— А он пропал! — понурился Матвей Ильин. — Я пока приглядывался к нему, он и делся куда-то без следа. Словно в воду провалился, вашвысокобродь!

- Семен, Семен, просыпайся!

Уже под самое утро меня растолкал Ефим. На улице шел мелкий, совсем не летний дождик, завывал ветер. Сибирь-матушка во всей красе - июль, а погода вдруг, как в октябре. Хорошо, что есть шинель. Некстати вспомнился знаменитый стих. "...четыре года - мать без сына. Бери шинель - пошли домой". Где мой дом? И как там моя мама, которую я оставил в далеком будущем? Я попытался заставить себя не думать о семье, о родственниках, резко сел:

- Что тебе?

Ефим испуганно отпрянул, принюхался. Потом хмыкнул:

- Пили вчерась?

В голове у меня стучал молот под названием "похмелье". Под конец разговора Выкрест вытащил бутылку самогона, заткнутую тряпкой. Чаек был отставлен прочь, появились железные рюмки. Борис решил "разговорить" меня с помощью сивухи. Но я был уже ученый Северским и Наумовым - изобразил, что быстро опьянел, на третьей рюмке закрыл глаза, начал похрапывать. Разочарованный Трынпуль остался ни с чем, позвал возчиков отвести меня в сарай спать.

- Когти надо рвать!

Тут я окончательно проснулся.

- Это почему же?

- Подслушал я разговорчик один. Под телегой лежал, заснуть все никак не мог - семью поминал…

Прямо, как я сейчас. Выходит мы с Ефимом оба “погорельцы”. Просто по-разному.

- И вот подходит Боря к Ираклию, а там Степан, значица, подваливает. И начинают шептаться насчет тебя.

Севастьянов сел рядом на мешок с соломой, наклонился к моему уху:

- В Качуге ждут телеграмму от Оченковского. Что с тобой делать... А ежели там приказ тебя убить сразу, не дожидаясь? И меня заодно.

Я выругался про себя. Потом еще матом. Помогло. "Дружи с нами фершал, будешь всегда сыт, пьян и с деньгами", "сделаем из тебя человека"... Ага, сделаем из тебя труп. И кому только поверил!

- Так уж такое в телеграммах и пишут! - все-таки усомнился я.

- Особливым кодом сообщают, - отмахнулся Ефим, продолжил. - Обычное дело. А ешо у этого Степана какой-то ценный груз с собой. В рогожке завернут. Давно заметил, как сторожатся. Давай подломим его и тикать?

- Куда тикать то??

- Обратно нам путь закрыт, в Иркутске Оченковский, - Севастьянов тяжело вздохнул. - До Лены мы не дойдем, вот крест тебе целую - ентот ирод сживет нас со свету до прихода. Значица, надо идти к Байкалу. Там сядем на параходу, что вверх идет до Посольска или еше куды…

- Я обещал дойти до Усть-Кута. И передать под роспись аптечку и опечатанную коробку с лекарствами для окружного врача Смирнова.

- Ну ду-урак, - протянул Ефим. - Ладно, жизнь твоя.

Севастьянов вышел из сарая, а я задумался. Похоже бежать с этапа все-таки придется. Играть в “рулетку” с Выкрестом - сдаст он меня или сначала попробует получить денег с Оченковского, а потом все-равно сдаст - смысла нет. Плюс Ефима тоже могут убить, а я с погорельцем уже успел подружиться. Но и просто “вставать на лыжи”, как говорят, уголовники, без плана, денег и документов… так себе затея. Допустим плакатный паспорт за взятку оформят и в Забайкальской губернии - временные документы у нас на руках. Не совсем бродяги. Но деньги!

Я в плане бабок всегда был невезучий. Вот просто рок какой-то. И скорее всего семейный. Отец, ученый-гидролог, не зарабатывал особых денег - в науке платят так себе. Мама пахала как проклятая в школе, брала дополнительные часы, но это же 90-е, безумная инфляция, финансы утекали как вода сквозь пальцы. Потом наступили “жирные годы”, нефть стрельнула вверх, в школе начали платить побольше - не Москва, конечно, но все-таки и не лапу сосешь с гречки на пшенку и обратно. Плюс я вышел из подросткового возраста, в институте подрабатывал репетитором, брал не только историю, но русский язык с литературой, благо сам по этим предметам был отличники. Деньги в семье появились. Но продолжили утекать еще быстрее. Ведь расходы всегда обгоняют доходы - в этом смысл бесчеловечности капиталистической системы. Хочешь жить хорошо? Хочешь машину, квартиру, отпуск на Бали? Готовь баблос. А если его нет - возьми кредит. Благо даже вставать с дивана не надо - все можно оформить через интернет и на карту. Ну и дальше кредитная кабала, проценты сжирают оставшиеся доходы… Вспомню - вздрогну. Пришлось даже с коллекторами пообщаться. Уж больно неаккуратно обращался с кредитами. Были и просрочки и даже суды.

