— У меня к вам щекотливый вопрос.

— А. Вам угодно обсудить его без миссис Дарлингтон?

— Нет-нет. Что вы. Я не это имел в виду. — Он имел в виду именно это, но не хотел показаться неучтивым. Доктор понял его и обернулся к сестре:

— Мэрион, дорогая, быть может, ты займешься тем дельцем, о котором я тебе говорил?

Она улыбнулась.

— Я как раз хотела, дорогой.

Сестра вышла, Монктон засмеялся негромко и добродушно.

— Нам, мужчинам, порой непросто о себе позаботиться и честно признаться, в чем дело. Не то что нашим мемсагиб. Нам бы у них поучиться.

— Вы правы, — согласился лорд Куинсгроув. Он уже жалел, что пришел сюда. Его раздражали панибратские намеки и угодливая болтовня Монктона.

— Ну, выкладывайте, в чем дело. Ох, простите мое невежество, милорд, садитесь же, садитесь скорее. — Монктон указал на кресло подле секретера и опустился на табурет.

— Мне неловко в этом признаваться. Такой конфуз.

Доктор выдвинул ящик стола, достал тетрадь.

— К северу или к югу? Выражаясь обиняком.

— К югу.

Монктон дипломатично кивнул, обмакнул перо в чернильницу.

— Несварение желудка? Или что-то в этом роде?

— Нет.

Облизнув палец, доктор принялся листать тетрадь, снова кивнул и начал писать.

— К югу и юго-западу, значит. Милорд Навуходоносор.

— Что?

— Значит, дело в мочевыводящих путях.

— Пожалуй, можно и так сказать.

— Не хватает задора?

— Нет, дело не в этом.

— Воспаление? Боль?

— Отчасти и то и другое.

— М-м. Мочеиспускание нормальное?

— Не совсем. Очень болезненное.

Доктор снова кивнул, словно этого и ожидал. Повисло молчание, слышно было лишь, как перо царапает бумагу.

— А с опорожнением как обстоит? Запоры?

Пациента будто ударили по губам. Он так покраснел, что защипало щеки.

— Бывает.

— Что ж. Ясно. — Доктор долго писал в тетради, потом поджал бледные губы и устало вздохнул. — Условия на борту, конечно, оставляют желать много лучшего. В отношении гигиены. Даже у нас, в первом классе. Признаться, это мой пунктик. И у миссис Дарлингтон тоже. Однако ж, лорд Куинсгроув, если соблюдать чистоту, можно избежать осложнений. Миссис Дарлингтон много работает с бедняками.

Дэвидсон не знал, что отвечать. То ли защищать принятые на корабле меры по соблюдению чистоты, то ли собственные гигиенические привычки, то ли похвалить таинственную работу миссис Дарлингтон с бедняками. Доктор порылся в кожаном саквояже.

— Выпить любите, милорд?

— Пожалуй, иногда слишком.

Монктон негромко рассмеялся.

— Что ж, в этом смысле вы далеко не одиноки.

— Ваша правда.

— Однако ж необходимо знать меру. Ни печени, ни мочевыводящим путям злоупотребление не идет на пользу. Шлаки копятся. Боль может отдавать в поясницу и в область половых органов. Опять же, ночная потливость.

— Понимаю.

— Вы, разумеется, регулярно принимаете ванну, сэр? — Доктор извлек из саквояжа стетоскоп и кое-какие металлические инструменты.

— Да, два раза в неделю.

— М-м. Замечательно. Молодец. — Он вновь принялся писать, повторяя ответ пациента, точно школьный учитель, довольный работой ученика. — «Купается два раза в неделю». — Взмахнув рукой, подчеркнул записанное и энергично поставил точку, словно пытался наколоть насекомое на кончик пера.

— Я бы советовал принимать ванну раз в два дня. Или ежедневно, если есть такая возможность.

— Хорошо.

— Так-то лучше. Что ж, пожалуйте сюда, взглянем на поле битвы.

Доктор зажег керосиновую лампу, сделал фитиль повыше, чтобы ярче горело: каюту залило золотистое сияние. Повсюду — на стульях, спинке дивана, ширме — висела мокрая одежда и постельное белье.

Дэвидсон развязал брюки, исподнее, приспустил до колен. Расстегнул три нижние пуговицы рубашки. Доктор достал из стопки глаженого белья нечто похожее на наволочку и набросил на спинку стула.

— Можете опереться сюда ягодицами.

