— Ты начинаешь говорить пословицами. А знаешь ли ты, как называют пословицы?

— Да, знаю: пословицы называют мудростью народа.

— А почему их так называют?

— Потому, что они глупы, смешивают черное с белым, бывают всякого вкуса и цвета, подобно колоколам, они отвечают то да, то нет, смотря по расположению духа прислушивающихся к их перезвону.

Тут Пацца вдруг высоко подпрыгнула, поймала муху, жужжавшую около Его Светлости, и затем, покинув изумленного герцога, схватила свою куклу и, усевшись на полу, стала ее укачивать на своих коленях.

— Итак, — обратилась к герцогу маркиза, — что думаете вы об этом ребенке?

— Она слишком умна, — отвечал герцог, — а потому долго не проживет.

— О, Ваша Светлость, — воскликнула Пацца, — ваши слова не очень-то лестны для моей тетушки, ведь ей уж давно исполнилось десять лет!

— Молчи, цыганенок, — проговорила старая маркиза, — как смеешь ты делать замечание Его Светлости!

— Маркиза, — сказал герцог, — мне вдруг пришла на ум столь странная мысль, что я едва решаюсь поверить ее даже вам, тем не менее я испытываю непреодолимое желание привести ее поскорей в исполнение. Я ничего не могу поделать с сыном, все доводы разума не в силах побороть его упрямства, как знать, не удастся ли путем сумасбродства достигнуть лучшего успеха? Не попробовать ли сделать из Паццы учительницу Душки? Быть может, этот упрямец, противящийся своим наставникам, вдруг окажется совершенно беззащитным против ребенка. Единственное препятствие, это — что все будут не согласны, и я вооружу против себя целый свет.

— Пустяки! — возразила маркиза. — Свет слишком глуп, и надо думать совершенно наоборот, чем он, чтоб быть правым.

III. Первый урок

Таким образом Пацце вверено было образование юного герцога. Официального назначения ее не последовало, и в местных газетах не появлялось известий, что Его Светлость со свойственной ему мудростью неожиданно нашел выходящего из ряда вон гения, которому и доверил образование ума и сердца своего наследника; но на другой же дни.

Душку просто отослали к маркизе и разрешили ему играть с Паццой.

Оставшись одни, дети молча смотрели друг на друга. Наконец Пацца, как более бойкая, первая прервала молчание.

— Как тебя зовут? — спросила она своего нового товарища

— Те, которые со мной не знакомы, зовут меня Ваша Светлость, — обиженно ответил Душка. — Те, которые знакомы го мной, называют меня принцем, а все вообще говорят мне Вы Этого требует этикет.

— Что это такое — «этикет»? — спросила Пацца.

— Не знаю. Когда я начинаю прыгать, кричать или кувыркаться по полу, мне запрещают это, как не согласное с этикетом, тогда я утихаю и начинаю скучать: это и есть этикет.

— Ну, так как мы здесь находимся для того, чтоб забавляется, то отбросим этикет. Говори мне ты, как будто я твоя сестра, и я буду тоже говорить тебе ты, как будто ты мой брат, а Светлостью я тебя звать не стану.

— Но ведь ты не знакома со мной!

— Ну, так что ж? Я буду тебя любить, и это будет гораздо лучше, говорят, что ты превосходно танцуешь? Хочешь, выучи и меня танцевать?

Лед растаял. Душка схватил Паццу за талию и в каких-нибудь полчаса научил ее танцевать польку того времени.

— Как хорошо ты танцуешь, — сказал он ей, — ты сразу поняла все па.

— Это потому, что ты превосходный учитель, — любезно ответила Пацца, — Теперь моя очередь научить тебя чему-нибудь.

С этими словами она взяла роскошную книгу с картинками и стала показывать ему изображения памятников, рыб, великих людей, попугаев, ученых, диковинных зверей, цветов, — все таких предметов, которые занимали Душку.

— Вот видишь ли, — сказала ему Пацца, — тут есть объяснение ко всем этим рисункам: давай прочтем их.

— Я не умею читать, — возразил Душка.

— Я тебя выучу. Я буду твоей маленькой учительницей.

— Я не хочу учиться читать, все учителя мне надоедают.

— Отлично, но ведь я же не учитель. Смотри, вот А, прелестное А, скажи А.

— Нет, — возразил Душка, сдвинув брови, — я ни за что не по вторю А.

— Ну, сделай мне удовольствие.

— Нет, ни за что. Не проси, я не терплю противоречий.

