Надо ли говорить, что самый маленький из сундуков, набитый золотыми трех- и пятирублевиками так никуда и не доехал. Он сгинул в пламени пожара без следа.
***
Нюанс второй, случившийся в день размышлений Николая Дмитриевича, час тому назад.
Матвей Ильин Куприянов стоял перед господином приставом следственных дел, сминая картуз в мозолистых ладонях, более похожих на лапы какой-то хищной птицы. Николай Дмитриевич с легким неодобрением посматривал на его обкусанные ногти с траурной каймой, но виду не показал. Из всех трех филеров, числившихся по городскому околотку, Матвей Ильин был самым толковым. Собственно, он был единственным толковым из всех троих. И именно он принес сведения, лишившие господина пристава покоя.
— Поджог это, вашвысокобродь, — сказал филер. — Вот чует мое сердце, поджог.
— Почему так думаешь? — спросил Николай Дмитриевич, который, положа руку на сердце, пришел к схожему мнению. И двух лет не прошло, как взяли банду варнаков-поджигателей, любивших подпалить несколько домов, чтобы невозбранно пограбить купеческие склады.
В Иркутске богатых купцов хватало. Одних Трапезниковых взять! Миллионщики! Улица в честь них названа. Есть, что грабить в богоспасаемом граде Иркутск. И золотишко рядом, и инородцы меха везут.
— По всему так выходит, вашвысокобродь, — развел руками филер. — Что мы тут, пожаров не видали? И время странное, и в разных местах вспыхнуло... И не всегда по ветру огонь шел. А еще человек этот непонятный...
— Что еще за человек? — вскинулся Николай Дмитриевич
— Семен Семенов сын Георгиев, — пояснил филер. — Он прямо посреди пожара незнамо откуда выскочил. Сказался скубентом, историю изучает. Вещи и документы у него сгорели.
— Удобно, — кивнул пристав.- Продолжай. Но я пока преступления не увидел.
— Да я тоже не увидел, — замялся филер. — Напротив, наидостойнейший господин. На пожаре помогал. Около детишек обгорелых дневал и ночевал, словно сестра милосердия какая. Ажник доктор наш устыдился.
— Так что тогда с ним не так? — начал раздражаться господин пристав.
— Да все с ним не так! — Матвей в сердцах еще сильнее смял в руках картуз. — Вот что ни возьми, все не так! Одежда странная. Никогда таких штанов не видел. Вроде узкие, как господские брюки, да только не брюки это. Я не знаю, что это такое, вашвысокобродь. И штиблет таких тоже не видал. Странные у него штиблеты. Он в них походил немного, а потом в тряпье какое-то переоделся с чужого плеча. А зачем, спрашивается?
— Продолжай, — заинтересовался Николай Дмитриевич, вспомнив, что в городе гостит проповедник из Англии Генри Ленсделл. — Говорит с акцентом?
— А? — спросил филер, пытаясь понять, что это еще за акцент такой. — Говорит чисто, вашвысокобродь, но чудно как-то. И вроде по-русски, и вроде как не по-русски. С кунштюками какими-то затейными. С такими, что не всякий благородный поймет. А вот самых простых вещей не знает, переспрашивает.
— Это все? — забарабанил пальцами по столу Николай Дмитриевич, перед которым замаячила неиллюзорная надежда сбагрить это дело снобам из губернского жандармского управления.
— Не все, — упрямо посмотрел на него филер. — Он по-французски не знает.
— В смысле? — поднял на него взгляд пристав. — Быть того не может, он же студент. Ты это с чего взял?
— Так с ним барыня Анна Алексеевна заговорила, а он сделал вид, что к больному побежал. Очень он этим манером Анну Алексеевну оконфузил.
— Это которая статского советника Морошкина вдова?
— Она самая, — уверил филер.
— Так, может он и, правда, к больному спешил? — спросил пристав.
— Два раза такое было, — убежденно ответил Матвей Ильин, показав пальцами козу. Вдруг начальство не расслышит. — Не знает он по-французски! Странно, на вид образованный, и говорит гладко, а ни бельмеса не понимает! И вежества господского тоже не знает. К нему все «сударь», да «милостивый государь», а он по имени отчеству, как будто с крестьянином говорит. У нас, вашвысокобродь, в Танбовской губернии, как крепость отменили, все друг друга стали по отчеству величать, с вичем, значится. А барина — Константин Александров. Ну, за глаза, конечно... И таких странностей в нем целый воз. До вечера рассказывать могу.
