— О, здравствуйте… Мистер Браун?

— Я слушаю.

— Вы меня не знаете… По крайней мере, мы ни разу не встречались. Меня зовут Эмма Хоган.

Я собираюсь пуститься в дальнейшие объяснения касательно своей персоны, однако мой собеседник уже отзывается:

— Та самая Эмма Хоган, что работает в «Дейли стандарт»?

— Да, это я.

— Что ж, в таком случае приятно наконец-то поговорить с вами. За многие годы я слышал о вас много хорошего.

— О, правда?

— Только не надо удивляться. Вы блестящая журналистка, Эмма. Эрик Бертлз всегда очень высоко о вас отзывался.

Ох, давненько я не слышала похвалы в свой адрес! Рада, что Теренс Браун не видит моих вспыхнувших щек, но вот Клементу все прекрасно видно, и я отворачиваюсь.

— Спасибо, мистер Браун.

— Терри.

— Спасибо, Терри.

— Жаль, что мы не встретились на похоронах Эрика.

— Так вы были на них?

— Конечно. Мы с Эриком дружили много лет, и одно время даже работали в одной редакции.

— Он неоднократно вас вспоминал.

— Да уж, выпадали нам с ним славные денечки. Он, часом, не рассказывал о нашем уик-энде в Восточном Берлине, сразу после падения Стены?

— Хм, возможно. У Эрика была уйма всяческих историй.

— Нисколько не сомневаюсь. Он был хорошим человеком, Эмма, и чертовски классным журналистом. Мир без него стал беднее.

— Полностью с вами согласна, Терри.

Мне кажется уместным немного помолчать, и мой собеседник явственно испытывает схожие чувства. Внезапно он выходит из задумчивости.

— Он вам говорил?

— Простите? О чем говорил?

— Он просил меня замолвить за вас словечко, когда вы подавали заявление в «Дейли стандарт».

— Хм, нет. Не говорил.

— Вообще-то, он взял с меня обещание не распространяться о данном эпизоде, но, полагаю, теперь это не имеет значения.

— Значит, вы помогли мне получить эту работу?

— Я был обязан Эрику, и, Эмма, если быть до конца откровенным, он считал вас своей протеже. Так что с моей стороны это было не такой уж и великой услугой, с учетом того уважения, что он питал к вашему таланту. Для меня рекомендация от Эрика Бертлза значила куда больше любой официальной характеристики.

Похоже, я случайно выявила члена правления, который годами ограждал меня от нападок Дэймона.

— Так это вы, да? — спрашиваю я.

— Я?

— Вы все эти годы защищали меня, когда у меня возникали конфликты с руководством?

— Как я уже сказал, я обязан Эрику. Только, пожалуйста, не думайте, что я поступал так из милости. Я глубоко уважаю ваш труд и все еще верю, что люди вроде вас необходимы современной журналистике.

— Люди вроде меня?

— Настоящие репортеры старой школы. Те, кто в случае необходимости не побоятся замарать руки.

— Спасибо вам, Терри, за все. Увы, звоню я вам как раз потому, что, боюсь, руки я замарала чересчур сильно.

— О, что произошло?

— До вас еще не дошли новости о моем отстранении?

— Не то чтобы мне до мелочей известно о происходящем в «Дейли стандарт», но кое-какие слухи до меня доходили, да.

— Заранее извиняюсь, что спрашиваю, но было ли мое отстранение санкционировано правлением?

— Полагаю, да, — со вздохом отвечает Терри.

«Мать твою!»

— О!

— Поправьте меня, если я ошибаюсь, Эмма, но, кажется, вы вопреки запрету контактировали с неким бывшим политиком, известным своим сутяжничеством?

— Все было совсем не так! — возмущаюсь я. — Я позвонила ему через целых полгода после запрета, и мой интерес к нему совершенно не был связан с его деятельностью!

— Я вас понял, но… Погодите-ка… Вы поэтому и звоните, узнать, могу ли я отменить ваше отстранение? В таком случае, боюсь, ничем не могу помочь.

— Терри, я звоню вовсе не по этой причине. Я просто хотела выяснить, кто стоит за решением.

— Этого я не могу вам сказать, потому что не знаю.

— Но решение точно принято на уровне правления?