Дэвидсон повиновался. Монктон опустился на колени, приступил к осмотру.

— Тут побаливает?

— Да.

— И здесь, наверное, тоже?

Дэвидсон вздрогнул.

Доктор сочувственно поцокал языком.

— Потерпите еще чуть-чуть, будьте паинькой. Кажется, враг уже виден.

Один из металлических инструментов оказался такой холодный, что от его прикосновения пациент отшатнулся. Некоторое время он чувствовал лишь жар лампы на коже и пальцы доктора, щупавшие его мошонку и промежность. Вдруг его чресла и нижнюю часть кишечника пронзила боль, бедра пробрала дрожь.

— М-м. Так я и думал. — Монктон встал с колен, поморщившись от натуги. — Маленький паразит. Ничего страшного, простая инфекция. Неприятно, больно, но лечится легко. Такое часто встречается в условиях скученности. В тюрьмах. Казармах. И прочем подобном. — Он примолк, шмыгиул носом. — В работных домах.

— Вы не знаете, как я мог это подцепить?

Монктон мельком посмотрел в глаза Дэвидсона.

— Вам лучше знать, сэр.

Лорд Куинсгроув вспыхнул. Пожал плечами.

— Увы.

Доктор кивнул. Подошел к умывальнику, принялся тщательно мыть руки и запястья.

— Через плохо постиранную одежду или полотенце. Через сиденье в уборной. Бедра терлись друг о друга или об исподнее, вот и стало хуже. Горячая ванна — и будете как новый. И без мыла: только очень горячая вода. Скажите жене, пусть велит вашей красавице-служанке попросить на камбузе чесноку, и добавьте его в воду. — Он любезно улыбнулся. — Некоторое время будете пахнуть как француз, но запах скоро выветрится.

Корабль мягко наклонился, медленно выровнялся, лампа на потолке качнулась. В душной каюте заплясали тени.

— И недели две, а лучше месяц воздержитесь от всего, что требует телесного напряжения. От супружеского долга и прочего.

— Понимаю.

Монктон понизил голос и добавил с неожиданной грустью:

— Эта гадость передается дамам. А у дам, увы, ее вылечить куда сложнее. У них устройство другое. Так просто не доберешься.

— Ясно.

Дэвидсон подтянул брюки, застегнул рубашку. Жалобно скрипнули половицы, точно дерево тоже терпело боль. Он заметил, что доктор не сводит с него взгляда. И улыбается, но глаза его серьезны.

— А это что такое? У вас на животе.

— Ах, это. — Дэвидсон опустил глаза. — Да прыщ какой-то.

— Болит?

— Нет-нет. Я про него и забыл. У меня время от времени такое бывает.

— Позвольте взглянуть, раз уж вы здесь. Будьте любезны, расстегните рубаху.

— Уверяю вас, там ничего страшного.

— И тем не менее. Раз уж вы здесь. Разумнее осмотреть.

В голосе его слышалась настойчивость, противиться которой было трудно. Лорд Куинсгроув расстегнул рубашку и вновь прижался ягодицами к спинке стула. Доктор подвинул себе табурет, сел.

— Черт возьми, — пробормотал он. — До чего же здесь темно.

— Быть может, я могу вам как-то помочь?

— Подержите лампу, если не трудно. Хорошо?

Дэвидсон взял лампу, поднял до своего пояса, резкий керосиновый запах ударил ему в нос. Доктор ощупывал его, осторожно растягивая кожу вокруг покрытого коркой волдыря. Он сидел очень близко, пациент чувствовал на животе его теплое дыхание и невольно думал о том, что докторам мы позволяем больше вольностей, чем всем прочим. Монктон попросил не шевелиться, и Дэвидсон послушно замер. Доктор протянул руку к потрепанному саквояжу, достал лупу и стопку марли.

Некоторое время он молча осматривал пациента. Наконец спокойно спросил:

— Других ранок у вас нет? Или сыпи? Или чего-нибудь в этом роде?

— Несколько лет назад было что-то подобное. Боюсь, это наследственное.

Доктор поднял глаза и вопросительно посмотрел на Дэвидсона.

— Экзема, — пояснил Дэвидсон. — Мой покойный отец страдал от такой же напасти Конечно, он много лет провел в море Он приписывал эту болезнь недостатку фруктов в рационе.

— У вас бывала сыпь на ладонях или подошвах?

— Да, бывала. Но очень давно.

— Как давно?