В счастливой и благословенной небом стране Сорных Трав, — там, где мужчины всегда правы, а женщины никогда не бывают виноваты, жил когда-то один могущественный феодал, который исключительно заботился о благоденствии своих вассалов и, как говорят, не ведал, что такое скука. Весьма сомнительно, чтобы он пользовался любовью народа, но зато достоверно известно, что придворные мало его уважали и еще меньше любили, они прозвали его герцогом Чудным. Под этим именем он стал известен и в истории, как это видно из «Пространной хроники стран и народов, никогда не существовавших», замечательного труда, свидетельствующего об обширной учености и глубине критических взглядов его составителя, достопочтенного прелата дона Мельхиседека де-Ментирас и Неседад.

Овдовев после одного года супружества, Чудной перенес всю свою любовь на своего сына и наследника. Это был прехорошенький ребенок; его личико было свежо, как бенгальская роза, прекрасные русые волосы падали на его плечи золотистыми локонами, прибавьте к этому голубые ясные очи, маленький ротик, продолговатый подбородок, и вы получите олицетворение херувима. Восьми лет это юное чудо природы восхитительно танцевало, ездило верхом не хуже любого наездника в цирке и дралось на шпагах, как самый лучший профессор фехтовального искусства.

Кто мог не восхищаться им, его привлекательной улыбкой и изящными манерами, с которыми он обращался к толпе, когда бывал в хорошем расположении духа? За все эти качества никогда не ошибающийся глас народа прозвал его принцем Душкой, и это прозвище так за ним и осталось.

Душка был прекрасен как день, но и на солнце, с которым любят сравнивать себя сильные мира сего, есть, говорят, пятна.

I. Герцог Чудной и его сын Душка

Маленький принц пленял всех окружающих своим приветливым видом, но в нем были и темные стороны, — они не ускользали от проницательных взглядов, как обожателей, так и зависши ков. Гибкий, ловкий, проворный во всех телесных упражнениях Душка не был склонен к ученью, он вбил себе в голову, что знает все и без ученья.

Правда, гувернантки, льстецы и придворные постоянно твердили ему, что труд существует не для лиц его происхождении и что герцог всегда почитается высокоученым, если уделяет поэтам, писателям и художникам частицу своих доходов. Такие речи приятно щекотали самолюбие Душки, и он на двенадцатом году, с твердостью не по летам, отказался наотрез взяться m букварь.

Три наставника, избранные из числа самых сведущих и терпеливых, аббат, философ и полковник, тщетно старались поочередно сломить непреклонность своего ученика; аббат забыл при этом свою философию, философ тактику, а полковник латынь Оставшись победителем на поле сражения, Душка стал руководствоваться исключительно своими капризами, жить без принуждения и сознания долга. Будучи упрям, как осел, вспыльчив, как индюк, лаком, как кошка, и ленив, как уж, он продолжил пользоваться всеобщей любовью в народе, обожавшем его за красоту и миловидность.

II. Мадемуазель Пацца

Хотя Чудной получил очень скудное образование, однако он был от природы человек довольно рассудительный, невежество сына ему сильно не нравилось, и он не раз с тревогой вопрошал себя, что станется с его народом при наследнике, которого самый ничтожный из льстецов легко может провести.

Что тут делать? Какое средство можно употребить против ребенка, завещанного ему на смертном одре обожаемой женой? Мул ной скорей согласился бы уступить сыну свою герцогскую корону, чем видеть его плачущим, любовь обезоруживала его, одни ко любовь не слепа, хотя поэты и утверждают противное. Увы, многие были бы куда счастливее, если бы могли кой-чего не видеть. Страдания любящих и заключаются в том, что они невольно делаются рабами и соучастниками тех неблагодарных, которые чувствуют, что они любимы.

