Господин Отец не пошел на завод. Он находился в большой гостиной вместе с господином Дырнадисом, и оба они ходили большими шагами туда-сюда, но не рядом, а порознь, из-за чего они то вдруг сталкивались друг с другом, то разворачивались друг к другу спиной. Разговор их был шумным, как гроза.

— Разорение! Позор! Закрытие завода! Безработица! — кричал господин Отец.

— А господин Дырнадис вторил ему, словно громовое эхо в облаках:

— Заговор… Саботаж… Покушение пацифистов…

— Ах, мои пушки, мои прекрасные пушки, — продолжал господин Отец.

Тисту, стоя на пороге приоткрытой двери, не смел их прерывать.

«Вот они какие, эти взрослые, — удивлялся Тисту. — Господин Дырнадис утверждал, что войны не хочет никто, что это неизбежное зло и что с этим ничего нельзя поделать. И вот мне удалось предотвратить войну; они все должны были бы радоваться, а они, наоборот, сердятся».

Господин Отец, стукнувшись на ходу о плечо господина Дырнадиса, закричал, вне себя от ярости:

— Ух, попался бы мне в руки тот негодяй, который насадил цветов в мои пушки!

— Ух, попался бы он и мне тоже! — вторил ему господин Дырнадис.

— А может быть, никто и не виноват в этом… Может быть, повлияли какие-то высшие силы…

— Нужно провести расследование… Это наверняка государственная измена…

Тисту, как вы уже знаете, был мальчиком храбрым. Он открыл дверь, дошел до ковра с орнаментом в виде цветных гирлянд и остановился под большой хрустальной люстрой, как раз напротив портрета господина Деда. Потом набрал в грудь побольше воздуха.

— Это я вырастил в пушках цветы, — произнес он.

И тут же закрыл глаза, приготовившись к пощечине. Но через некоторое время, не дождавшись ее, открыл глаза.

Господин Отец остановился в одном углу гостиной, а господин Дырнадис — в другом. Они смотрели вроде бы прямо на Тисту, но, казалось, не видели его. Можно было подумать, что они ничего не видят и ничего не понимают.

«Они не верят мне», — решил Тисту и, чтобы убедить их, стал перечислять таким тоном, словно разгадывал шараду, все свои подвиги.

— Это я посадил вьюнки в квартале трущоб! Цветы в тюрьме вырастил тоже я! И покрывало из барвинков для больной девочки сделал я! И баобаб в клетке у льва вырос благодаря мне!

Господин Отец и господин Дырнадис продолжали стоять неподвижно, словно статуи. Слова Тисту явно не доходили до их сознания. На лицах у них было такое выражение, будто они собираются сказать: «Перестань болтать всякие глупости и оставь взрослых в покое».

«Они думают, что я хвастаюсь, — мысленно сказал себе Тисту. — Надо показать им, что все это правда».

Он приблизился к портрету господина Деда. Потом приложил пальцы к пушке, служившей опорой для локтя почтенного основателя прицелесского оружейного завода, и подержал их там несколько секунд.

Холст слегка вздрогнул, и все увидели, как из жерла пушки появился крошечный стебелек ландыша, который выбросил сначала один листок, потом — другой и наконец — белые колокольчики.

— Ну видите? — сказал Тисту. — Просто у меня зеленые пальчики.

Он ожидал, что господин Дырнадис побагровеет, а господин Отец побелеет. Но получилось все наоборот.

Господин Отец густо покраснел и рухнул в кресло, а господин Дырнадис, сделавшись бледным, как разрезанная картофелина, свалился прямо на ковер.

Глядя на того и другого, Тисту вынужден был признать, что выращивание цветов в пушках вносит сильное расстройство в жизнь взрослых.

И он вышел из гостиной, так и не получив пощечины, что подтверждает правило — смелые поступки всегда вознаграждаются.

Как вы уже знаете из нашего рассказа, господин Отец был человеком быстрых решений. Однако ему понадобилась целая неделя, чтобы осмыслить случившееся и найти выход из положения.

Созвав лучших инженеров завода, он несколько раз устраивал совещания с участием господина Дырнадиса. Или же запирался один в своем кабинете и, обхватив голову руками, проводил там долгие часы. Делал какие-то записи, потом рвал их.

