— Кэйт, у тебя совесть есть? — хмыкнул я. — Мне же уже сообщили, как ты недавно творила и суд, и расправу. Сколько человек приказала выпороть? Троих? А со скольких штраф взяла? С пятерых? Судила, и мне даже полсловечка не сказала.

— Юджин, тут совершенно другое, — фыркнула супруга. — Мой суд — это чисто мое дело, он не касается личной жизни. Тут ты ни каким боком, да и поместье Выксбергов числится лишь в моем владении. Я наказала тех, кто за моей спиной договаривался с тангарами о продаже свинца. Я продаю фунт за десять пфеннигов, а они хотели продавать за семь. Они бы на моем свинце хорошо заработали, гномы тоже, а мне-то зачем деньги терять? Я приказала выпороть тех, кто с гномами договаривался, а оштрафовала тех, кто о том знал, но вовремя не сообщил. А мастера, на чьем участке все это происходило, уволила без жалованья.

А ведь для тангаров неплохая прибыль. Сэкономить по три пфеннига с фунта, а Кэйт не фунтами продает, а стоунами. Кэйт как-то сказала, что тангары берут у нее по десять возов свинца в месяц. Один воз — что-то около двадцати пяти стоунов, значит, две с половиной тысячи стоунов в месяц. Можно подсчитать — сколько это в фунтах, чтобы понять размер прибыли, но лень. Был бы этот свинец моим, подсчитал бы, а коли он Кэйтрин — так пусть жена сама и считает. Понятное дело, что «утруска» пройдет лишь с частью возов, но все равно — убыток.

— Тебе про вороватых мастеровых сами тангары рассказали? — поинтересовался я.

— Как же, расскажут они, — ухмыльнулась супруга. — Сама узнала…

Ишь, а я-то рассчитывал, что тангары — ребята честные, тем более, что муж их нынешнего делового партнера, то есть, партнерши, кавалер высшего ордена, да еще и «почетный гном». Держи карман шире. В таком деле, как торговля, честность прямо-таки противопоказана. А то, что «слово гнома крепче стали» — полная ерунда, чтобы о том не писали в книгах, которые я люблю читать.

— Молодец, — похвалил я Кэйтрин.

— Это я тебе должна спасибо сказать. Воспользовалась твоим советом. Не хотела, но пришлось.

А то! Я ведь давненько советовал Кэйтрин обзавестись верными людьми, что станут ее информировать о некоторых делах, которые мастеровые могут проворачивать за ее спиной. Она ерепенилась — мол, а как же дворянская гордость? но прислушалась к здравому смыслу. И не прогадала, кстати.

— Я даже подумала — а не стоит ли выплатить тебе премию за дельный совет? — сообщила Кэйт.

— И что надумала? — заинтересовался я.

— Решила, что премию я тебе выплачивать не стану, а лучше сделаю подарок, — загадочно улыбнулась Кэйт.

— Неужели книгу? — замер я, в ожидании счастья.

— Именно! — царственно кивнула Кэйтрин, а потом, словно заправский жонглер, вытащила откуда-то манускрипт и помахала им в воздухе: — Вот! Новые приключения твоего любимца Ульдемира, начальника тайной стражи.

Я едва сдержался, чтобы не запрыгать от радости. Но так как я человек солидный, да и граф, то ограничился тем, что просто поцеловал супругу.

— Кэйт, я тебя люблю! — признался я, а потом нахмурился. — А почему лавочник сказал, что у него нет новой книги?

— Это я попросила, — улыбнулась Кэйт. — Если бы ты сам купил новую книгу, откуда бы взялся подарок?

Я радостно протянул загребущую лапу за книгой, но супруга быстренько спрятала сокровище за спину:

— Получишь после того, как разберешь жалобу.

Эх, женщины. Ваше имя — коварство.

И в этом я еще раз убедился, когда вышел во двор, чтобы рассудить этот спор, претензию… Или, как правильно? Я даже и слов-то не подберу.

А мне пришлось влезать в парадный камзол, цеплять на шею золотую цепь. Кэйтрин хотела, чтобы я еще что-нибудь нацепил, чтобы выглядеть повеличественнее, но нет, дудки. Я перед королями и герцогами не вижу смысла важничать, а уж мастеровые и вдова арендатора, тем более обойдутся. Но Кэйтрин уперлась. Дескать — на суд соберутся пейзане, пусть любуются своим хозяином. Ну, не буду спорить из-за пустяков.

