— Ужас, правда? Если и есть что-то положительное в моем увольнении из «Дейли стандарт», так это то, что больше не придется слушать в комнате отдыха отстойную музыку коллег.

— Так плохо?

— Клемент, они же еще практически дети, у них не выработался вкус. Я как-то поболтала о музыке с одним пареньком, Арчи, и к слову упомянула Пола Янга. Так он даже не знал, кто это такой, — представляете?

— А кто это?

— Арчи?

— Не, Пол Янг.

Я так и останавливаюсь как вкопанная.

— Простите, вы только что спросили меня, кто такой Пол Янг? Да он же пять раз попадал в первую десятку хит-парадов!

— Никогда не слышал про этого чувака.

— Да бросьте, Клемент! — смеюсь я. — Как же можно было не слышать о Поле Янге? В восьмидесятых он был суперзвездой.

— Вот честно, пупсик, мне ничего не говорит его имя.

— Ладно, а как насчет Ховарда Джонса или Ника Кершоу? Уж о них-то вы слышали?

— Да тоже как-то мимо меня прошли.

— Боже, ваша юность прошла в амишской общине?

— Типа того.

Я только и закатываю глаза, и мы идем дальше. Пару минут спустя сворачиваем на Сидней-стрит.

— Нам до конца улицы, — сообщаю я.

О чем я совершенно не задумывалась в плане предстоящего визита, так это о реакции Стейси на участие в разговоре моего товарища.

— Не поймите меня превратно, Клемент, но, может, вам лучше подождать снаружи?

— Это почему же?

— Нам выпала одна-единственная возможность разговорить Стейси, и я опасаюсь, что при вас она не станет откровенничать.

— А ты знаешь, о чем будешь ее спрашивать?

— Просто буду действовать по ситуации.

— Ладно, так и быть, поторчу снаружи, только не пропадай на весь день. Вам, телочкам, только дай потрепаться, потом не остановить.

— О, так я уже телочка? Это повышение?

— Так, все! — В его глазах мелькает озорная искра. — Проваливай!

Не желая поощрять его сквернословие, прячу ухмылку и ограничиваюсь обещанием:

— Я недолго.

Стейси прямо с порога заявляет, что у нее только пятнадцать минут, и снова проводит меня на кухню, на сей раз без предложений напитков и дежурных любезностей.

Мы садимся за стол. Со столь ограниченным сроком мне необходимо строго держаться золотой середины между деликатностью и ясностью.

— Я понимаю, Стейси, у вас мало времени, так что сразу к делу. В одном моем расследовании всплыло имя вашего отца.

— Что за расследование?

— В данный момент это не имеет значения. Важно то, что у меня возникли кое-какие вопросы касательно самоубийства Лэнса Нитеркотта.

— Продолжайте.

— Знаю, что вам нелегко, но не показалось ли вам странным, что ради самоубийства он поехал на машине в такую даль, к этому путепроводу?

— Он не поехал. Машину он продал еще за несколько месяцев до того, все равно из-за постоянного пьянства не мог садиться за руль.

— Ах, вот оно как. Как же он туда добрался? И, коли на то пошло, почему он вообще выбрал такой способ для сведения счетов с жизнью, если можно было придумать что-нибудь попроще и поближе к дому?

— Без понятия. Я интересовалась и у следователя, и у коронера, ни один не смог дать внятного объяснения.

— Версия умышленного убийства рассматривалась?

— Нет, никакие факты не указывали на такую возможность.

— Возможно, на тот период.

Девушка настороженно прищуривается:

— Не понимаю.

— Вы, случайно, не знаете, ваш отец состоял в каких-нибудь клубах?

— Он играл в гольф и, кажется, несколько лет состоял в масонской ложе. А почему вы спрашиваете?

— Потому что я обнаружила его имя в списках клуба, деятельность которого расследую. Ради вашей безопасности подробности вам лучше не знать, однако мне не понаслышке известно, что председатель этого клуба не гнушается угроз, как и нарушений закона.

— И вы считаете, что этот человек мог быть причастен к смерти моего отца?

— На данный момент утверждать это я не берусь, однако хотела бы выяснить, был ли связан ваш отец с другими членами клуба.

— Откуда же мне знать?

