Клемент расплачивается с водителем и чуть ли не вкрадчиво просит меня выйти из машины. На улице я осматриваюсь по сторонам. Подозреваю, оно и к лучшему, что сейчас темно. Паб располагается в самом конце вереницы обшарпанных таунхаусов и производит впечатление типичнейшей забегаловки средней паршивости. А его название, «Королевский дуб», неуместнее некуда. В поле зрения ни тебе деревца, а в ветхом строении уж точно ничего королевского.

Мы обходим питейное заведение, и Клемент ведет меня через деревянную калитку в маленький дворик, сплошь заставленный алюминиевыми пивными бочонками. Там мы направляемся к другой калитке, за которой обнаруживается основательно запущенный газончик и примыкающий к задней части строения небольшой флигель, размером с домик на колесах. Меня охватывают опасения, что именно во флигелек мы и направляемся.

Метров пять по разбитой дорожке, и мой провожатый извлекает из кармана ключ.

— Вот мы и дома.

Он отпирает дверь, щелкает выключателем и приглашает меня внутрь.

Предстающее моим глазам зрелище послужило бы прекрасной иллюстрацией для словарной статьи на слово «гнетущий». Куда ни глянь, всюду полнейший упадок. Потолок над головой испещрен пятнами плесени, а каждый угол затянут обширной паутиной трещин. Под ногами основательно заляпанный и в той же степени исшарканный ковер. На стенах, слева и справа, выцветшие обои, едва держащиеся на отсыревшей штукатурке. Впереди, у задней стены, взывает к милосердию убогий кухонный уголок со встроенным шкафом, все до одной дверцы которого перекошены. Из мебели в помещении диванчик с истертыми до поролона подлокотниками, журнальный столик да шпонированный сервант, подобный которому в последний раз я видела в домах где-то в начале восьмидесятых.

Клемент наклоняется и разжигает газовый обогреватель.

— Прогреется, глазом моргнуть не успеешь.

Затем он устраивает мне экскурсию по остальному жилищу: спаленка, размеры которой все же позволили обставить ее двуспальной кроватью и шкафом, да душевая, где плесени на вид больше кафеля. Мы возвращаемся в гостиную, в которой и вправду стало на пару градусов теплее, чем в холодильнике.

— Не ахти какое жилье, извини уж, пупсик.

Да уж, не ахти — по шкале жилищных условий ниже такого только сквот. И все же это дом Клемента, и с осознанием данного факта меня охватывает чувство безопасности: я в убежище. И, пожалуй, в своем нынешнем состоянии навряд ли бы я предпочла какое другое жилище.

— Все хорошо, и спасибо, что заботишься обо мне.

Явственно не привыкший к гостям, великан пару секунд чешет затылок, прежде чем указывает мне на диван.

— Наверно, тебе не помешает чашка сладкого чая, ну там, типа от шока.

Он проходит на кухню, включает чайник и достает из буфета две чашки, обрекая его тем самым на полнейшую пустоту. Из равным образом пустого холодильника извлекает пакет молока, откручивает крышку, нюхает содержимое и признает таковое вполне пригодным для чая.

В сторонке щелкает и шипит обогреватель, изо всех сил старающийся прогреть сырой воздух. Не стала бы ставить на него ни пенса: хоть выкачай до последнего кубического сантиметра газ со всего Ланкашира, все равно топлива для этой задачи не хватит.

Клемент возвращается к дивану с двумя чашками дымящегося напитка и присаживается рядом со мной.

— Вот, пей, — велит он и протягивает чашку. — Сразу полегчает.

Исполненная сомнений, но все же признательная, я потягиваю чай. Согревающий, крепкий и на удивление сладкий — именно то, что мне сейчас и нужно.

— Как себя чувствуешь?

— Даже и не знаю. Напуганной, разозленной, озадаченной… Но больше потрясенной.

— М-да, не тот вечерок, что я планировал.

— Да и я на такое не рассчитывала.

Мы смотрим друг другу в глаза и молчаливо соглашаемся, что сейчас не время размышлять о том, как мог бы пройти этот вечер. Возможно, корабль больше и не выйдет из гавани. Но посмотрим.

— В общем, — откашливается великан, — я тут подумал.

— Рада, что хоть один из нас в состоянии шевелить мозгами, потому что у меня в голове каша.

