Стоит мне добраться до станции «Южный Кенсингтон», и жалость к себе сменяется гневом. Разве для этого я надрывалась? Лягалась и царапалась все эти годы, пробивалась наверх? Чтобы теперь медленно соскальзывать обратно на дно? Причем отнюдь не по своей вине…

Выход-то есть, и мне это известно.

Можно продать квартиру и, расплатившись по ипотеке, купить жилье где-нибудь в захолустье. Работать фрилансером, писать то, что хочется, да копаться в саду.

Почему же я до сих пор так не поступила? Потому что все еще надеюсь.

Как ни соблазняет меня переезд в глухомань, в другом плане такое разрешение ситуации меня ужасает. Ведь так я обреку себя на жизнь старой девы. Буду вести счет долгим и одиноким дням в обществе оравы кошек. Лондон, при всех его минусах, все же дом. И дом еще восьми миллионов человек. И пока во мне живет надежда, что среди этих восьми миллионов есть мужчина, с которым я смогу разделить остаток жизни.

Вот только мужчина этот, похоже, столь же неуловим, что и моя сенсационная передовица.

Я произвольно назначила себе крайний срок для принятия решения. Если к пятидесяти мистер «тот самый» не объявится в моей жизни или я не добьюсь прорыва в карьере, уеду к чертовой матери. А до той поры буду терпеть Дэймона, завтраки, обеды и ужины в одиночестве, блиц-свидания и неизбежные разочарования после них.

Так, хватит, лучше не зацикливаться на этих мыслях.

В редакцию я возвращаюсь, практически избавившись от всех тревог — уж что-что, а свою отходчивость я могу хоть напрокат сдавать.

Подключаю к смартфону наушники и прослушиваю интервью со Стейси. Собственный голос мне глубоко ненавистен, и я стараюсь игнорировать его, когда делаю записи. Для профессионального журналиста нет ничего унизительнее, чем отбрасывать зерна и сохранять плевела, но именно этим я сейчас и занимаюсь. Подготовленному интервью предстоит проверка не только Дэймоном. Стейси тоже выразила желание ознакомиться с ним перед печатью или, что более вероятно, публикацией на сайте.

Я трачу два часа на сотворение опуса, который совершенно не вызывает у меня гордости, однако вполне отвечает поставленной задаче. Перечитываю и даже не узнаю собственный авторский стиль. В точности как Стейси Нитеркотт оставила карьеру настоящего актера и стала сниматься в балаганном реалити-шоу, так и я отказалась от подлинной журналистики и стряпаю ширпотребное чтиво.

Даже не знаю, кто из нас пал ниже.

Отсылаю готовое интервью Дэймону и Стейси. Через несколько минут первый отвечает: «Сойдет».

Упиваясь высокой похвалой главного редактора, начинаю собираться. Когда я уже готова уходить, за причитающимся заглядывает Джини.

— Как все прошло? — воркует она.

Разумеется, интересуют ее отнюдь не мои успехи. Порывшись в кармане куртки, я с улыбкой протягиваю ей клочок бумаги.

— Вот.

— Ох, божечки! — взвизгивает девушка. — Она подписала на мое имя!

— Разумеется! Еще мне не хватало, чтобы она решила, будто автограф нужен мне.

К моему несказанному удивлению, Джини вдруг обнимает меня.

— Спасибо, Эм!

Я всячески избегаю проявлений теплых чувств, не говоря уж об объятиях коллег. Психиатр, скорее всего, объяснил бы это отсутствием родительской любви, я же предпочитаю считать себя некоммуникабельной.

Высвобождаюсь из объятий Джини.

— Никогда не называй меня Эм, слышишь?

— Тебе не нравится, когда тебя так называют? — ухмыляется она.

— Нет!

— Слышала бы ты, как тебя прозвали в рекламном отделе!

— Могу себе представить.

Затем Джини приглашает меня на вечеринку в пабе, с ней и еще десятком неполовозрелых сотрудников. Вежливо отказываюсь — вовсе не потому, что сегодня понедельник, а потому что лучше проткнуть себе сиську, чем слушать их околесицу.

— Как-нибудь в другой раз.

И убегаю, пока она не начала уламывать.

После перевода часов на прошлой неделе еще непривычно выходить на улицу засветло. Впрочем, через пару месяцев я снова буду тосковать по холодным и темным вечерам. С повышением температуры Лондон превращается в душегубку, а поездки в подземке напоминают спуск в ад. А уж с учетом загрязнения города коктейль получается и вовсе отвратнейший.

