— А ты не можешь мне рассказать — в чем здесь подвох? — поинтересовался я.

— Подвох? — нахмурилась незнакомка. — Я не знаю, в чем смысл этого слова.

— Подвох — это какая-то неприятность, о которой я не имею представления, — принялся объяснять я. — Я сделаю то, что должен сделать сам герцог, а дальше…?

— Я поняла, — кротко кивнула женщина. — Но на этот вопрос я не смогу ответить. Вернее… Я на него могу ответить, только тебе это не понравится.

Вот теперь настал черед нахмуриться и мне. Кажется, какая-то пакость меня все-таи ждет. Надеюсь, Кэйтрин и мой будущий ребенок не пропадут?

— Тогда лучше не отвечать, — махнул я рукой. — Пусть будет то, что будет.

Солнце уже взошло, когда мы наконец-таки решили выйти из нашего сенника. Я еще раз мысленно обругал нерадивого хозяина, который гноит сено и порадовался, что не страдаю лихорадкой, как один мой приятель, у которого из-за старого сена появлялся жуткий насморк и слезились глаза. Но у кого-то начинается кашель и от сена свежего, а то и от обычной травы.

А мне нужно было о многом расспросить мою Незнакомку. Меня интересовало и общественное устройство народа олкенов, и их история, и их быт. Как же так крошечному народцу удается сохранить себя, находясь между воинственными соседями?

У меня было сто с лишних вопросов, а у нее на все — сто с лишним ответов, сводившихся к полуулыбке и покачиванию головой. Нет, она честно пыталась мне кое-что объяснить. Причем — пыталась ответить на самые сложные вопросы. Например — как Мертвая женщина управляет олкенами? Вернее — их душами.

Я раньше представлял душу как наше подобие, только прозрачное и тонюсенькое, словно тень. Шаман или шаманка выпускает свою собственную душу на волю, а потом мчится к остальным душам, общается с ними. Вот, как-то так.

И да, еще нужен бубен или какой-нибудь танец.

Но оказалось, что это совсем не так, как я себе представлял.

— Душа не похожа на тень. Душа… Как бы тебе объяснить… — призадумалась Незнакомка, потом спросила: — Ты можешь себе представить отблеск от слюды, от своего клинка? Пятнышко света на потолке или на стенах?

— Отблеск от клинка… — призадумался я, потом до меня дошло. — А, так это солнечный зайчик!

— Солнечный зайчик? — удивилась женщина. Покачав головой, сказала: — Забавно. Но мне нравится.

— Ну вот, солнечного зайчика я представил, — кивнул я. Ну, чего бы его не представить? Все в детсве баловались.

— Закрой глаза. А теперь представь себе, что этот сарай заполнен бликами, то есть, как ты сказал — солнечными зайчиками.

Я зажмурил глаза, представляя себе множество солнечных зайчиков, скачущих туда-сюда. И вновь кивнул.

— А вот теперь самое сложное, — продолжила Незнакомка. — Нужно, чтобы эти зайчики не сталкивались друг с другом, но вместе с тем не зависали на месте, а двигались.

— Угу, — поддакнул я, давая понять, что мне и такое под силу.

— Открой глаза, — приказала Незнакомка, а когда я повиновался, кивнула мне на стенку сарая, по которой скакал невесть откуда-то взявшийся солнечный блик. — Сможешь им управлять?

— Даже пытаться не стану, — честно отозвался я. Куда уж управлять солнечным зайчиком, взявшимся невесть откуда? Вот, если бы я сам его запустил, тогда да, попробовал бы.

Моя Незнакомка лишь развела руками, а я снова понял, что я ничего не понял. Или я все-таки понял? Души — это солнечные зайчики, которых нужно стеречь? Мысленно-то представить можно, но если это все окажется в реальности? Нет, и еще раз нет.

— Сложная работа, — с уважением протянул я. — И как это ты управлялась?

— Только одна из сотни женщин способна стеречь души олкенов и управлять землей. Но у каждой из нас — свой срок, — пояснила женщина. — На сколько хватит той, что звалась Онивией, никто не скажет. Меня хватило на двадцать лет, а моей предшественнице — на пятьдесят.