— Ага, но у меня-то нет, и я не перестаю задаваться двумя вопросами.

— Продолжай.

— Первый: откуда Таллиман прознал, что вечером тебя не будет дома?

— С чего ты взял, что он знал об этом?

— Он же послал тебе сообщение. А если собираешься запалить хату с жильцами, потом навряд ли будешь слать им письмо, поскольку они, скорее всего, будут мертвы.

— Хм, возможно…

— Вот и выходит, что он знал о твоем отсутствии. Откуда?

— Не знаю, — пожимаю я плечами. — Если только за квартирой не следили.

— На твоей улице это довольно сложно. Более вероятно, что кто-то был в курсе, что вечером ты уйдешь, и стукнул Таллиману.

— Да кто кроме Алекса мог знать-то? Он не подарок, конечно же, но у меня и мысли нет, что он может быть как-то связан с «Клоуторном». Он же такой чистюля.

— Раз ты так уверена, не буду на нем настаивать. Но ты рассказала про встречу еще одному мужику.

— Разве?

— По телефону этим утром.

— Терри Брауну? Ну нет, это нелепо! — фыркаю я. — Он был другом Эрика, а уж он-то в людях разбирался!

— Фамилия Браун ведь в обоих списках, так?

— Так.

— И он знал, что тебя не будет дома?

— Тоже верно.

— И почему же тогда подозревать его нелепо?

— Потому что… Даже не знаю… Чутье, наверно.

— Есть еще кое-что, — продолжает Клемент. — Мы полагали, что Таллиману сливает информацию кто-то из твоих коллег. Но может же быть такое, что стукача вовсе и нет, просто Таллиман в твоей газете и работает?

Я чуть не давлюсь чаем.

— Ну ты загнул, Клемент! Ты хочешь сказать, что Терри Браун, прославленный журналист, и есть Аллан Тим? Таллиман?

— Почему бы и нет. Сколько ему лет?

— Точно не знаю. Может, под семьдесят.

— Как он выглядит?

Достаю телефон и гуглю имя «Терри Браун». Через несколько секунд на экране появляется снимок с сайта «Рейтера».

— Вот он.

Я показываю фотографию великану. Несколько секунд он внимательно ее разглядывает, а затем принимается задумчиво поглаживать усы.

— Но ты говорил про два вопроса, — напоминаю я ему.

— Да, про два.

— Тогда давай послушаем второй. — Я выпрямляюсь, вся внимание.

— Помнишь, как фараон описывал того чувака, которого видели линяющим с пожара? Знакомым не показался?

Задумываюсь, однако эпизод встречи с полицейским безнадежно сгинул в тумане.

— Тебе придется напомнить мне, Клемент.

— Около двадцати лет, высокий, худой, с козлиной бородкой.

Непонимающе смотрю на него.

— Тот малолетний недоумок, что пытался грабануть тебя в Паддингтоне. Теперь вспомнила?

— Да под такое описание подпадает половина лондонских юнцов!

— Ага, вот только половина лондонских юнцов не получала бабки за твое ограбление. И, раз уж мы заговорили об описаниях, наш-то ушлепок как раз и повстречался с мужиком, что выплатил ему аванс, верно?

— Верно, и что дальше?

— И он описал этого мужика старым, жирным и с кривым носом.

— Так.

— А теперь взгляни-ка на фотографию снова. — Клемент кивает на мой телефон.

Послушно смотрю на снимок Терри Брауна. Было бы неправдой сказать, что он хорошо сохранился, и да, прославленный журналист определенно страдает от избыточного веса. И, что поразительно, нос у него, судя по неестественной форме, действительно по меньшей мере дважды был сломан.

— Я понимаю, что ты хочешь сказать, но все это малоубедительно. Оба описания слишком общие.

— Сами по себе, возможно. Но этот мужик, Терри Браун, один всего лишь из двух, кто знал, что вечером тебя не будет дома. И нос у него такой же красивый, как и у того, кто заплатил нашему недоумку. Не слишком ли много совпадений, а, пупсик?

— Хорошо, давай на минуту предположим, что Терри Браун и есть Таллиман. Но это никак не объясняет, зачем ему понадобилось сжигать мою квартиру.

— Да ну? Ну как, вспомни, что ты ему говорила!