Я медленно плетусь к станции подземки, а когда выхожу на «Килберн-парк», уже опускаются сумерки, и улица купается в приглушенных тенях. Одно время я добиралась от станции до квартиры на такси, настолько боялась грабителей. Теперь уже не столь беспокоюсь на этот счет, поскольку грабители перебрались с улиц в Интернет, где работенка попроще, а добыча побогаче.

Путь к дому лежит мимо «Трех подков». Влечет меня туда, пожалуй, слишком часто, не могу я устоять перед искушением и сегодняшним вечером.

Сюда я наведываюсь уже несколько лет, а до этого выпивала в «Георгии и змие», настоящем традиционном пабе, полном ярчайших персонажей. Увы, заведение разделило судьбу множества других и закрылось из-за растущих цен и падающих доходов. После этого я накатала статью о закате традиционных пабов, но Дэймон завернул ее, сказав, что она не вызовет сочувствия нашей целевой аудитории. Каковой бы ни была эта аудитория, чтоб им всем поперхнуться своим крафтовым пивом.

«Три подковы» — паб сетевой, пластиковая имитация настоящей пивной, за вычетом ярких персонажей. Такое впечатление, что персонал и посетители здесь сменяются ежевечерне, заведение больше похоже на вокзал, чем место встреч соседей. Завсегдатаев у них раз-два и обчелся, и я одна из них.

Заказываю большой бокал мерло и устраиваюсь за столиком в тихом углу.

Когда-то я не могла сидеть в пабе в одиночку, но потом решила, что это все же не так тоскливо, как наливаться вином в пустой квартире. Теперь это кажется чем-то естественным, и я наслаждаюсь одиночеством. Порой компанию мне составляет кто-нибудь из немногих завсегдатаев, которые еще могут позволить себе выложить пятерку за пинту. Одним я рада, другим не очень. Сегодня вечером знакомых лиц что-то не видать.

В Твиттер приходит уведомление: новый подписчик — Алекс Палмер, мой бывший коллега, с которым мы пересеклись на похоронах Эрика. Поддавшись любопытству, открываю его профиль. Если мерять жизненный успех числом подписчиков в социальных сетях, то Алекс преуспел гораздо больше моего. Оказывается, он теперь работает в телекоммуникационной компании. Что ж, скучная работа для скучного человека.

Из вежливости тоже подписываюсь на Алекса, но сразу же блокирую его твиты. Меня не интересовало его мнение по каким-либо вопросам, даже когда мы были коллегами.

Переключаюсь на свой ежедневник и изучаю планы на предстоящие месяцы: множество совещаний, две свадьбы с девичниками, крестины — вот практически и все.

Швыряю смартфон на стол и тяжело вздыхаю. Черт, нужно как-то заняться собственной жизнью.

В такие-то моменты я и предаюсь воспоминаниям о различных отношениях, которыми наслаждалась или тяготилась, но которых в конечном счете лишилась. Могла ли я сделать больше, вложить больше? Где-то пойти на компромисс? Ведь некоторые так делают? Сколько знакомых пар довольствуется далекими от идеальных отношениями просто потому, что слишком боятся одиночества. Лучше хоть кто-нибудь, чем никого. Но такое не для меня.

Быть может, пришла пора пересмотреть свои взгляды.

Я рассматриваю группу мужчин среднего возраста в другом конце бара. Все одеты вполне модно, и у троих еще достаточно волос для прически — во всяком случае, подобия таковой. По статистике четверо из них женаты, и, по моему опыту, двое готовы изменить жене. Не со мной, впрочем — с меня хватит.

Один из компании что-то говорит, остальные отзываются громким гоготом. Поведение развязное и решительно отталкивающее — впрочем, никто из них не отличается физической привлекательностью. Смогла бы я жить с кем-то из них? Пожалуй, на внешность я и готова закрыть глаза, поскольку и сама уже далеко не девочка, вот только все они такие… жутко обыкновенные. Готова поспорить, каждый из них доволен своей жизнью и будет рад-радехонек катиться по инерции следующие два-три десятилетия. Пиво с мужиками на неделе, ужин с друзьями семьи на выходных, гольф в португальском Алгарви летом и, быть может, неделька горных лыж в швейцарском Вербье в начале весны.