В кабинке под тонкими струями душа плясало и извивалось змеиное тело зеленовато-желтой мурены. Должно быть, от удовольствия она распахивала временами пасть, глотая воду, демонстрировала мне острые нечистые зубки.

Я поспешил отвернуться. Вот вам и еще одна галлюцинация! По крайней мере, явью это быть никак не могло. В противном случае – зачем рыбе мыться под душем? То есть, если ее туда кинуть в садке или специальной ванне, то, конечно, но ведь здесь-то никакого садка нет!…

Мысли снова начинали путаться, и я еще интенсивнее зашарил по скользкому кафелю. Ощущения меня безжалостно предавали, но оставалась Ее Величество Логика! Ведь именно сюда вышел санитар Миша. Еще и Кудряша за плечо придерживал. Значит, надо только угадать пространство и со всей силы толкнуть… Или потянуть на себя. Хотя за что тянуть, если нет дверной ручки?…

Жуткая боль пронзила икру, и, подпрыгнув на месте, я стремительно обернулся. Разумеется, это была она – проклятая мурена! Чертова рыбина уже извивалась возле самых ног, явно примеряясь для очередной атаки. Я покосился на кровоточащую ногу. Чуть повыше щиколотки красовались темные дырочки от зубов – этакий ровный полуовал. Крови было пока немного, но я не заблуждался. За первым укусом мог последовать второй и третий. Да и что стоит этой твари опробовать крепость своих зубов на иных частях моего тела?

– Ты не бойся. Они тут неядовитые. – Пробормотал кто-то за спиной. – Если и был какой яд, то весь давно выкачали на лекарства…

Я в ужасе обернулся. Из душа выглядывала голая Антонина. Совершенно не стесняясь, она мылила себя мочалкой, ладонями звучно пришлепывала по гладкому телу. Широкий рот медсестры был растянут в неестественной улыбке, а при виде гигантских, не в лад покачивающихся грудей мне стало дурно. Я вдруг представил себе собственную шею, зажатую, как в тисках, между этими полушариями, и довольно реалистично вообразил близкое удушье. Еще мгновение, и на уровне пупка Антонины начала набухать еще одна пара безразмерных грудей. Что-то следовало срочно предпринять, и, перепрыгнув через блестящее тело рыбины, я скакнул под душ, лихорадочно принялся выкручивать рукояти.

Вот так!… Горячую – по часовой, холодную – против! Душ, по счастью, работал, и целый водопад морозной воды накрыл меня с головой. Я зарычал, удерживая себя на месте, и, в конце концов, добился того, чего хотел. Хмель из головы потек невидимыми струйками, мурена на глазах стала растворяться в воздухе, вскоре пропала и голая Антонина. А еще чуть погодя среди сплошной кафельной стены призрачно проступил дверной прямоугольник. Это и было ответом на все.

Снова галлюцинация. Самая обыкновенная! Значит, Питону вновь удалось меня отравить…

Не дожидаясь окончательного прояснения мыслей, я спринтерским броском ринулся к двери. Вынес ее плечом и понесся по коридору на родной этаж.

Дудки, братцы логопеды и невропатологи! Не дождетесь капитуляции! Сначала надо меня догнать, а бегать я, по счастью, еще умел…

Оттолкнув с дороги какого-то толстяка, я одолел лестничный проем и распахнул остекленную дверь.

– Ну?… Куда бежим-торопимся?

Передо мной снова стоял Кудряш, широкоплечий, с чуть отставленными в стороны руками. Выглядел он вполне натурально, только вот с лицом у него творилось нечто ужасное. Губы уродливо кривились, и наружу прямо на глазах прорастали носорожьи клыки. Один глаз, двигаясь мокрой улиткой, медленно перемещался к уху, второй то и дело закатывался под веко, выворачиваясь каким-то красным мясом.

– Или мало показалось в первый раз?

– С дороги, чучело! – я шагнул вперед и, что есть силы ударил Кудряша кулаком в горло. Словно копье, рука моя пронзила шею Кудряша и провалилась в пустоту. Еще один из местных развеселых фокусов…

– Тебе это даром не пройдет! – глаза Кудряша глядели на проткнувшую его руку с яростной озадаченностью.