Суд решил проводить прямо во дворе. Не в столовую же звать просителей? Там и места нет, да и не люблю, когда в мой дом приходят посторонние люди. Слуги — еще куда ни шло, а остальным там делать нечего.

Я приказал вынести мне стул, а остальные могут и постоять. Нет, для Кэйт тоже притащили стул, только поменьше.

Просителями оказались двое мастеровых, проживавших в новом селении, что отстроила Кэйтрин для своих работников — тех, кто очищает собранный свинец. Два парня, лет по двадцать пять-двадцать семь, где-то даже и симпатичные. Странно даже, что они до сих пор не обзавелись семьями. Впрочем, ремесленники и прочий мастеровой люд, в отличие от пейзан, женятся позже.И женщин в этих местах отчего-то меньше, чем мужчин. Неудивительно, что предметом их спора стала фрау, пусть и слегка постарше парней. Я бы дал женщине лет тридцать — тридцать пять. Не скажу, что красавица, но неплоха. А еще — у вдовы арендатора наличествовал животик. Сколько месяцев? Ну, не меньше пяти, а то и шести. Как бы не родила, возись тут с ней. Покосившись на слугу, приказал:

— Принеси табурет.

Тот не враз понял, зачем нужен табурет, но я уже приучил своих слуг, что переспрашивать не стоит, а нужно делать то, что приказано. Так что, сиденье для беременной женщины было принесено. Пресекая благодарности (не надо благодарить, главное — рожать не вздумай раньше времени, что я тогда стану делать?), спросил:

— Итак, господа, что вы хотите?

Парни переглянулись. Потом, не сговариваясь, заговорили в один голос:

— Хотим мы, ваше графское сиятельство, жениться на фрау Эмме.

— Оба сразу? — с иронией поинтересовался я.

Парни еще раз переглянулись, почесали затылки, а потом выдали:

— Мы бы согласны и оба, но патер сказал, что по божественным и человеческим законам у женщины может быть только один муж, а у мужчины только одна жена.

Вот тут они правы. Читал я как-то древнюю историюкакого-то далекого народа, где семеро братьев были мужьями одной жены. И, ничего, как-то решали свои дела. Но здесь, в Силингии, как впрочем, и в других местах, где мне доводилось жить, такое запрещено.

А ведь нечто подобное в моих краях уже было. Точно. Два года назад мне пришлось разбирать дело, касающееся возвращения мужа, считавшегося погибшим. А его женушка успела выйти замуж за другого и родить ребенка. Бывший покойник имел полное право выгнать второго мужа и жить со своей прежней супругой, но он предпочел жить втроем. И женщину и ее двух мужей ситуация устраивала, а мне до всего этого вообще дела не было, вот только пастор, узнав о неприятном для него происшествии, наложил епитимью на все троицу, а заодно и на меня, потому что хозяин не принял верного решения. И что, мне опять придется отдуваться за своих крестьян? И на какого тоффеля мне это надо?

— Так вы бы сами и решили, между собой, — пожал я плечами. — Зачем ко мне-то приперлись?

— А мы не можем решить, кому жениться, — вздохнули парни. — Вы граф, вы хозяин земли. Поэтому вы и должны решить, кто станет мужем Эммы.

— А кто отец будущего младенца?

Народ принялся улыбаться, а взгляды всех присутствующих скрестились на фрау Эмме. Но та только загадочно улыбнулась, потом с нежностью провела по своему животу. Она что, не знает? Так тоже бывает.

— Я отец! — гордо заявил один из парней, а второй, не желая отставать от приятеля, тоже сказал:

— Я отец.

Зеваки, собравшиеся поглазеть, уже хохотали. Махнув рукой — молчать, мол, а не то всех выгоню, я призадумался.

Ну, очень странное дело. Вдовушка, которая после смерти мужа «привечает» молодого любовника — дело житейское. Двое любовников — это похуже, но и такбывает. Разумеется, очень нередко вдовушки и беременеют. И порой сами не знают, от кого. Но вот чтобы оба любовника явились, признали отцовство и пожелали, чтобы женщина вышла за кого-то из них замуж — такого в своей жизни не помню.

— Госпожа Эмма, —спросил я, напустив в голос должную строгость. — Как я понимаю, что после смерти своего законного мужа, вы принимали у себя обоих молодых людей?