-Реальное училище закончил, — глубоко задумался Николай Дмитриевич. — Значит, из разночинцев, не богат. Потому языка не знает. Но почему назвался студентом университета? После реального в университет не возьмут. Цену себе набивает? Странно это! — он спросил у филера. -Его кто-то знает?
— Его все знают, — уверил филер. — Да только познакомились они в день пожара. Ни за день до него, ни раньше, ни одна душа его не видела. И где жил, и где столовался, неизвестно тоже. И как прибыл сюда, тоже непонятно. Как будто из воздуха появился человек, диавольским попущением! А еще Сашку Глаза он застрелил, когда тот на склад лез! Сашка, конечно, разбойник отпетый, но вот так вот запросто не каждый христианскую душу упокоит. Тут надо кураж иметь, чтобы на смертный грех пойти. А ведь не похож этот скубент на убивца, вашвысокобродь. Ей богу, не похож! Нечистое это дело!
И филер стал истово креститься в сторону, где еще недавно стоял Харлампиевский храм. А вот Николай Дмитриевич задумался. Сашка Глаз? Ведь первый подозреваемый был потомок мятежных шляхтичей. Тут, в Забайкалье много всякой сволочи. И разбойный люд, с каторги освободившийся, и инородцы полудикие, и поляки ссыльные, и петрашевцы недавно поехали свой срок отбывать. Скверный народец, мерзкий, и на любую пакость готовый. Скорее всего, этот странный человек нигилист, которых много развелось в столичных городах.
— А еще он неграмотный, — выдохнул филер, и даже зажмурил глаза, живо представляя себе реакцию начальства.
— Кто? — тупо спросил пристав.
— Скубент этот, — филер посмотрел на него кристально чистым взглядом.
— Да что ты несешь, морда? — Николай Дмитриевич побагровел и начал вставать из-за стола. — Ты чего мне тут голову всякой чушью забиваешь? Как образованный человек может неграмотным быть?
— Да я и сам не пойму, — вновь развел руками филер. — Я покрутился около него, вашвысокобродь, когда он детишек болезных на бумажку переписывал. Я, может, и не великий грамотей, но свое имя писать умею. Матвей через ять пишется. И Алексей тоже. А в имени Петр ер на конце! А в его писульке ни ятя, ни ера нигде не было. Вот! Скубент этот гимназиев не заканчивал, вашвысокобродь.
— Да как же это? — прошептал господин пристав, который все шесть имен, пишущихся с ятем, помнил назубок. Даже Елисея помнил, будь он неладен. — Не может образованный человек таких простых вещей не знать. Даже если он реальное училище закончил. Только если самоучка ... Или если язык не родной ...
— Шпиён это аглицкий, — уверенно сказал Матвей Ильин, — как тот Генрих, который по городу с фотоаппаратом бегает. Богом клянусь, шпиён! И город тоже он поджег.
— Вор это! — уверенно сказал пристав, в упор глядя на филера, съежившегося под его суровым взглядом. — Поджигатель и вор! И чтобы ни слова никому!
Николай Дмитриевич откинулся на спинку стула. Отдать это дело жандармам? Да черта с два! Надо написать подробнейший доклад, пока сам господин Лохвицкий здесь. Может этот тип и, правда, английский шпион, который сжег губернский город. Тогда с этим делом можно взлететь на самое небо. И чин надворного советника, наконец, получить! Главное, шею себе по дороге не сломать. Жандармы бывают весьма ревнивы, когда кто-то в их огород лезет. Тут надо тонко все сделать, и написать правильно. Так мол, и так, взял банду поджигателей и воров. А что они шпионами оказались — о том он знать не мог, но геройство при задержании проявил, пока губернская жандармерия спала в хомуте. Да! За это как минимум Анну дадут, не Станислава даже!
— Сейчас возьмем десяток городовых, — сказал Николай Дмитриевич, — и схватим этого голубчика. А ты не уходи, покажешь, где он сейчас обретается.
Ответ филера спустил господина пристава по следственным делам на землю, разрушив все его сладостные мечты.