– А что ты мне сделаешь? Что?!… – меня уже трясло. Голос срывался на визг. – Ты же ничто, понимаешь? Ты – пустота! Вакуум! – я сделал еще один шаг и прошел сквозь тело Кудряша целиком. Он еще продолжал бубнить у меня за спиной, но я уже приближался к палате.

С испугом косясь на меня, в сторону отшатнулся Толик-Маркиз. Видок у меня, верно, был еще тот, а сумасшедшие – они тоже люди и тоже боятся. Вчера я был нормальным, и Толик-Маркиз с удовольствием рассказывал мне про свою войну с крановыми прокладками и сальниковыми уплотнениями, – сегодня он предпочитал со мной не общаться. Да и сам я не стремился к общению с собой. Мое время вновь пыталось меня покинуть…

Меня гнули, как гвоздь, как железную скобу, а я продолжал сопротивляться. Главное было не спутать реалии с выдумкой. Моей, заметьте, собственной выдумкой, что было особенно обидно. Не кто-нибудь, а я сам изобретал и выпускал в свет тех или иных фантомов, от которых мне же приходилось потом шарахаться. Рождал я их не по своей, разумеется, воле, но это ровным счетом ничего не меняло. Впрочем, надежды я не терял. Говорят, некий Полуэктов, не знавший теоретических разработок Кеплера, угодив в больницу, создал свои собственные законы. Я на открытие физических законов не претендовал, но мне следовало разобраться в материях не менее запутанных. Поэтому, наблюдая за Митей, Толиком и дедулей хиромантом, я старался придерживаться общих правил поведения, забыв на время об экспромтах и какой-либо инициативе. Тщательно следя за мимикой своих соседей, я и на окружающее старался глядеть их глазами. По мере возможности я пытался игнорировать и разгуливающих по больничным коридорам многочисленных монстров. При этом я продолжал осторожничать. В столовой не пользовался солонкой и горчичницей, то и дело менялся мисками с соседями, каждые пять минут пересаживался за чужие столики. Тем не менее, кошмары шли своим чередом, и силы мои стремительно убывали.

Впрочем, одним Питоном беды мои не исчерпывались, – успевали гадить и свои же сопалатники. Тот же Керосинщик, улучив минуту, подкрадывался к моей койке, и словно отравитель отца Гамлета, вливал мне в ухо жгучий керосин. От дикой боли я пытался проснуться, но и проснуться толком не мог. Над головой неведомо откуда намерзал лед, и я бился о шероховатую поверхность макушкой, не в силах прорваться к воздуху и свету.

Спасти меня пытался дедок Филя. Именно он, подойдя однажды ко мне в столовой, суповой ложкой быстро написал на поверхности каши какое-то слово. Едва я успел прочесть его, как та же ложка перечеркала написанное, смешав перловое варева в единый мучнистый водоворот. Он написал слово «халат», но я снова ничего не понял. Сказать по правде, я и понимать особенно не пытался, поскольку справа от меня расположился багроволицый упырь, а на разлапистой люстре, свесив вниз крысиные хвосты сидела дюжина маленьких птеродактилей. Впрочем, в столовой было еще относительно спокойно, – обилие чавкающих пациентов не давало возможности разгуляться миру ирреальному. Настоящие страсти начинались в палате. В углу, где на украшенной железными кругляшами кровати, почивал гроза дурдома Керосинщик, обосновался гигантский кальмар. Часть его розово-пупырчатого туловища скрывалась под койкой, а часть неведомым образом срасталось с насупленным хозяином кровати. Ни дать, ни взять – головоногий кентавр Атлантиды. Глаза размерами с добрый волейбольный мяч, клюв позаимствован у слоноподобного попугая. Утыканные белесыми присосками щупальца тянулись во все стороны, кольцами свиваясь вокруг привинченных к полу ножек кроватей, эластично дотягиваясь до самых удаленных уголков палаты. Разумеется, за этими скользкими живыми шлангами я следил во все глаза. Самое паскудное начиналось, когда холодные щупальца бесцеремонно пытались проникнуть под мое одеяло. Приходилось подтыкать постель со всех сторон, превращая спальное ложе в подобие кокона. Кроме того, каждые пять минут я скороговоркой бубнил про себя, что все окружающее неправда, что все это происки подловатого Питона. Увы, сознание балансировало на зыбкой паутинке. Я сам себе не верил, и выморочный аутотренинг помогал неважно. Я был один против всех, и поражение мое было не за горами.