В итоге выполз из кабалы, но с деньгами продолжилось какое-то семейное проклятие. Заболела мать, опять замаячили крупные расходы. Рак он такой - государство, конечно, тебя лечит, но по минимуму. Хочешь получше лекарства, быстрое обезболивание, внимание нянечек раскошелься. Справились и в этот раз - болезнь не была запущенной, опухоль быстро вырезали, химия прошла удачно. Но денег опять не стало и появились новые кредиты.

За окном зазвенели цепи, этап проснулся. Дежурные пошли к колодцу за водой. Потянуло дымком костров. Что же… пора и мне вставать. И главное на что-то решаться. Недрогнувшей рукой я вскрыл печати на коробке Смирнова.

Мелкий противный дождик закончился, выглянуло солнышко. Я завершив утренний туалет, отправился на осмотр. С собой взял коробку. В ходе которого внимательно пригляделся к «отпетым». Тем самым каторжанам, которые шли в конце колонны, в кандалах и под особым присмотром унтера и пяти солдат. Заправлял там грузин Микеладзе. Политический. Судя по разговорам охраны, взяли его по делу Народной воли, долго судили-рядили, пока наконец, не получил он свои восемь лет каторги.

Высокий, горбоносый грузин был просто ходячей бедой нашего этапа. Он качал права на ломанном русском везде, где только можно. Возмущался едой, стыдил «Иванов» за пляски в селах – называя попрошайками. Ну и разумеется, получил от всех. Его била охрана, лупили блатные. При этом Микеладзе умудрился собрать вокруг себя таких же политических, которые чем дальше, тем больше за него вступались.

– Бог в помощь, - я пожал руку усатому унтеру, который латал попросивший кашу ботинок, заглянул в сарай «отпетых». - Есть больные? Помощь кому нужна?

А сам незаметно подмигнул Микеладзе в сторону уголка.

- Меня посмотри, - грузин быстро сообразил, встал, заправив кандалы за край пояса.

Пока я изучал синяки и ссадины народовольца, обрабатывал мазью, тот шептал мне на ухо предостережения:

- Только тихо гавори, батоно доктор! С нами падсадной идет, от жандармов.

- Гамарджоба, - тоже на шепот перешел я. - Меня в Иркутске псы держали пять дней в подвале на Ланинской.

- Ты палитический? - Микеладзе скептически на меня посмотрел.

- Нет. Долг за мной был. Вспомнили, предложили расплатиться, - я открыл ящик Смирнова, показал грузину бумажный конвертик с порошком, назначение которого я не знал. - Дали среди лекарств вот это. Приказали, - тут пришлось тяжело вздыхать, закатывать глаза. - Сыпануть тебе в кашу на пятый день.

Микеладзе выругался по грузински. Это было ясно по кавказской экспрессии и всей его мимике на лице.

- Зачем??

- Наверное, досадил ты сильному кому-то батоно, - пожал плечами я. - На царя злоумышлял?

Грузин промолчал, повернулся ко мне спиной, начал показывать отбитые почки с огромными синяками.

- Кровью мочусь, генацвале. Есть какое средство?

А лечить-то их, судя по всему и нечем.

- Выпрашивай в деревнях лед, - я убрал мази в коробку, захлопнул ее. - Прикладывай к спине, если совсем невмочь.

- Отравишь? - наконец, решился задать прямой вопрос Микеладзе, закутываясь обратно в арестантский халат.

Я сделал вид, что колеблюсь.

- Бежать тебе надо, - мой шепот был еле слышен даже мне самому. - Не я, так кто другой кончит тебя. Дадут унтеру рубь - тебя и забьют на этапе.

Грузин молча позвенел цепями, ухмыляясь. Улыбка была больше похожа на оскал.