В общем и целом ситуация сводилась к следующему: у Тисту зеленые пальчики, он пускал в ход свои зеленые пальчики и, пуская свои зеленые пальчики в ход, остановил прицелесский завод.

Ведь вполне естественно, что после всего случившегося военные министры и главнокомандующие, которые обычно отоваривались в Прицелесе, сразу же аннулировали все свои заказы и клиентов у завода не стало.

— Это же не завод, а просто какая-то цветочная лавка! — говорили они.

Некоторым людям, не страдающим избытком воображения, пришла в голову такая мысль: Тисту за то, что он нарушает порядок, нужно посадить в тюрьму, в прессе сообщить, что нарушитель спокойствия обезврежен, покупателям заменить цветущие пушки на обыкновенные и отправить всем генералам и главнокомандующим циркуляр с сообщением о том, что завод возобновляет свою работу.

Но этому решению воспротивился господин Дырнадис… да, сам господин Дырнадис.

— От такого удара оправиться будет нелегко, — сказал он без крика. — Тень недоверия теперь очень надолго повисла над нашей продукцией. Да и сажать Тисту в тюрьму тоже не имеет никакого смысла. Он навыращивает там каких- нибудь дубов, их корни разрушат стены, и он убежит. Силам природы сопротивляться бесполезно.

Вот как изменился господин Дырнадис! После того как он упал тогда в гостиной, уши у него посветлели, а голос стал нормальным. Да и к тому же… чего уж скрывать? Господину Дырнадису становилось больно, когда он мысленно представлял себе, как Тисту в одежде каторжанина ходит по кругу в тюремном дворе, пусть даже и украшенном цветами. Тюрьма входит в число таких явлений, с которыми мы охотно миримся до тех пор, пока они касаются чужих нам людей. Ну а когда такая угроза вдруг нависает над мальчиком, которого ты любишь, все сразу меняется.

Несмотря на все прочитанные им мальчику нотации, несмотря на колы и пощечину, едва речь зашла о тюрьме, господин Дырнадис сразу понял, что любит Тисту, что привязался к нему и что без него ему будет тяжело. Такое иногда случается с громогласно кричащими людьми.

Кстати, господин Отец все равно не дал бы посадить Тисту в тюрьму. Как я вам уже сказал, господин Отец был человеком добрым. Он был добрым, а в то же время торговал пушками. Вещи, казалось бы, на первый взгляд несовместимые. Он обожал собственного сына, а в то же время изготовлял оружие, чтобы превращать в сирот детей других людей. Подобные противоречия встречаются в жизни чаще, чем мы можем себе представить.

— Мы преуспели в двух наших начинаниях, — сказал господин Отец госпоже Матери. — Мы делали великолепнейшие пушки, и нам удалось вырастить Тисту счастливым ребенком. Похоже, что сочетать эти две вещи дальше невозможно.

Госпожа Мать была ласковой, красивой и приветливой женщиной. Женщиной очаровательной. Она всегда проявляла интерес к тому, что говорил муж, и даже восхищалась его словами. В тот момент, когда случилась незадача в войне тудаидитов, у нее появилось смутное ощущение вины, хотя в чем заключается эта вина, она не знала. Любая мать начинает чувствовать себя немного виноватой, когда ее ребенок вносит какую-то смуту в жизнь взрослых и рискует из-за этого нажить себе неприятности.

— Но что же делать, друг мой, что делать? — откликнулась она.

— Меня в равной степени заботит и судьба Тисту, и судьба завода, — продолжил господин Отец. — Раньше у нас были кое-какие соображения относительно будущего нашего сына: мы полагали, что он унаследует мое дело, как я унаследовал дело моего отца. Нам отчетливо виделся его жизненный путь: богатство, положение в обществе…

— Мы руководствовались общепринятыми истинами, — сказала госпожа Мать.

— Вот-вот! Общепринятые истины всегда так удобны. Но только теперь нам нужно подумать о чем-то другом. У мальчика нет ни малейшей склонности к оружейному делу — это совершенно очевидно.