— У меня есть список состоящих в клубе, и я надеялась, вдруг какое-то имя покажется вам знакомым. Возможно, кто-то из них регулярно контактировал с мистером Нитеркоттом в предшествующие его самоубийству месяцы.

— Боюсь, вы хватаетесь за соломинку, Эмма. Под конец жизни отец вел едва ли не затворнический образ жизни. Только и выходил, что в паб или винный магазин.

— Это займет всего пару минут!

— Хорошо, — вздыхает девушка.

Достаю из сумочки блокнот и сразу раскрываю его на столе, пряча обложку. Затем принимаюсь зачитывать фамилии.

— Так у вас только фамилии? — перебивает меня Стейси.

— Увы, да.

Она качает головой, однако я не сдаюсь. Десять страниц. Двадцать. Тридцать. Ни одна фамилия девушке ничего не говорит.

Примерно на середине записной книжки мне становится очевидно, что терпение Стейси на грани. Я лишь ускоряюсь.

— Коннор.

Ноль реакции.

— Росс.

Нет.

— Паттерсон.

Тоже нет.

— Ланг.

И тут по лицу девушки пробегает смутная тень узнавания.

— Стейси? Вам эта фамилия о чем-то говорит?

— Да, — отзывается она. — Только этот Ланг никогда не встречался с моим отцом.

Сердце у меня так и падает, и я разочарованно уточняю:

— Вы уверены?

— Разумеется, потому что я сама встречалась с ним уже после смерти отца. Томас Ланг, заместитель начальника столичной полиции, курировал расследование самоубийства.

— Что, сам заместитель начальника столичной полиции?

— Да. А почему вас это удивляет?

— Хм, довольно необычно, что следствие о заурядном самоубийстве контролировал столь высокопоставленный полицейский чин.

— Отец, как-никак, был известным человеком, хоть и пил. Как мне кажется, полиция хотела продемонстрировать, что серьезно расследует его смерть. Это была всего лишь пиар-кампания — больших шишек привлекли ради создания видимости, будто подобное их волнует.

Пока я обдумываю объяснение Стейси, перед глазами у меня вдруг встает сцена в паддингтонском пабе: Клемент рассказывает мне про «Клоуторн». Он тогда говорил, что среди членов клуба числятся и «полицейские шишки».

Я ощущаю «звоночек», но не показываю виду. Если существует хотя бы малейшая вероятность, что расследованием смерти Лэнса Нитеркотта занимался член «Клоуторна», Стейси знать об этом ни в коем случае нельзя. Девушка она чересчур своенравная и эмоциональная и вполне может оборвать эту ниточку, прежде чем я успею ее отследить.

— Эмма?

— Ах, простите, Стейси. Не обращайте внимания. Вы правы, если он не знал вашего отца, то мне он ни к чему.

Уже на полном автомате зачитываю остальные фамилии из блокнота. С каждой минутой девушка насупливается все заметнее, однако больше никаких зацепок не предоставляет.

— Что, это все? — брюзжит она, когда я прячу блокнот обратно в сумочку.

— Боюсь, да. Мне жаль, что я лишь напрасно вас обнадежила.

— Как и мне, Эмма, — огрызается девушка, вставая из-за стола. — А теперь я попрошу вас уйти.

Стейси даже не пытается скрыть раздражение и досаду, без всяких церемоний выпроваживая меня за порог. Я оборачиваюсь попрощаться, однако дверь захлопывается у меня перед носом, не успеваю я и рта раскрыть. Похоже, писать биографию Стейси Стэнуэлл мне определенно не светит.

Выхожу на Сидней-стрит, где с кислой миной слоняется Клемент.

— Восемь минут! Я впечатлен, пупсик!

— Не думаю, что Стейси того же мнения.

— Хреново прошло?

— Для нее, скорее всего, да, а вот я как будто кое-что разузнала.

— Пойдем отсюда.

На обратном пути я рассказываю о полицейском, контролировавшем расследование самоубийства Лэнса Нитеркотта.

— Здесь я с тобой согласен, пупсик. Хрена с два такая шишка заинтересуется обычным самоубийством, если только…

— Если только, допустим, он не хотел направить расследование в определенное русло. Разумеется, это всего лишь версия, но что, если мистер Нитеркотт не спрыгнул с путепровода, а его туда доставили и… помогли? Это объясняло бы, почему он просто не наглотался таблеток дома.