не дали ничего, как и изыскания, ставившие своей целью определить возможное влияние демов, или округов. Еще более удивительно, что не обнаруживается никаких следов «кампаний», в течение которых сторонники той или иной идеи пытались бы «подогреть» общественное мнение. Все происходило так, как если бы заранее ничего не решалось...[232] Когда никто больше не просил слова, переходили к голосованию. Ответственность за это лежала на пританах и проэдрах, поэтому они отказывались ставить вопрос на голосование или даже на обсуждение, если считали предложение незаконным. Так, Сократ после Аргинусской битвы[233] единственный воспротивился незаконной процедуре, предложенной Калликсеном: речь шла о том, чтобы голосовать за или против смертного приговора огульно всем стратегам, которые из-за бури не сумели подобрать пострадавших в морском бою[234]. Послушаем, какие слова приписывает ему Платон:

Голосовали поднятием рук: глашатай просил тех, кто поддерживает предложение, показаться, а потом проверял результат, подсчитывая голоса, поданные против. Если возникало сомнение, процедуру возобновляли, пока председательствующие не определяли явного большинства.

В особых случаях подсчет осуществлялся тайно: на пленарных заседаниях при предоставлении амнистии или остракизме, а на обычных — при рассмотрении особых дел[236].

Совет, или буле, происхождение которого восходит к Клисфену (конец VI в. до н.э.), состоял из пятисот членов, по пятидесяти от каждой филы. Их выбирали по жребию на год во всех ста тридцати девяти демах, или округах, на которые делилась Аттика. Каждый дем, в зависимости от своей значимости, должен был выдвинуть от одного до двадцати двух советников-булевтов в год. Кандидаты выдвигались на уровне дема и демарха, а ответственный за округ составлял общий список.

Булевтом можно было стать по достижении тридцати лет, и никто не мог отправлять эту должность более двух раз. Никакого ценза не существовало, соответственно каждый гражданин имел возможность хотя бы раз в жизни заседать в Совете. Тем самым создавалась возможность вникнуть в дела полиса и поучиться говорить перед меньшим числом людей, чем в Собрании — перед пятьюстами вместо шести тысяч... На самом деле единственным требованием было наличие большого количества свободного времени.

Обязанности советника были и в самом деле тяжелыми. Если верить тому, что пишет Аристотель в «Афинской политии», буле собиралась ежедневно, кроме праздников и неблагоприятных дней, т.е. триста раз в году... В V в. до н.э. правила, возможно, были не столь строги, и Совет вполне мог собираться по мере надобности. Однако же членов буле могли созвать и внезапно в случае необходимости, так что если они хотели добросовестно выполнять свою работу, им было бы тяжело заниматься наряду с ней другой деятельностью.

Ввиду того, что от булевтов требовалось постоянно быть в распоряжении Совета, им выплачивалось жалованье, во времена Аристотеля составлявшее пять оболов в день. Видимо, при входе в залу собраний они получали жетон, который потом обменивали на деньги. Перед вступлением в должность булевт, как и прочие должностные лица, проходил докимасию, «испытание», во время которого должен был прежде всего доказать, что является добропорядочным гражданином.

Буле собиралась обычно в специально построенном для этого здании, булевтерии. В дни собраний над ним вывешивали флаг, который глашатай спускал при начале заседания. Прения в Совете, как и в Собрании, открывались жертвоприношением и молитвами. Вход на заседания был свободным: например Демосфен в своей речи «О делах в Херсонесе» упоминает о том, что он только что услышал на Совете[237]. Часть присутствующих могла даже находиться в самой зале, тогда как остальные держались за оградой[238]. Некоторые прения проводились тайно, для чего, видимо, было достаточно обычной просьбы:

Каждый гражданин, не состоявший в Совете, мог выступить перед этой инстанцией, для чего нужно было заранее подать пританам письменное прошение. Право выступить перед буле часто получали уважаемые афинянами иноземцы, а также вестники или послы других полисов.

Прения проходили так же, как и в Собрании, и желающий взять слово должен был выйти на трибуну, хорошо видимую всему Совету[240]. По окончании прений голосовали поднятием рук, если только решение не должно было остаться тайной. В этих обстоятельствах для обеспечения секретности у каждого члена Совета было два камешка для голосования — белый и черный, один из которых он клал в одну из двух урн для голосования. За порядком следил отряд лучников, призванный обеспечивать выполнение решений Совета и поддерживать тишину вокруг булевтерия.

У дела, переданного на рассмотрение Совета, было немного шансов остаться тайной. Послушаем, что говорит по этому поводу Хремет в «Женщинах в Народном собрании»:

Правление Совета играло чрезвычайно важную роль: именно оно во время действия его полномочий было высшей властью в полисе. Оно постоянно представляло Совет в промежутке между заседаниями, но не всегда состояло из одних и тех же лиц. Чтобы у власти не оставались одни и те же люди, было предусмотрено нечто вроде ротации между десятью филами: каждая из них должна была постоянно заседать в Совете в течение десятой части года, т.е. примерно тридцати шести дней. Порядок, в котором заседали филы, определялся жребием, и, таким образом, жеребьевку проводили девять раз в году. Треть членов «пританной» филы оставалась на службе одну ночь и один день треть означенного времени, примерно двенадцать дней. Председатель, или эпистат, пританов каждый день определялся жребием.