— Милостивый государь, вежливый человек не должен отказывать дамам.

— А я откажу даже черту в юбке! — сердито проговорил Душка, — Оставь меня в покое, я тебя более не люблю: отныне зови меня Светлостью.

— Светлейший Душка или Душка Светлость, — ответила Пацца, побагровев от гнева, — вы будете читать или же объясните мне, почему именно вы отказываетесь.

— Я не стану читать.

— Нет? Раз, два, три.

— Нет, нет, нет!

Пацца размахнулась: бац, бац, — и две оплеухи поразили Душку. Пацце постоянно твердили, что ум у нее даже в пальцах. Она поняла эти слова буквально, никогда не следует шутить с детьми.

Получив это первое предостережение, Душка побледнел и затрясся, кровь ударила ему в голову, и крупные слезы показались на его глазах. Он так посмотрел на свою юную наставницу, что она вздрогнула. Затем мгновенно он сделал необычайное над собою усилие, вполне овладел собою и сказал Пацце взволнованным голосом:

— Пацца, вот А.

И в тот же день, в один прием, он выучил весь алфавит, к концу недели знал уже склады, и не прошло месяца, как он стал читать совершенно свободно.

Кто был счастлив, так это герцог-отец. Он целовал Паццу в обе щеки, требовал, чтоб она неотлучно находилась при его сыне и при нем самом: он сделал ее своим другом и советником, к крайнему негодованию приближенных.

Душка, постоянно пасмурный и молчаливый, быстро усвоил то, чему могла научить его юная наставница; тогда он вернулся к своим прежним учителям и поразил их как своими способностями, так и своим прилежанием.

Он так хорошо усвоил грамматику, что аббат стал задумываться, нет ли в самом деле смысла в составленных им и самому ему непонятных определениях. Еще более удивлялся философ, который по вечерам поучал Душку как раз противоположно тому, чему по утрам его учил аббат. Но с наименьшим отвращением Душка учился у полковника. Правда, Байонет — так звали полковника — был весьма искусный стратег; он мог с некоторой вариацией, подобно древним, воскликнуть: «Homo sum, humani nihil a me alienum puto» — «Я человек, и все, что касается искусства истреблять бедных людей, не чуждо мне». Он познакомил Душку с секретом, как пристегивать отвороты и отворачивать полы мундира; он же вселил в Душку мысль, что самое достойное для него занятие составляют фронтовые ученья, и что вся сущность разумной политики состоит в производстве смотров ради войны, и войны ради смотров.

Весьма возможно, что подобные теории не согласовались с понятиями самого герцога-отца, но он был так рад успехам сына, что ничем не хотел омрачать столь удивительных результатов воспитания, так долго почитавшегося безнадежным.

— Сын мой, — не переставал он твердить, — помни, что всем ты обязан Пацце!

Пацца при этом краснела от удовольствия и с нежностью поглядывала на юного красавца. Несмотря на весь свой ум, она была достаточно глупа, чтобы полюбить Душку. Душка же ограничивался холодным ответом, что благодарность есть качество, присущее сильным мира сего, и что в свое время Намни узнает, что ее ученик ничего не забыл.

IV. Свадьба Паццы

Когда юному принцу исполнилось семнадцать лет, он в одно прекрасное утро вошел к отцу, здоровье которого стало заметно слабеть и который страстно желал женить сына до своей кончины.

— Отец, — сказал он, — я долго думал по поводу ваших мудрых слов; вы даровали мне жизнь, но Пацце я обязан еще большим она вызвала к жизни мой разум и мою душу, я вижу один только способ уплатить долг моего сердца, это жениться на той, которой я обязан тем, что я есть. Я пришел к вам просить руки Паццы.

— Любезный сын мой, — отвечал герцог, — такое решение делает тебе честь. Правда, Пацца не герцогской крови, и при иных обстоятельствах я не выбрал бы ее тебе в жены. Но, принимая во внимание ее добродетели и достоинства, а главное, услугу, которую она нам оказала, я забываю пустые предрассудки. У Паццы душа настоящей герцогини, пусть же она разделит с тобою ирг стол. В нашем отечестве слишком ценят ум и доброту, а потому и простят тебе то, что глупцы называют неравным браком, я же признаю его вполне естественным явлением. Счастлив тот, кто может избрать себе жену умную, способную его понять и полю бить. Завтра же мы отпразднуем вашу помолвку, а через два года повенчаем вас.