— Почти наверняка. В случае обвинения сотрудника в грубом нарушении дисциплины решение о прекращении трудовых отношений обязательно утверждается советом директоров, просто на случай возникновения в будущем правовых споров. Не мне вам рассказывать об обстановке в редакции: люди ежедневно выходят из себя, сгоряча наговаривают всякого, и мы не можем позволить руководству увольнять работников всего лишь из-за ссоры.

— Хорошо, пусть так. Но вот чего я не понимаю, Терри, так это почему кому-то вообще понадобилось расследовать мою деятельность.

— Послушайте, Эмма, — снова вздыхает Браун, — «как» и «почему» уже второстепенны. Я прекрасно понимаю, что все это представляется вам несправедливым, однако на законных основаниях вы навряд ли что сможете поделать. Если хотите моего совета, я бы на вашем месте подал заявление об уходе до того, как отстранение вступит в стадию увольнения. По крайней мере, не испортите свой послужной список.

Пилюля и вправду горькая, однако Терри хотя бы предложил способ немного ее подсластить.

— Спасибо за совет, Терри. По правде говоря, как раз сегодня вечером у меня назначена встреча насчет одной вакансии, так что, возможно, я соскочу с поезда еще до того, как меня столкнут.

— Не за что, Эмма, и надеюсь, встреча завершится успешно.

Я уже собираюсь завершать разговор, однако это не входит в намерения моего собеседника:

— И еще, Эмма, могу я поинтересоваться: стоило оно того?

— Что стоило?

— Звонить тому типу, Уильяму Хаксли. Чего-нибудь добились?

— В некотором смысле, хотя и не в том, в каком я ожидала.

— И что-то наклевывается?

— Вполне возможно. Сомневаюсь, что мне удастся опубликовать это в «Дейли стандарт», но либо у меня на руках сенсация столетия, либо моя журналистская карьера вот-вот самоликвидируется.

— И что же более вероятно?

— Хороший вопрос. Но вам ли не знать, что без веских доказательств любой материал — всего лишь байка. У меня есть одна улика, которая могла бы стать настоящей бомбой, вот только без запала толку от нее мало. А с запалом как раз серьезные проблемы. И все же я по-прежнему полна решимости.

— Что ж, желаю вам удачи в вашем расследовании.

— Спасибо.

— Если вам понадобится рекомендация, пожалуйста, не стесняйтесь мне звонить. Друзья Эрика — мои друзья.

— Весьма признательна.

Мы прощаемся.

— Ну? — тут же набрасывается Клемент.

— Не совсем то, что я надеялась услышать. Оказывается, тот, кто уволил меня, — наш главный подозреваемый — всего лишь действовал по указанию сверху.

— Хреново.

— На самом деле все еще хуже. Из трех потенциальных кандидатур на роль соучастника Тима один находится в продолжительном отпуске по уходу за неизлечимо больной женой, а второй — канадец, перебравшийся в Великобританию уже после роспуска «Клоуторна».

— Ну а третий?

— Как раз с ним-то я сейчас и говорила. Оказывается, он и был моим поклонником в правлении, да еще другом моего старого наставника.

— Значит, мы понятия не имеем, кто настучал Таллиману?

— Вот именно.

— Твою мать! — стонет великан и снова валится на диван. — И что дальше?

— Даже не знаю, что и сказать, Клемент.

Спроси у меня кто совета, как поступить в моей ситуации, я бы порекомендовала ему уволиться из «Дейли стандарт» и вцепиться в любое предложение Алекса. Отослать блокнот и позабыть об отце и чертовом клубе «Клоуторн».

И еще бы добавила, что отчаяние Клемента меня не касается.

И, пожалуй, лучше прислушаться к собственным советам. Уж во всяком случае, к большинству из них.

— Послушайте, — начинаю я, пытаясь звучать оптимистично. — За свою журналистскую карьеру среди прочего я усвоила, когда требуется отступить. Возможно, именно это нам сейчас и следует сделать. Я могу отослать блокнот на абонентский ящик и бросить работу в газете, но все фамилии членов «Клоуторна» записаны у меня в компьютере, и, если что-нибудь всплывет, мы всегда сможем вернуться к расследованию.

— То есть ты предлагаешь сдаться?