— На двадцать лет? — заинтересовался я, прикидывая — во сколько лет моя Незнакомка стала именоваться Мертвой женщиной? Получается, что лет в четырнадцать или пятнадцать. И значит, предшественница Онивии ушла с этого «поста» не потому, что ей захотелось выйти замуж, нарожать детей, а потому что закончился ее срок. Грубо говоря — силы иссякли. А той, что пробыла Мертвой Женщиной пятьдесят лет, сколько теперь годиков? Наверное, лет сто, если не больше.

Я собирался еще расспросить женщину о многом, но она отмахнулась. И верно — нельзя же столько времени болтать, а еще — есть хочется. Но с завтраком все решилось просто — на входе обнаружилась корзинка с провизией — лепешки, сыр, а еще кувшин с молоком. Кто эту корзинку принес, непонятно, потому что прекрасно помню, что вчера у незнакомки при себе ничего не было. Видимо, имеются здесь добрые люди, способные позаботится о гостях, выполняющих дипломатические поручения. Ну, очень дипломатические. И я, как-никак, веду дипломатические беседы с одной из тех, кто обладает определенным политическим весом в данном обществе.

Лепешки оказались свежими, сыр вкусным, вот только молоко подкачало — судя по какому-то привкусу, оно было не то козьим, не то овечьим.Впрочем, утверждать наверняка не берусь — я и коровье-то молоко последний раз пил очень давно. Так что, сделал небольшой глоток, а потом прислушался к самому себе. Вернее — к реакции своего брюха.

— Ты что? — удивленно вытаращилась на меня незнакомка. — Неужели прокисло? Если прокисшее — они будут у меня полгода чужих овец пасти!

Ну вот, а кто-то мне вещал, что у олкенов все равны. Нет, дорогие мои, так не бывает.

Взяв кувшин, моя Незнакомка зачем-то его понюхала, а потом, сделав основательный глоток, передала посудину мне:

— Нисколько не кислое. Молоко козье, вечерней дойки, вкусное, пей.

Я взял кувшин, улыбнулся вымученной улыбкой и сделал еще один — оч-чень маленький глоточек.

— Спасибо, — вернул я молоко.

Не будешь же рассказывать, как в далекие-далекие времена, в моей семье было принято с утра пораньше приносить в спальню юного графа стакан парного молока, потому что лекарь считал, что козлиное (ну, пусть козье) молоко обладает целебным воздействием на молодые организмы. Дескать — и кости крепче станут, и появится невосприимчивость к ядам.

— Господин Юджин-Эндрю-Базиль, ваш стакан!

Так проникновенно и противно мог говорить только мой гувернер Франц Этух. Увы, славный старикан, воспитавший два поколения моей семьи, давным-давно отошел к Единому, а те козы, чьим молоком меня поили в детстве, тоже уже пасутся на каких-нибудь заливных лугах, где никогда не заканчивается свежая травка, где нет волков и не бегают злые пастухи. Вот-вот, никого уже нет, а воспоминания остались.

Я выпивал этот стакан скрипя сердцем[1], потому что Этух все равно бы от меня не отстал, пока не добился бы своего.

На крепость костей не жалуюсь, а ядами меня никто не травил. Вот, разве что, сонного порошка сыпанули в квас, было такое. Наверное, стоило пить два стакана молока в день, тогда бы точно выработался иммунитет и к ядам, и к снотворным, и я не оказался в клетке, а потом на руднике графа Шлика. Но в этом случае не завертелась бы вся история, и я не попал бы в Силингию.

Но дело не только в воспоминаниях детства. Испить молока, которого я не пил много лет… Наверное, я такое мог бы себе это позволить в своем собственном доме, где у меня имеется прекрасный сортир, в котором можно засесть надолго и со вкусом. А вот так, в дороге, лучше не рисковать. Конечно, может ничего страшного и не случится, но я уже не в том возрасте, чтобы проделывать над собственным брюхом какие-то опыты. У наемников вообще имеется старое правило — не стоит жрать незнакомую снедь. Разумеется, из всяких правил имеются исключения. Допустим — ты помираешь с голода, так что терять уже нечего. Но с другой стороны — голод, вполне возможно, убьет не сразу, а вот незнакомая еда — вроде каких-нибудь грибов или рыбы, вполне возможно.