Обыкновенно по окончании заседаний верховного совета Чудной проводил конец дня у маркизы де-Касторо. Это была дама уже преклонного возраста, которая носила герцога ребенком на руках, и теперь одна лишь могла пробуждать в нем сладкие воспоминания о днях детства и юности. Про нее говорили, что она весьма безобразна и немножко колдунья, но свет так злоязычен, что его россказням следует верить только наполовину. Маркиза имела крупные черты лица и благородную седину в волосах, нетрудно было представить себе, что в былые времена она считалась красавицей.

Однажды, когда юный герцог был более безрассуден, чем обыкновенно, Чудной вошел к маркизе особенно озабоченный. Как и всегда, он присел к приготовленному карточному столику и, взяв в руки карты, принялся раскладывать пасьянс. В этом занятии герцог находил средство усыплять свою мысль и предавать на несколько часов забвению скуку и заботы, сопряженные с властью. Едва успел он разложить шестнадцать карт правильным четырехугольником, как, глубоко вздохнув, воскликнул:

— Маркиза, перед вами несчастнейший из отцов и властителей! Несмотря на свою естественную прелесть, Душка с каждым днем становится все своенравнее и порочнее. Боже милостивый! Вправе ли я оставить после себя такого наследника и вверить подобному глупцу благоденствие моих вассалов?

— Такова уж природа, — ответила маркиза: —она одаряет всегда лишь односторонне, лень всегда сопутствует красоте, ум и безобразие никогда не расстаются друг с другом. Наглядный тому пример можно видеть у меня в семье: на днях ко мне прислали мою двоюродную внучку, у которой, кроме меня, нет родных, она черна, как лягушка, худа, как паук, притом хитра, как обезьяна, и учена, как книга, а самой нет еще и десяти лет. Можете судить сами, герцог: вот он, мой маленький уродец, — сам пришел вам представиться.

Герцог обернулся и увидел ребенка, вполне схожего с сделанным маркизой описанием. Выпуклый лоб, неприветливые глаза, растрепанные взъерошенные волосы, смугло-матовый цвет кожи и большие белые зубы, длинные, красные от загара руки — все это не напоминало лесной нимфы. Но из куколки выходит бабочка, дайте только ребенку возможность расправить крылья, и вы увидите, в каких красавиц превращаются иногда десятилетние уродцы.

Маленький уродец приблизился к герцогу и сделал ему такой серьезный реверанс, что Чудной невольно рассмеялся, хотя ему и было не до смеха.

— Кто ты? — спросил он девочку, взяв ее за подбородок.

— Ваша Светлость, — с важностью ответила она: — меня зовут донна Долорес-Розарио-Кораль-Конча-Бальтазара-Мельхиора-Гаспара Тодос-Сантос, дочь благородного рыцаря, дона Паскаля-Бартоломео-Франческо-де-Асиз…

— Довольно, — перебил ее герцог, — Я спрашиваю у тебя иг про твою родословную, мы здесь не на твоих крестинах, и не им твоей свадьбе, скажи-ка лучше, как звать тебя попросту.

— Попросту меня, Ваша Светлость, зовут Паццой[1].

— Почему?

— Потому что это не мое имя, Ваша Светлость.

— Это что еще за странность? — спросил герцог.

— Странность, легко объяснимая, Ваша Светлость. Тетушки моя находит, что я слишком шустра, чтобы быть достойной носить имя какой-либо из святых. Поэтому тетушка и дала мне та кое имя, которое не может оскорбить никого в раю.

— Ответ хорош, сейчас видно, что ты не обыкновенное дитя Не все выказывают такое внимание обитателям рая. По-видимому, ты знаешь довольно много, не можешь ли ты объяснить мне, что такое ученый?

— Могу, Ваша Светлость. Ученый — это человек, который, когда говорит, то знает, что хочет сказать, а когда делает, то знает, что хочет сделать.

— Ну, если б мои ученые были такими, какими ты их воображаешь, я бы назначил их членами моего верховного совета и поручил бы им управление всеми делами, а невежда что такое?

— Невежды, Ваша Светлость, бывают трех родов: те, которые ничего не знают, те, которые говорят о том, чего не знают, и те, которые не хотят ничего знать. Всех их надо повесить, потому что они не потонут.